Гончие псы Гавриила

Но все остальное было жизнерадостным, даже ванная. Солнце светило через голубые и медовые купола в потолке на алебастровые бассейны, бледные мраморные стены. Вода, еще холоднее, чем вчера, изливалась изо рта дельфина в серебряную раковину. Я помыла руки и лицо, вернулась в комнату, оделась и вынесла поднос на край озера.

На золотой жаре под высоким голубым небом трудно было вспоминать ночной шторм и дождь, но некоторые камни вымыло из пола, а у основания деревьев стояли лужи воды в несколько дюймов глубиной. Растения между камнями расправились, цветы стали ярче, освеженные кусты блестели. Даже вода в озере казалась чище, а на берегу стоял павлин и изучал свое отражение. Расправил хвост и выглядел совершенно искусственным, будто картинка из книжки или произведение Фаберже из драгоценных камней. Другая птичка, маленькая и золотая, кокетничала с розой. Маленький отмытый домик на острове блестел золотым и голубым. Один соловей работал в кустах сверхурочно. Я задумалась, как Джону Летману удалось ночью войти в сад и зачем.

Он появился примерно через полчаса. Какие бы экскурсии он ночью не предпринимал, они никак на нем не сказались. Летман выглядел бодрым и возбужденным, глаза стали светло-серыми и очень яркими. Он двигался с энергичной четкостью и приветствовал меня почти весело:

– Доброе утро!

– Привет. Отлично мы совпали по времени. – Я вышла навстречу ему с упакованной сумкой, готовая уходить. – Я как раз собиралась вас искать и надеялась, что собаки уже заперты.

– Всегда днем. Они разбудили вас ночью? Боюсь, было неспокойно. Вы спали? – Он посмотрел мимо меня на беспорядок в комнате. – Да, неспокойно, похоже, слишком мягкое слово. Что случилось? Неужели скажете, что крыша текла?

– Определенно. – Я засмеялась. – Все-таки решили обслуживать меня по третьему классу? Нет, шучу, я сумела отодвинуть кровать и к утру заснула. Но, боюсь, матрац совершенно сырой.

– Это неважно, на солнце он высохнет через пять минут. Мне очень жаль, водосточный желоб на крыше, должно быть, опять засорился. Насирулла клялся, что почистил его. Вы правда спали?

– В конце даже хорошо, спасибо. Не волнуйтесь. Подумайте только, что нет худа без добра.

– В каком смысле?

– Если бы я не появилась и не перевернула весь распорядок вверх дном, вода потоком лилась бы на вас.

– В этом что-то есть. Но поверьте, вы вовсе не худо. Леди Харриет была на редкость миролюбива, когда вы ушли.

– Правда? Я ее не утомила?

– Ни капельки. Она заставила меня с ней общаться еще долго после вашего ухода.

– Полагаю, про Чарльза не передумала?

– Боюсь еще нет, но дайте время. Готовы, да? Отправляемся?

Мы двинулись к воротам.

– Она вас задержала очень надолго? Трудно, наверное, не спать и днем, и ночью, как свечу сразу с двух сторон зажигать.

– Да нет. Я лег спать до начала шторма.

– Он вас разбудил, наверное?

– Ни в малейшей мере. – Он засмеялся. – И не думайте, что я игнорирую свои обязанности, ладно? Ваша бабушка обожает такие капризы природы, наслаждается ими.

– Для любителей науки в мире быть не может скуки, не пугает их ни буря, ни гроза. – Он засмеялся над моей цитатой, а я продолжила: – Вообще-то мне и самой понравилось. По крайней мере потом сад выглядел прекрасно.

Он быстро на меня взглянул.

– Вы выходили?

– Только на минуточку послушать соловьев. Ой, посмотрите на цветы! Это из-за шторма? Еще одно добро от худа, да?

В маленьком дворе, где мы с Хамидом вчера ждали, дождь тоже отмыл все дочиста, мраморные колонны сияли белизной. Красные анемоны у их подножия широко распахнулись, и сияли, как свежая кровь, в высокой траве.

