Гонки на выживание
Шрифт:
— Ну, говорите, говорите, в чем дело.
— Ваш товарищ потребовал документы, — начал Семен. — Я предъявил документы, они у вашего лейтенанта — мой паспорт и паспорт моего друга.
— Ничего не понимаю. — Дежурный даже глаза прикрыл: пытаясь сосредоточиться.
— Ха… — выдохнул Семен с вековой скорбью в глазах. — В общем, разрешите мне позвонить.
— Кому?
— Родственнику, дяде… Вы же не можете отказать гражданину в такой мелочи.
— Давайте номер, я сам наберу, — сказал дежурный.
Семен назвал семь цифр. Это был тот самый телефон, которым они имели право воспользоваться только в крайнем
Артист и Муха с нетерпением смотрели на аппарат. Наконец дежурный сказал в трубку:
— Здравия желаю! Дежурный сто восемьдесят первого отделения лейтенант Квашнин. — Поднял глаза на Артиста:
— Кого позвать?
— Дядю Костю.
— Здравствуйте, дядю Костю позовите, — продолжил дежурный. — Дядя Костя?
Гражданин Злотников Семен Львович приходится вам племянником, так? Он находится у нас, задержан. Передаю трубку.
— Что стряслось? — быстро заговорил на том конце провода Голубков. — Куда вы делись? Докладывай, племянничек!
— Беда, — дрожащим от волнения и обиды голосом проговорил Артист. — Вы меня хорошо слышите, дядя Костя?
— Слышу хорошо, говори!
По голосу Артиста Голубкову стало ясно, что произошло действительно нечто непредвиденное и чрезвычайное.
— Шли мы по городу с ребятами, а тут ни с того ни с сего пришлось прощаться и расставаться. Мы туда, а они — сюда. Понимаете?
— Не совсем, — сказал Голубков. — Скажи яснее.
— Были мы все вместе, а теперь, как в песне — «ты налево, я направо, ну и до свидания».
— Вы чего это, чего мелете? — вскинулся дежурный. — При чем здесь песни?
— Понял тебя, — наконец сориентировался Голубков. — Вы разделились?
— Ну да, да! — воскликнул Семен. — Мы-то думали к Быкову заехать. А тут, оказывается, еще и Валерий Павлович вызывает, ну тот, знаете?.. Летчик. Друг нашего дяди Мони! Хоть разорвись!
— Понял, понял, — воскликнул Константин Дмитриевич, — все понял. Ну спасибо, племянник, ну удружил! Тащись теперь невесть куда. Ладно. Сидите там в отделении и ждите меня. Сейчас приеду, попробую договориться… Артист вернул трубку дежурному. Он и Муха не слышали, что сказал полковник Голубков лейтенанту, но лицо последнего сразу смягчилось.
— Вы уж извините нас. Видно, ошибочка вышла, — сказал дежурный, возвращая им паспорта. — Можете идти. И вы, граждане свидетели. Все свободны. А ты, Баландин, в другой раз смотри, кого хватаешь… Однако, к удивлению дежурного, задержанные уходить не спешили. Они остались в милиции, скромно сидели на продавленных стульях около дежурной части, тихо переговаривались и поглядывали на часы в ожидании Константина Дмитриевича.
— Понял он? — спросил Муха.
— Да вроде… — кивнул Артист.
— Слушай, а при чем здесь какой-то… дядя Моня?
— Не врубился? — улыбнулся Артист. — Это станция Монино, как раз рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся.
Звонок Артиста по спецтелефону был для полковника Голубкова самым радостным событием этого тяжкого дня. На много часов он утратил связь с отрядом Пастухова.
В то же время это известие еще туже затягивало запутанный узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.
Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под «Валерием Павловичем» и «дядей Моней», как не эта крупнейшая
воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы — в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете «Зодиак», ее двигателю «РД‑018» и топливу ФФ-2.И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 «Руслан» с разобранной ракетой «Зодиак» и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон.
Два милицейских «жигуленка» унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.
— Эх, — воскликнул Пастух, — хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.
— Теперь не узнаем, — сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.
— И попрощаться не успели, — вздохнул Трубач. — Когда увидимся-то теперь?
Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.
— Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, — вдруг вспомнил Боцман. — Ни копейки не осталось.
— Не гони печаль, — оборвал его Пастух и нервно потер щеку. — Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.
Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал… — Не берет трубку.
— Как поступим? — спросил Док.
— Ну а что, собственно? — пожал плечами Пастух. — Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать… — Однако опасно шибко, начальник, — с «чукотским» акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.
— А что теперь не опасно? Выхода нет, — покачал головой Пастух.
Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.
— Ну что? — вздохнул Док. — Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после… Ну, присели на дорожку.
Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики… Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко… Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.
Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.
Пастух встал.
— Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.
— Слушай, Боцман, — сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, — ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?
— Что я, считал? — пожал плечами Хохлов. — Раз двадцать, может. Улетал, прилетал… Ты это к чему?
— А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах «леви-страус»?