Гончие смерти

– Идем со мной, – снова сказал Глеб, даже не посмотрев в сторону портала. – Прошу тебя, Лесана, пойдем со мной. У нас все получится. Клянусь тебе. Но… не оставляй меня одного.

– Нет, Глеб. Я не могу с тобой уйти. Я прошу, не нужно больше слов. Прости меня, Первоход! Прости меня!

Девушка подняла руки и легонько хлопнула в ладоши, а потом произнесла несколько слов на своем языке. В ту же секунду неумолимая сила потянула Глеба к порталу, и он заскользил по траве к серебристому облаку.

– Нет! – яростно крикнул Глеб и попытался ухватиться за траву. – Нет, я не хочу!

Ему удалось вцепиться пальцами в жесткий стебель какого-то цветка, но неведомая сила снова потянула его к порталу, стебель хрустнул, Глеб взмахнул руками, теряя равновесие, и в этот миг серебристо-голубое облако, ярко вспыхнув, с шумом втянуло Глеба в себя и поглотило его.

Эпилог

Неделя, прошедшая с тех пор, как светящееся облако исторгло из себя Глеба Первохода, а затем исчезло, не прошла для Рамона даром. Благодаря стараниям Хлопуши, заботящемся о нем, как наседка заботится о цыпленке, толмач окреп.

Глеб же, напротив, с каждым днем выглядел все хуже. Однако все понимали, что причина его страданий совсем не в телесной хвори. Большую часть времени Первоход просто лежал на лавке и глядел в потолок. Хлопуша, Рамон и Прошка, видя, в каком мрачном настроении пребывает их товарищ, предпочитали не приставать к нему с расспросами.

Однажды, когда Рамон и Глеб были в избе одни, Глеб встал с лавки и неторопливо прицепил ножны к перевязи. Затем повесил на пояс кинжал. Рамон тоже поднялся с лавки и осторожно спросил:

– Куда ты собрался, Первоход?

– Верну себе свою жизнь, – последовал угрюмый ответ. – А заодно и тебе – твою.

– Я… не понимаю.

Глеб повернулся к толмачу, задрал правый рукав и выставил перед собой руку.

– Видишь? – сухо и мрачно спросил он. – У меня на предплечье четыре шрама. А в Волховом лесу их было пять. Еще четыре испытания, и я покину ваш проклятый мир, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Но для этого я должен действовать.

Рамон прищурил черные, бархатистые глаза и вдруг негромко проговорил:

– Ты хороший человек, Первоход. Но тебе не хватает веры.

– Веры? – В глазах Глеба мелькнуло удивление. – Ты сказал «веры»? Я не ослышался?

Рамон, не отвечая ему, поднял руки к шее и осторожно снял шнурок с маленьким серебряным крестиком. Потом подошел к Глебу и сказал:

– Наклони голову, друг. Прошу тебя.

Глеб, сам не зная почему, не стал спорить. Усмехнувшись, он слегка пригнул голову. Рамон повесил ему на шею крестик, после чего отошел на шаг, вгляделся в суровое, жесткое лицо ходока и убежденно произнес:

– Это должно помочь.

– Сомневаюсь, – хмуро проговорил Глеб. – Зря ты мне его дал, толмач. Не по адресу подарок.

– Это не подарок, – возразил Рамон. – Когда тебе станет легче, ты мне его вернешь. Если тебе так удобнее, отнесись к нему как к оберегу.

– Не вижу в этом никакого смысла, но… спасибо.

Глеб опустил рукав, повернулся к стене, снял с гвоздя плащ и накинул его на плечи.

– Молись за мою грешную душу, толмач, – сказал он. – Думаю, скоро ты услышишь про меня много страшных вещей.

– И я должен буду поверить тому, что услышу? – осторожно спросил Рамон.

Глеб глянул на него холодным, недобрым взглядом и отчеканил:

– Я бы на твоем месте поверил. Прощай!

Он развернулся и твердой, тяжелой поступью двинулся прочь из горницы.

– Отче наш, сущий на небесах… – беззвучно пробормотал ему вслед Рамон. – Помоги Первоходу в его нелегком деле. И будь милостив к его врагам. Должно быть, очень скоро все они предстанут пред Тобой.

В сенях громыхнула входная дверь, а затем все стихло. Рамон, прихрамывая, подошел к лавке, медленно опустился на нее и трижды осенил себя крестным знамением. На душе у него было неспокойно.