Гон спозаранку

— Ты в этом уже уверена? — Он продолжал смотреть на нее; лицо его было неподвижным и почти ничего не выражало.

— Да. — Она снова почувствовала гнетущую тревогу и страх, почти забытые за эту неделю. — Что тебе нужно от меня? — Но в ее голосе не было слез.

Он вскочил и, размахивая руками, вдруг закричал:

— Почему ты воображаешь, что всем от тебя что-то нужно?

— Ты словно бы злишься, что я спала с этим парнем.

— Ах вот что! Оказывается, ты еще глупее, чем я думал.

И тут Конни тоже закричала:

— Что ты цепляешься ко мне? Почему ты так груб со мной? Я ни о чем не жалею, слышишь? Ни о чем! — Она смотрела на него в упор и стояла так близко, что ощущала его дыхание на своем лице.

— Ты в этом тоже уверена?

— Черт бы тебя побрал, Питер! Будь ты проклят. Чтоб тебе пережить то, что переживаю я, и пусть к тебе так же кто-то относится, как ты ко мне!

— Не думаю, что мне так повезет, — вдруг сказал он тихо и улыбнулся. Эта улыбка совсем разъярила Копни, и она ударила Питера. Ее ладонь оставила на его щеке красное пятно. Оно вдруг расплылось и потускнело, ибо Копни почувствовала, что пелена слез застилает глаза. А Питер продолжал улыбаться какой-то уже совсем глупой улыбкой.

— Прости, Питер.

— Ты, кажется, собиралась в город за покупками, — пробормотал он и отвернулся.

Она медленно вышла из комнаты.

Мать, заметив заплаканные глаза Конни, поспешила к ней и обняла за плечи.

— Тебе нездоровится, детка?

— Нет, ничего. — Жесткая материя костюма, в который нарядилась мать, царапала плечо, но Конни еще теснее прильнула к матери.

— Ну что, что случилось, детка? — Мать говорила с ней, ласково растягивая слова, словно с обиженным ребенком.

— Ничего.

Но мать уже догадывалась. Она отпустила Конни и, подбежав к подножию лестницы, ведущей на верхний этаж, крикнула:

— Питер! Иди сейчас же сюда!

Конни услышала шаги брата. Питер послушно спустился в кухню, зная, зачем его зовут.

Едва он вошел, как мать накинулась на него:

— Я давно замечаю, что ты груб, резок и неприветлив с сестрой всю эту неделю. Я молчала, поскольку думала, что Копни все равно. Но теперь это перешло всякие границы. Конни нужны внимание, поддержка, чуткость, ласка, и мне стыдно за тебя, Питер. Что с тобой происходит? — Она умолкла, ожидая ответа.

Казалось, ее слова не произвели впечатления на Питера.

— Со мной? Со мной ничего не происходит.

— Ты хочешь сказать — это с нами что-то происходит? — Каждое слово только подливало масла в огонь.

— Послушай, мама, что всем вам до моего настроения? Забудем о нем. Я сожалею, что заставил Конни плакать. Это правда. Я очень ее люблю, может, не меньше вашего, только выражаю это по-другому. И не беспокойтесь больше. Я обещаю вам ни во что не вмешиваться.

— И это все, что ты мажешь сказать! — Мать была слишком рассержена на сына, чтобы на этом закончить разговор.

Но Конни видела глаза брата.

— Мама, довольно. Он уже извинился.

Мать повернулась.

— Хорошо, раз ты так считаешь. Но только, Питер, обещай не мешать нам. Ты понял?

— Да.

Питер повернулся и вышел.

— Я просто не узнаю его. Ведь он никогда не был злым мальчиком.

— Все обойдется, мама. Нам пора в город.

Конни не заметила, как они доехали до центра. Она раздумывала над тем, что сказал Питер. Нет, она не жалела, что была близка с этим парнем, но не могла понять, какое это имеет отношение к тому, что она сейчас делала. И она свежа подумала, что ее решение — единственное из всех возможных.

Они с матерью с удовольствием бродили та магазинам, и это напомнило ей август, когда она готовилась к отъезду в колледж. К концу дня Копни порядком устала и сказала матери, что хотела бы отдохнуть перед обедом.

Дома их уже ждал отец с подарком для Конни. Он купил ей тоненькое обручальное колечко.

— Это спасет тебя от лишних расспросов, когда приедешь в Калифорнию, — сказал он, Конни крепко сжала бархатную коробочку в руках, но не вынула кольцо и не примерила его на палец.

* * *

Час спустя, все так же крепко сжимая в руке коробочку, она медленно сошла вниз. Все это время она просидела у себя в комнате в сгустившейся темноте сумерек, испуганно прислушиваясь к тому, что творилось в ней и над чем она уже утратила всякий контроль. Кое-как взяв себя в руки, она наконец решилась сойти вниз.

Ее уже заждались. Мать стояла в дверях кухни. Конни молча прошла мимо.

— Тебе лучше, детка? — спросила мать, следуя за ней.

Конни не успела ответить, так как отец, с нетерпением дожидавшийся, когда можно будет приступить к еде, развернул салфетку и громко сказал:

— Набегались как следует по магазинам, а?

Конни остановилась у своего стула.

Питер, погруженный в чтение газеты, поднял голову и посмотрел на нее.

Конни села. Бархатную коробочку она положила рядом со столовым прибором. Питор зашуршал газетой, сложил ее и бросил на пол.

— Пожалуй, можно подавать? — промолвила мать и заторопилась к плите, где что-то булькало и шипело в кастрюлях. Вскоре дымящаяся еда стояла на столе в больших судках и мисках. Мать заняла свое место за столом.

— Купила что-нибудь хорошее, Конни? — Отец поливал рис соусом. Коричневая жидкость медленно стекала с горки риса.

— Ты разве не голодна, детка? — мать заботливо наклонилась к Конни.

Конни смотрела в свою пустую тарелку.

— Сейчас, мама. Прежде мне хотелось бы сказать…

— Разве ты не хочешь прежде съесть чего-нибудь, Конни? — Мать так стремительно прервала Конни, будто знала, о чем та хочет сказать, и намеревалась во что бы то ни стало помешать ей.

— Одну минутку, мама, — сказала Конни на этот раз более решительно. Она провела кончиками пальцев по бархатной крышке коробочки, чувствуя, как пружинит ворс.

Взгляд отца остановился на коробочке.

— Кольцо не подошло тебе?

— Я хочу вернуть его, папа. — Она посмотрела на отца долгим, серьезным взглядом.

— Оно тебе мало? — Отец положил вилку на тарелку.

Конни вздохнула. Это будет нелегко. Она еще не знала, зачем делает это, но иначе не могла.

— Я не примеряла его, папа.

Отец откинулся на спинку стула.

— Я не могу принять кольцо. Это нехорошо. — Она протянула к отцу руку. Он в недоумении посмотрел на нее.