Гомункулус
Шрифт:
Он очень интересовался скелетами, этот голубоглазый иностранец с рыжеватой бородкой. Особенно старательно он рассматривал ноги: даже вынимал из кармана складной метр и мерил их.
— В соседнем зале есть очень редкие животные, — сказал посетителю сторож галереи. — Посмотрите лучше их. А здесь вы тратите свое время на простых лошадей.
— Спасибо! — ответил посетитель. — Мне нужны как раз лошади.
«Ветеринар», — решил сторож, отходя.
Поглядев на скелет-замарашку, посетитель вдруг присел на корточки. Уставился на единственный палец лошадиной ноги, поглядел на передние ноги, поглядел на задние…
— Что такое?
Он поспешно смерил пальцы передней и задней ноги. Смерил еще раз.
— Не может быть!
У красивых, скрепленных проволочками скелетов
Сидя на корточках, посетитель глядел то на ногу, то на метр. Фаланги пальцев были в полном порядке, цифры и черточки метра чернели на своих местах.
Он вскочил и перебежал к другому скелету-замарашке. Уже на глаз было видно, что и здесь передние пальцы длиннее задних.
Какому скелету верить?
Скелет задней (А) и передней (Б) ноги лошади.
III — третий палец, II и IV — остатки второго и четвертого пальцев (грифельные косточки).
Посетитель ушел из галереи. Он поспешил к профессору ветеринарной школы, известному знатоку анатомии домашних животных.
— Профессор! На какой ноге лошади палец длиннее? На передней или на задней?
— Конечно, на передней, — ответил тот.
— Но в книгах сказано другое, и в галерее…
— Это ошибка! Такое неверное описание лошадиных пальцев повторяется во всех прежних работах, и никто не постарался проверить такой простой вопрос. Я проверил это.
И профессор рассказал, как он проверил, какие пальцы у лошади длиннее. Взял передние и задние ноги лошади и выварил их не в общем котле, а в отдельных мешках. Кости не могли перемешаться: каждая нога вываривалась отдельно. И вот оказалось, что пальцы передних ног лошади длиннее задних.
— Совсем просто! — засмеялся профессор, кончая рассказ. — Стоит только спросить у самой лошади. Природа не обманет.
Скелеты-замарашки оказались правы: их не варили в котле, где скелет распадается на отдельные косточки. В книгах было сказано, что в передней ноге лошади палец короче, чем в задней.
Препараторы, выбирая кости из котла и собирая из них скелет, делали это по книге. Скелеты-красавцы оказались скелетами лошадей, которых не существует в природе.
Голубоглазый посетитель галереи и проф'eссора ветеринарной школы — Владимир Ковалевский. В те дни, а это было лет восемьдесят пять назад, его еще мало знали.
Но прошло всего несколько лет, и имя Владимира Ковалевского стало известно всем палеонтологам мира.
В. О. Ковалевский (27 лет).
Владимир Онуфриевич Ковалевский родился в октябре 1842 года в том же именьице бывшей Витебской губернии, где двумя годами раньше родился его брат Александр.
Девятилетний Владимир обучался в петербургском пансионе англичанина Мейгина, а когда ему минуло двенадцать лет, он был помещен отцом в Училище правоведения. Это привилегированное училище обеспечивало хорошую карьеру чиновника в будущем, но отец ошибся во Владимире, как и в другом сыне — Александре.
Если Владимир и окончил училище, то чиновника из него не вышло.
Александр был уже вольнослушателем университета, когда Владимир обучался в последних классах училища, и у брата он встречался совсем не с правоведами.
Началось знакомство с естественными науками, и вскоре Владимир очень заинтересовался естествознанием.
