Гонцы в Ньямаголе

– Милое некультурное, плохо воспитанное дитя! – ехидно улыбнулся волшебник. – Ограничьте ваши претензии! Если помните, а память у вас молодая и здоровая, я обещал спасти Ньямагол от Опустошителей. Пункт спасения персонально вас троих в договор не входил, поэтому безопасность обеспечивайте сами. Мое почтение!

Он приподнял шляпу и, перешагивая через потухшие, кисло пахнущие черные угли, направился к реке умываться.

– Попомню я тебе нашу безопасность! – прошептал побелевший от ярости Затычка и резко повернулся на тихий шорох позади.

Подбиравшийся к его ногам пакостливый Жожик был застигнут врасплох, поперхнулся от страха пламенем и, часто чихая едким дымом, помчался спасаться к уходящему волшебнику, высоко подпрыгивая, словно хвостатый упругий мячик.

* * *

С выездом в дорогу чародей опять не спешил.

И это мягко сказано.

Наоборот, глянув на полянку, всякий бы решил, что путешественник решил именно здесь поселиться навсегда или, во всяком случае, пожить, не торопясь, пару-тройку лет.

Вокруг коляски были веером разложены сундуки и коробки с откинутыми крышками. Как выпирает поднявшееся тесто из квашни, так выпирали из сундуков разноцветные тряпки. Ньямагольский чародей неистово в них рылся, словно барсук, копающий нору в песчаном косогоре.

– И эта не та, и та не эта, ну куда же я ее положил, ума не приложу… Не то, не то, не то…

По мнению чародея, госпожа Сюселинда (мирно спавшая в корзинке) сегодня была склонна путешествовать в новом наряде.

Панталончики нашлись сразу, а вот кофточка где-то затерялась, и чародей уже по третьему кругу перерывал содержимое своего багажа.

Данюшки дремали в тени кустов, добирая недоспанное ночью. Им было глубоко плевать, найдет ли чародей то, что ищет или нет. Хотелось спать.

После двухчасовых поисков кофточка нашлась.

Слабо подергивающую лапками Сюселинду облачили в новый костюмчик, такой же нелепый, как прежний, и можно было трогаться в путь.

Зевая, данюшки впряглись в коляску и поволокли ее по дороге.

Но не проехали они и часа, как Сюсю укачало на ухабах, – и вырвало прямо на колени чародея.

Пришлось срочно останавливаться.

– Вы же не дрова везете! Вы же меня везете! – верещал колдун, махая зонтиком. – Бедняжечку мою так растрясли, что она еле жива! Кошмар! Вредительство! Сейчас же берите ее, бедняжечку, выкупайте, а платьице вымойте дочиста! Вы слышите?

– Утопить поганую тварь! – прошипел Затычка.

Полосатик был с ним полностью согласен.

Шустрик тоже не возражал, но, обернувшись в сторону коляски, он вдруг увидел, как из выпуклых грустных глаз собачки катятся слезы. Ей, правда, было плохо.

Неожиданно Шустрику стало жалко Сюселинду. Ведь она не виновата, что уродилась хилой и страшненькой. И так Великий Торакатум красоты не дал, да еще такой хозяин в придачу… Как бы он, Шустрик, чувствовал себя на ее месте, засунутый в панталончики, чепчик и прочие кружева? Окруженный назойливой заботой, от которой взбесится можно?

Сюся печально посмотрела на Шустрика все понимающими глазами и тяжело вздохнула. Потом виновато съежилась в маленький угловатый комочек и зажмурилась.

Шустрик молча подошел к коляске, не глядя ни на чародея, ни на друзей, взял собачку, взял корзиночку и понес сквозь кусты к ручью. Там, на берегу, он нашел лужу с относительно теплой водой и посадил в нее испачканную Сюселинду, а сам зашел в ручей и принялся стирать собачьи одежки.

Вымытая Сюся повеселела, перестала вздыхать, и даже хвост ее пару раз шевельнулся, словно хотел завилять.

– О, да у нас собачья нянька объявилась! – заметил Затычка, когда Шустрик вернулся. – А по мне, так лучше уж змею держать!

* * *

С этого момента все хлопоты над Сюселиндой, почему-то, свалились на Шустрика.

Под насмешливыми взглядами друзей он искал на привалах ее кофточки, стирал нагруднички, мыл мисочки.

Шустрик и сам был не рад, что так попался, но отступать было поздно.

– Всякое доброе дело наказуемо! – голосом старой учительницы сообщал Полосатику Затычка, когда Шустрик возился с собачкой. – Назвался груздем…

А грузди в лесу по бокам дороги были замечательные. Даже совместными усилиями данюшек коляска с чародеем катилась медленно, и они могли хорошо разглядеть окрестности.

– Бабушку бы сюда… – вздыхал Затычка, когда они проезжали очередной вспухший земляной бугорок, усыпанный сосновыми иглами, из боковой прорехи которого выглядывало тугое белое ухо груздя. – Она до грибов страсть как охотница…

– Да уж, грибов тут богато, – соглашались с ним друзья, а волшебник позади сразу же начинал шипеть:

– Если бы некоторые работали не языками, а ногами, мы бы давно были в бедном, нас заждавшемся городе.

Помпоны на его шляпе гневно тряслись.

К вечеру они только-только выбрались из леса.

Второй раз оказаться разделенными с Опустошителями Полей лишь колеблющейся стеной пламени данюшкам совсем не хотелось. Поэтому они направили коляску к маленькой сторожке, черневшей на краю разоренного поля.

Не обращая внимания на энергичные протесты чародея, данюшки просто вкатили коляску вовнутрь сторожки, закрыли крепко дверь, проверили стены, легли и заснули, без ужина и всего прочего.

Глава одиннадцатая. Третий день

Были ли ночью Опустошители Полей у сторожки или нет – знал только чародей, бурчавший всю ночь. Зато утром друзья проснулись отдохнувшие и бодрые.

И опять пришлось впрягаться.

Чародею, видно, ехать стало скучно и он принялся сочинять стихотворение про себя, непобедимого.

Дело шло туго, самомнение у чародея было куда выше поэтического дара.

Ньямагольский чародей!

Он творец больших идей!

– громко выкрикивал волшебник две выстраданные душой строчки, пытаясь подобрать к ним третью.

Через полчаса дело немного сдвинулось:

Он высок, широк и строен

Волшебством он удостоен

На волшбу, совет и суд

Короли его зовут.

– почему-то говорил о себе в третьем лице ньямагольский чародей.

– Ничего себе высок, широк и строен, – бурчал Затычка. – Да он в зеркало хоть раз смотрелся? Невысок, пузат, визглив, хитроумен и хвастлив.