Гонители
Шрифт:
– Я с большим трудом вырвался из куреня. Если тебе юрта дороже моей жизни – вернусь.
– И что за дети у меня! – Сорган-Шира схватился за голову. – Ничего не жалеют, ничем не дорожат. Сам поеду!
Хадан испугалась – он поедет. Схватила за руки.
– Одумайся, отец. Станешь искать юрту – потеряешь голову.
И все дружно принялись его уговаривать. Сорган-Шира долго огрызался, наконец махнул рукой:
– Делайте что хотите. Когда дети становятся умнее отца, жди несчастья.
Он лег в постель, но не спал, ворочался, что-то бормотал про себя.
Начищенным котлом блестела лысина.
Жена Чимбая приехала под утро. Устало сползла с седла, заплакала.
– Где кони? – хмуро спросил Чимбай.
– Без коней едва вырвалась…
Всхлипывая, вытирая слезы, она рассказала, что люди не хотят никуда уходить, разбегаются, прячутся, а воины Таргутай-Кирилтуха бьют плетями всех подряд – детей, женщин, стариков.
– До сих пор не снялись?
– Нет. Я думала, меня убьют… Ой-ой!
– Перестань хлюпать! – прикрикнул на нее Чимбай.
– Какие кони были! Какая юрта была! – запричитал Сорган-Шира.
Утром вдали проскакали и скрылись несколько всадников. Чуть позднее в той стороне, где был курень, поднялось облако пыли. Облако катилось над степью, затмевая солнце. Разрозненные кучи конных выскакивали из пыли и мчались кто куда. Некоторые проскакали совсем рядом с юртой, но вряд ли видели ее и людей, испуганно сбившихся перед входом.
Хадан прижалась к мужу. Он обнял ее за плечи. Почувствовав силу его рук, она успокоилась. Внезапно от кучи всадников отделился один и направился к ним. Он резко осадил коня перед юртой. Шлем надвинут на брови, в руках копье. Хадан узнала воина – Джиргоадай, друг ее братьев.
– Вы почему не уходите? Тэмуджин – вот он, рядом!
– Куда мы уйдем! Нет ни повозки, ни вьючных седел. Пропали мы, пропали! – Сорган-Шира молитвенно сложил руки, закатил глаза: Милосердное небо, смилуйся над нами.
– Эх вы! – Джиргоадай выругался, сплюнул.
К юрте приближалось сотни две конных воинов. Джиргоадай дернул поводья, пригрозил воинам копьем и поскакал, оглядываясь, что-то выкрикивая. Вслед ему понеслись стрелы. Воины хана Тэмуджина!
За первой сотней, рассыпавшись во всю ширь степи, катились рысью тумены. Земля гудела под копытами и шелестели травы. Воины налетели на одинокую юрту, как дикий вихрь на куст хурганы, как волчья стая на отбившуюся от стада овцу, – прыгали с коней, хватали что под руку подвернется – седло, котел, уздечку, бурдюк. Сорган-Шира метался от одного к другому, кричал, безумея от горя:
– Что вы делаете? Что делаете, разбойники?!
Его отталкивали, били плетью и, на ходу приторачивая к седлу добычу, мчались вперед. За ними подлетали другие. В миг от юрты остались одни решетчатые стены и жерди – уни. Тогда начали срывать одежду. Молодой, воин схватил Хадан за руку, потянул в седло. Она закричала, оглянулась. Увидела налитые яростью глаза мужа, оголенного по пояс. Он бросился на воина, ударил кулаком в лицо. Тот, охнув, свалился с седла. Конь, лягнув его, убежал. На мужа накинули аркан. Веревка захлестнулась на пояснице, прижав к туловищу руки. Его потащили за собой, и он бежал, высоко вскидывая босые ноги. Хадан бросилась следом, но сразу
же потеряла его из виду. Однако продолжала бежать, задыхаясь от крика. Мимо рысили воины и, принимая ее за сумасшедшую, отворачивали коней.– Остановите эту женщину! – услышала она крик.
И невольно подчинилась ему, стала. По лицу бежал едучий пот, смешивался со слезами и капал с подбородка. Перед ней остановился всадник на сером коне. На всаднике не было ни воинских доспехов, ни оружия, на дорогом поясе, стягивающем халат из грубой, шерсти, висел нож в простых кожаных ножнах. Из-под войлочной шапки торчали рыжие косицы. Всадник сидел, сутуля плечи, и спокойными глазами смотрел на нее.
– Ты кто такая?
Чья-то рука отбросила ее распущенные волосы, и удивленный голос сказал:
– Это, кажется, Хадан, дочь Сорган-Шира.
Она подняла глаза. К ней склонилось худощавое лицо с сурово насупленными бровями – Чаурхан-Субэдэй! Она вцепилась в его гутул.
– Спасите моего мужа!
– Дочь Сорган-Шира, ты помнишь меня? – спросил Тэмуджин.
– Помню, хан. Спасите моего мужа! Его повели ваши воины. Туда.
– Субэдэй-багатур, отыщите ее, мужа. Твой отец и твои братья живы?
– Были живы…
– Пусть они найдут меня.
Тэмуджин уехал. К ней подскакал Субэдэй-багатур, приказал:
– Иди за мной.
Придерживаясь за стремя, она побежала рядом с его конем. Спустились в лощину. У куста дэрисуна в луже крови лежал человек. У Хадан подсеклись ноги, она упала лицом в траву. Услышала над собой голос Субэдэй-багатура:
– Опоздали. Не горюй, найдем тебе другого мужа.
А мимо с гиканьем, свистом скакали всадники.
Глава 10
Этого часа Тэмуджин ждал многие-многие годы. Ждал с того самого дня, когда Таргутай-Кирилтух отобрал у него скакуна – гнедого жеребчика. Шел к этому часу через унижения, заблуждения, через горечь потерь, душевную боль, преодолевая свое неверие и муки совести.
Он остановил коня на сопке, овеваемой слабым ветром. Впереди жарко поблескивала излучина Онона. По широкому лугу, вытаптывая свежую зелень, неслись всадники. Одни сдерживали коней и поворачивали назад, другие кидались с берега в реку, переплывали на ту сторону и скрывались за грядой тальников.
Ему казалось, что это то самое место, где он когда-то сбросил колодку, зайцем бежал по кустам, потом, как рыба налим, таился в воде под берегом.
Слез с коня, присел на прогретый солнцем камень. За спиной столпились нойоны и туаджи – порученцы, ждали его приказаний. Он обернулся, подозвал Даритай-отчигина.
– Скажи, дядя, вы с Таргутай-Кирилтухом пировали тут?
В прижмуренных глазах Даритай-отчигина метнулось беспокойство.
– Когда пировали?
– Давно. Вы пили кумыс и архи, а я чистил котлы. Потом убежал…
– А-а… Это не тут было. Выше по реке. Много выше. Совсем в другом месте.
Тэмуджину почему-то не хотелось, чтобы это было в другом месте.
– У тебя плохая память, дядя!
– Память у меня очень хорошая.
– А я говорю – плохая. Слишком многое забываешь.
– Стар становлюсь, – охотно согласился дядя, попятился и вдавился в толпу нойонов – подальше от глаз племянника.