Гонимые и неизгнанные

Братнино положение также меня убивает - он все более расстраивается. От батюшки долго не имел известий. Но 16 числа имел... Он весьма грустит о нашем положении, но, кажется, не решается просить. Все это вместе... и внутреннее ослабление души так на меня действует, что я весьма расстроился духом.

Н.Д. Фонвизиной

30 сентября

После вас я получил письма от Катерины Ивановны2 и Евгения Петровича3. У них все по-старому - они ожидают конца своему сроку и каждый мечтает о месте нового жительства согласно со своими расположениями.

Здешние знакомые ваши все живы и здоровы, все вас помнят и жалеют, что вас здесь нет. Аннушка все так же мила и все так же меня любит - бегает из угла в угол и радуется, когда я приду. Я сделал ей красивую зеленую колясочку, и она беспрестанно просится в ней кататься. Батюшка с Николаем, вы знаете, любит её баловать; и сам катает её и бегает с нею по двору, а Заремка, которая меня всегда с визгом встречает как знакомого ей человека, тут же усаживается.

Теперь скажу вам о брате. Он, бедный, находится все в том же доме. Я к нему хожу почти аккуратно всякий день. У него один только теперь и разговор и направление мыслей - чтобы вырваться из этого ужасного дома.

Н.Д. Фонвизиной

29 октября

Письмо ваше от 5 сентября, милая Наталья Дмитриевна, я получил как драгоценный подарок на день Иоанна Богослова - храмовый праздник нашей Благовещенской церкви. Рано поутру, когда я ещё спал, слышу, кто-то стучит в дверь - отворяю, и можете себе вообразить, как я рад был увидеть знакомого мне казака, который провожал Анненковых...

...После самых близких родных, я ни с кем не имел случая так близко ознакомиться, и никто не оказывал мне столько дружеского, не заслуженного мною расположения и доверенности, как вы...

Я очень понимаю, как для вас отягчающе желание тобольских дам мучать вас своими церемонными знакомствами. Но что же делать, это какое-то общее ярмо, которое несут почти все люди, живущие в мире, и от которого трудно освободиться. Все на это жалуются и в свою очередь, в отношении других делают то же. А для нас это кажется такою казенною надобностию, что они и вообразить себе не могут, как можно без визитных знакомств обойтись, и не понимают, что человек иногда дал бы дорого за возможность сидеть с самим собою. Для прогнания скуки, а частию по необходимости содержать себя, при возвышающейся с каждым днем дороговизне по причине вторичного неурожая, я нанялся в чертежную к здешнему землемеру и рисую у него часов около пяти в день за 41 рубль в месяц. Это делается, однако, негласным образом чертежная нанимается во флигеле - и казенное жалованье будет выписываться на другое лицо, ибо нашего высокого чина говорить нельзя.

От батюшки я давно не имел писем, боюсь, что известие о брате его совсем убьет. Сестра и без того писала, что они оттого к нам редко пишут, что боятся об этом напомнить папеньке - ибо всякий раз, когда он к нам пишет, несколько дней после того бывает расстроен.

Извините меня, милая Наталья Дмитриевна, что письмо мое так грустно. Я охотно бы хотел с вами посмеяться - но что-то не смеется. Позвольте мне хотя с вами и хотя издали побеседовать откровенным сердцем...

Обыкновенная картина, которую я часто вижу: отец Петр держит на руках Аннушку и Заремку; одна как снег беленькая, другая как смоль черненькая...

Н.Д. Фонвизиной

19 ноября

Вот и опять добрая наша Агния Ильинична (монахиня.
– Авт.) пускается в дальнее путешествие - при своих летах и при своем здоровье. И не столько для сбора она взялась за это, как для того, чтобы в этой жизни ещё вас увидеть. Меня это страх тронуло... Быть уверенной в искренней привязанности такого человека - не последнее утешение в этом холодном мире, где все мишура и слова без жизни.

Я воображаю себе, как её будут таскать из дома в дом в Москве, если вы адресуетесь к Надежде Николаевне (Шереметевой.

– Авт.). Знаете ли, что она тоже не без мечтаний. Она думает добраться и до наследника, уже его раз и во сне видела, как она будет с ним и разговаривать. И представьте себе, что, не видав его прежде портрета, видела его таким похожим на его портрете, который она после увидела...

М.А. Фонвизину

29 ноября

Не могу не воспользоваться такою верною оказиею - писать к вам, любезный Михайло Александрович. Впрочем, извините, что не дождался ваших ответов. Бомбардирую вас своими письмами. Но я не с тем пишу, чтобы обременять вас ответами на мои бредни... я пишу к вам так же, как, бывало, привык к вам ходить - когда вздумается, когда всгрустнется, когда соскучится или когда случится со мною что-либо доброе или худое.

Я к первым вам в таком случае обращался. Так и теперь я уверен, что вы в простоте сердца прочтете, что я попросту, не думая много, намараю. А для меня с вашей стороны и того довольно, если вы хотя двумя строками уведомите меня, что вы и Наталья Дмитриевна здоровы.

Я хотя и хожу здесь туда и сюда, но отъезд ваш для меня и до сей поры чувствителен. Везде для меня пахнет холодною Сибирью. С М.Ф. у нас все как-то не клеится. У него все в рюмочках, и всему свое время и своя полочка, а у меня и в голове и в сердце такой же беспорядок, как в моей горнице, которая стоит иногда по три дня не выметена. Если кто на меня за это не в претензии, с тем мне как-то и легче и свободнее, ибо для меня в сердце лучший порядок, который похож на порядок, в каком мы, помните, упаковывали Натальи Дмитриевнины бесконечные шкатулки. Чего хочешь, того и просишь: вместе с лентами - курительные порошки, с кружевными оборками розовая кашка. Вот это совершенно на мой лад. По крайней мере, видно, что тут вперед ничего не придумано.

Потрудитесь... сообщить генералу Фалькенбергу о Петине1, что он получил решительный отказ от генерал-губернатора. Я вам тогда сказывал, что Руперт делал Францеву запрос вследствие слов генерала Фалькенберга, а тот, имея возможность городить что хотел, ибо дело шло по секрету, нагородил, разумеется, все не в выгоду Петина. Тот представил этот отзыв к военному министру, и министр решил, чтобы Петину не давать ничего из этой суммы, как не могущему ею благоразумно распорядиться, а дозволить ему пользоваться одними процентами. И бедного человека теперь совершенно расстроили и лишили всякой надежды, тогда как нынешний год у нас и для достаточных людей тяжело по дороговизне.

Что до меня касается, то я все продолжаю рисовать с Шабановским, и уже с 30-ть маленьких планов вышло из моих рук - на земли, отведенные нашей братии и полякам по губернии.

Н.Д. Фонвизиной

29 мая

Много и премного благодарю вас, милая и любезная Наталья Дмитриевна, за приятное письмо ваше от 12 мая... Вот и вы, милая Наталья Дмитриевна, по какой-то воле или неволе пустились в большой свет - пожалуйста, только не пляшите (разве с такими милыми детьми, как Аннушка, с которой и я часто прыгаю)...

Это хорошо, что ваш новый дом светел - я сужу по себе, на меня светлая или темная погода или комната большое имеют влияние. Только я воображаю себе, как М.А. искосу посматривает на вашего светского приятеля, который так игриво смотрит в ваши большие окошки. Это живо напоминает мне прошедшую незабвенную весну, в которую я имел случай узнать вас обоих покороче и оценить качество ваших душ в глубине собственной души своей, хотя и ничтожной, но постоянной в своих расположенностях и привязанностях.