– Мой сад Адониса, – сказал мистер Летман.

– Ваш что?

– Сад Адониса. Полагаю, слышали миф?

– Знаю, что Афродита встретила его в Ливане, и он тут умер. Каждую весну его кровь растворяется в реке, и она бежит красная до самого моря. Это что, железо в воде?

– Да. Одна из историй о возрождении весны, как Персефона или миф об Осирисе. Адонис – бог зерна и плодородия – умирает, чтобы снова ожить. Сады Адониса – это маленькие личные символы смерти и возрождения, и белая магия заодно. Люди, которые сажали растения и заставляли их очень быстро расти, думали, что помогают увеличить урожай. Цветы и травы прорастают, достигают полного расцвета и умирают за несколько дней, а потом «сад» с образом Бога берут женщины, относят к морю и бросают туда с выражением страданий и тоски. Видите? Все перемешано – культ Диониса и Осириса, аттические ритуалы. И все это существует в разнообразных формах по всему миру. Извините за лекцию.

– Почему, интересно, продолжайте. Почему вы посадили сад здесь?

– Без причины. Просто правильное время года, и интересно смотреть на их быстрый рост и смерть в собственной долине Адониса. Вам не кажется?

– Определенно кажется. Романтические действия мне вообще нравятся. Но вам-то зачем? Как Адонис и компания сочетаются с психологической медициной? Или это идея бабушки Харриет?

– С чем? А я вам не говорил, что пишу книгу? Меня заинтересовала психология религии, некоторые аспекты экстатических религий ближнего Востока – Орфей, Дионис и Адонис в различных сочетаниях и формах. Вот и все. Уже есть интересный местный материал. – Он улыбнулся немного смущенно. – Он собирается, вообще-то, самотеком. Как только меня спускают с цепи, я сажусь на коня и еду в горные деревни. Если пробудете здесь долго, то можете…

– Верхом?

Теперь мы были в мидане, большом дворе при входе.

– Есть еще конь. Знаете, что ваша бабушка ездила верхом еще несколько лет назад? Она правда прекрасная… Ну и дела! Дверь еще закрыта, Насирулла не пришел. – Он взглянул на часы. – Опаздывает. Минуту, я открою и дам Кашу подышать.

Он открыл верхнюю половину двери и закрепил ее у стены ободранным деревянным крючком. В полумраке дремал гнедой арабский жеребец, склонив голову и расслабив уши.

– Вы ездите верхом в арабской одежде? – спросила я.

Он посмотрел удивленно.

– Обычно да. Так прохладнее. А почему вы спрашиваете? Минуту, сейчас соображу, вы говорили, что вчера ездили к истоку Адониса? Вы меня видели?

– Да. В какой-то деревне ниже водопада. Узнала коня. У вас были с собой собаки. – Я улыбнулась. – Вы выглядели ужасно романтично, особенно с гончими. Самое сильное впечатление дня.

– А теперь я все испортил? Как выяснилось, не арабский эмир в погоне за газелью, а просто дрейфующий под солнцем лентяй.

Я не ответила по той простой причине, что не нашла слов. Он в общем-то съязвил, но добрым голосом. И даже если бы я захотела, не могла бы ответить успокоительно. Джон Летман, так же как и я, знал, что представляет собой его работа у бабушки Ха и как закончится. А может, нет? Может, он командует Дар Ибрагимом и бездельничает на солнце строго по собственному желанию? Он сказал, что это – прекрасное место для литературной работы. С этим-то я не согласна, но запросто могу представить худшие места для человека без амбиций. Жизнь дилетанта в прекрасном климате и рядом с гурией… Может быть, заброшенность дворца объясняется не столько отсутствием денег, сколько возрастом и безразличием. Джон Летман может очень хорошо разбираться, какие нужны средства не только чтобы содержать часть дворца в порядке, но и чтобы сбежать из него. Неплохо он тут дрейфует.