Гончаров попадает в историю

– Вы можете с ним поговорить.
– Подсказал мне хозяин.

– Здравствуй.
– Пользуясь советам подал я голос, но с таким же успехом я мог адресовать это куску глины. В его глазах не промелькнуло даже искры разума.

– Уведи его, Штакетник, пусть любуется своими птичками дальше. Распорядился Сотов.
– Ну что скажите, мистер Кот? Хорошо жить в стране где победила демократия? Полная свобода, не правда ли? Можно человека убить, унизить или вот так как его, замучить до полного идиотизма. И главное все это безнаказанно! Все под лозунгом ненормального старца с больным самолюбием и беснующимся окружением.

– Тягостное зрелище, но как же им удалось оттуда вырваться?

– И я задал тот же самый вопрос как только впервые выслушал исповедь Скарабея. Над ними сжалилась какая - то проститутка и когда сторожа в очередной раз перепились она выкрала у них ключи и выпустила узников на свободу. По крайней мере так мне об этом рассказывал Скарабей.

– Значит добродетельная проститутка!
– Думая о своем ухмыльнулся я. Что - то у меня кругом одни проститутки получаются.

– Это видно на роду у вас написано. Тут уж видно как оно есть и ничего не попишешь. Давайте выпьем за успех вашего предприятия.
– пододвигая мне рюмку предложил Сотов.

– Какого ещё предприятия? О чем это вы?

– Все о том же. Наш ночлег, как я понимаю, вам уже без надобности.

– Пожалуй вы правы. Ну что ж, на посошок, да я побегу.

– Не смею задерживать, мистер Кот и надеюсь на вашу лояльность. Будет скучнозаглядывайте, только один, без свиты.

Под "Вальпургиеву ночь" Шарля Гуно Милка потчевала пельменями гостя и тем гостем был ненавистный мне Никитин. Как был, прямо в нищенском рубище и даже не умывшись, я демонстративно уселся за стол, всем своим видом показывая, что наконец - то пришел настоящий хозяин.

– Ты бы хоть руки вымыл.
– Укоризненно заметила жена.
– Шляешься неизвестно где и непонятно с кем.

– А чего же тут непонятного. я был у бомжиков.

– Принесешь какую - нибудь заразу...

– Не волнуйся, чумы или холеры у них нет. Правда нам на стол подавала старухасифилитичка по кличке Ежиха. Душевная женщина, но судя по всему у неё третья стадия, а она уже не заразна.

– Убирайся вон из - за стола!
– Шарахнувшись от меня взвизгнула Милка.
– Немедленно иди в душ и сожги свои дурацкие лохмотья.

– И в рубище почтенна добродетель.
– Глубокомысленно изрек я и голой рукой стащил из блюда пельмень.

– Убирайся отсюда вон!
– пинками выставляя меня за пределы веранды яростно бушевала она.
– И пельмени эти поганые забирай, кто их теперь есть будет?!

– Да вы не волнуйтесь, Людмила Алексеевна, я человек не брезгливый, сам не раз в этих притонах бывал. Ничего страшного, а пельмени я съем, тут и говорить нечего. Константин Иванович, как я понимаю, вы ходили к бомжам не просто так. Удалоось узнать что - то интересующее нас?

– Вас - не знаю, а мне кое что интересное рассказали и я бы рад с вами поделиться но как видите меня от всюду гонят. Выходите в сад, там она меня не достанет.

Никитин добросовестно выслушал целый ворох чепухи, которую я самозабвенно плел прямо на его глазах. Подливая себе пиво тесть только ухмылялся и украдкой поглядывал на часы. Тут и ежу было бы понятно, что пора знать честь. Но Никитин не сдвинулся с места пока не сожрал весь причитающийся ему ужин и только потом нехотя двинулся к машине.

Проводив докучливого гостя я поведал тестю все то что мне удалось услышать от отставного летчика и содержателя полевой ночлежки, господина Сотова. Ефимов выслушал мой рассказ из третьих рук и пришел к выводу, что нужно немедленно начинать действовать, причем исключительно своими силами.

– Кажется, на сей раз мы на правильном пути. Этот завод находится на моей территории и ещё в мою бытность до меня доходила дурная слава.

– Что же вы предлагаете? Брать заступы и лопатить весь двор Черного обелиска, или вооружившись кувалдой идти ночью на кладбище и крушить все памятники изготовленные этой фирмой в надежде на то, что на сто первом мы найдем очаровательный мумифицированный труп? Нужны доказательства, а у нас их нет.

– Ты прав, но надо их добывать. Время сейчас подходящее. Пойдем хоть издали глянем, что там за сторожа такие, а потом уж решим как действовать дальше.

Завод железобетонных конструкций, ввиду снижения спроса на свою продукцию, вынужден был сдавать в аренду незадействованнюе участки. На одном из таких участков, и разместились гробовых дел мастера. Не доезжая до глухих металлических ворот десяти метров, мы остановились и нарочито громко ругаясь открыли капот. Примерно после пятнадцатиминутного представления калитка в воротах открылась и коротко стриженный качек лет двадцати пяти, в черной майке и шортах лениво выдал.

– Мыжики, кончай базар, от вас уже уши устали. Хуже ворон трещите.

– А ты не слушай, если не нравиться.
– Зло посоветовал тесть.

– Я что - то не понял, дядя. Что ты там прочирикал?

– Заткни свои поганые уши прокладками "Тампакс".
– Простодушно рекомендовал ему я и сделав непристойный жест вновь склонился над мотором.

– Ну Козлы.
– Без особенной злости, а скорее с недоумением протянул парень.
– Ну и козлы. Сейчас мы вам будем отшибать роги. Паша, поди сюда.

– А третьей прокладкой закрой свое гнилое хлебало.
– Войдя во вкус заржал полковник.
– И про своего Пашу не забудь.

Паша оказался легок на помине. Простой как древесина он вышел с бейсбольной битой и оценив ситуацию на всякий случай спросил.

– Какие проблемы, Рустам? Эти чмыри что - то хотят?

– Они хотят чтоб им отшибли роги.

– Ноу проблем! Крестьяне, если через три секунды вы не уберетесь сами, то за вами предет труповозка. Начинаю отсчет.

– Сначала засунь свою дубину себе в задницу, педераст вонючий.
– Не на шутку разошелся Ефимов.
– А если сам не можешь, то попроси товарища, ему не впервой.

Побелев и подняв над головой биту Паша молча бросился на полковника. Я стоял в двух метрах и чуть в стороне и когда он проносился мимо неожиданно упал ему под ноги. Я видел как от земли отрываются его ноги и тело принимает горизонтальное положение свободного полета. Я слышал как с хрустом он влетает в открытый двигатель ни в чем не повинного автомобиля. Я видел как на грязный асфальт бессильно сползает его тело, как из разбитой головы хлопотливым фонтанчиком выплескивается дурная кровь и как по ней катится невосстребованная, не опасная теперь бита, на глазах превращаясь из белой в празднично красную.