Окончившие Училище правоведения должны были отслужить несколько лет по министерству юстиции. В. Ковалевский был зачислен в Сенат,
в Департамент Герольдии: учреждение, ведавшее титулами, родословными и гербами, как столетиями украшавшими фронтоны домов, так и сочиненными для «новодворян» в недрах того же департамента. Работать в департаменте Владимир совсем не намеревался: едва поступив туда, он взял отпуск по болезни и уехал за границу. Конечно, он просрочил отпуск и, конечно, не вернулся в департамент; прочислившись год на службе, он был уволен «по болезни» в чине титулярного советника — первом чине для чиновника «с образованием».За границей Владимир пробыл два года. Он побывал в Германии и Франции и больше года прожил в Лондоне. Здесь он близко познакомился с А. И. Герценом и давал уроки его младшей дочери. Встречаясь с русскими эмигрантами, В. Ковалевский не принимал участия в революционной деятельности: он занимался в Лондоне изучением юридических наук, просиживал дни в библиотеках и посещал суды, стараясь постичь все тонкости английского судопроизводства.
Невский проспект снова увидел Владимира Ковалевского в 1863 году. Возвращение в Петербург было и возвратом к естественным наукам, почти позабытым за границей. Правда, на этот раз связь с естествознанием оказалась несколько своеобразной: Владимир занялся изданием книг по естественной истории.
Шестидесятые годы в России — время необычайного интереса к естествознанию, и книги по физиологии, антропологии, зоологии пестрели на книжных прилавках. Денег у Ковалевского почти не было, он имел лишь грошовый доход со своей доли в отцовском имении. И все же он рискнул: начал дело в кредит, сразу опутав себя долгами. Причин сделаться издателем было много. Хотелось деятельности, сказалась близость к революционным кружкам за границей: издание естественноисторических книжек было пропагандой «материализма» — того вульгарного материализма, которым жили шестидесятники. «Зоологические очерки» К. Фогта, кумира тогдашней молодежи, «Древность человека» Лайеля и многое другое было не только издано, но и переведено Ковалевским. Работа над переводами дала ему обширные знания во многих областях естественных наук: желая достичь наибольшей точности перевода и одновременно наибольшей доступности изложения, он читал специальные исследования, старался вполне овладеть тем материалом, который лежал в основе переводимой им книги.
Однако книги продавались не так уж быстро, и затраченные деньги возвращались в кассу очень медленно. Типография требовала оплаты счетов, нужны были деньги на бумагу, нужно было на что-то жить, нужно было…
Долги росли, а лежащие на складе книги (а за аренду склада нужно платить!), хотя и значительно превышают своей стоимостью сумму долгов, еще не деньги: это лишь товар, да еще такой, который без больших потерь быстро не продашь.
В. Ковалевский совсем не был коммерсантом, хотя его и считали очень практичным человеком, хорошим дельцом. Считавшие его таким грубо ошибались. Способный работать по двадцать четыре часа в сутки, увлекающийся сам и увлекающий других, он создавал впечатление большой деловитости, но дельцом не был совсем. Большой «прожектер», он, как это часто бывает с прожектерами, был и не меньшим «идеалистом». И, как у всех прожектеров-идеалистов, его счета и долговые расписки всегда находились в очень не блестящем положении.
Запутавшись в своих издательских делах, В. Ковалевский не попытался привести их в порядок. Наоборот, бросив все, он уехал на театр прусско-итальянской войны — корреспондентом газеты «Санкт-Петербургские ведомости» (1867). Эта «передышка» не улучшила дела, а 1868 год принес встречу с Софьей Васильевной Корвин-Круковской, сыгравшей столь большую роль в жизни Владимира Ковалевского.
Сестры Корвин-Круковские — Анна и Софья, — дочери богатого витебского помещика-генерала, рвались к свободе. Младшая сестра Софья увлекалась математикой и мечтала об университете. Но она и заикнуться не могла об этом отцу: дочь генерала и предводителя дворянства — и вдруг «бегает по лекциям»! Старшая сестра Анна тосковала в деревне: разборчивый отец, считавший себя в родстве с венгерским королем Матвеем Корвином, браковал всех деревенских кандидатов в мужья: