Гонщик 2

Уже на другой день я обнаружил, что извинения редактора не только пролили бальзам на мою душу. Не знаю, что высмотрели тамбовские обыватели в небольшой заметке, какие тайные знаки нашли между строк, но количество заказов подросло весьма ощутимо. С одной стороны, это меня радовало: много работы — много денег. С другой — огорчало, поскольку меньше времени оставалось для возни с гоночным аппаратом. Попытки зазвать меня в гости не возобновились, но я этому был даже рад. Не светский я человек по своей натуре, и нисколечко не страдаю от этого.

Круг моего общения ограничился моей командой, которую, наверное, можно считать почти что кланом: я — безусловный глава, но все те люди, что сейчас живут со мной в одном доме, не связаны со мной родством ни в малейшей степени. Еще довольно регулярно я бываю в мастерских, в которых у меня немалая доля: двадцать пять процентов. Езжу я туда ради того, чтобы пообщаться со своими компаньонами. Правда, все разговоры так или иначе вращаются вокруг совместного бизнеса. И бизнес этот мало-помалу начинает приносить свои плоды. Те мобили, что были представлены в столичном салоне при его открытии, были раскуплены в первый же день. Спрос превысил самые оптимистические прогнозы, так что сборка мобилей сейчас работает круглосуточно, в три смены, а продажи идут буквально с колес. Новые аппараты даже не успевают выставить в зал, как их тут же разбирают. Через неделю ожидаются первые дивиденды: решено некоторую часть прибыли выплатить пайщикам. Остальные деньги ушли на увеличение закупок шасси, да на расширение производства. Если дело будет развиваться такими темпами, уже через полгода я буду по меркам Тамбова весьма состоятельным человеком. Еще не миллионщиком, но считать копейки точно не придется. Ну а мой миллион ждет меня на финише Большой Императорской гонки.

Изредка я навещаю городскую больницу. Главным образом для того, чтобы вернуть отремонтированные фургоны и забрать неисправные. Если при этом встречаю доктора Кацнельсона, то мы с ним болтаем о пустяках минут десять — чтобы не отнимать друг у друга время, но, при этом, не снижать уровень знакомства, поддерживая разговором приятельские отношения.

И вот, когда я совсем уже свыкся с такой жизнью, ко мне в дом явился посыльный с приглашением. Распечатав конверт, я был очень удивлен: записка была написана собственноручно девицей Анастасией Платоновной Боголюбовой. В ней она приносила мне благодарность за свое спасение и изъявляла желание повторить все эти слова при личной встрече. Изящность фраз и речевых оборотов наводила на мысль о том, что записка была писана под диктовку матери. По крайней мере, искренности в этом приглашении я не увидел. Однако об отказе не могло быть и речи: во-первых, не хотелось обижать господина старшего полицейского инспектора и его прекрасную супругу. А во-вторых, мне было ужасно любопытно, до чего докопалось следствие по делу. Так что ближе к вечеру я сменил робу на приготовленный сестричками парадно-выходной костюм и, отобрав у неугомонного Клейста свой гоночный паровик, над которым тот решил было поставить очередной эксперимент, отправился в гости.

Настя Боголюбова встретила меня в гостиной. К моему удивлению, она была одна. На секунду я подумал, что ее матушка села в засаду где-то поблизости, чтобы вовремя отреагировать на сигнал «девственность в опасности», но при этом не помешать беседе. Однако дальняя дверь в гостиную была как следует закрыта Я обернулся было назад, к встретившему меня у входа Платону Сергеевичу, но увидел лишь плотно прикрытые двери гостиной. Это было по меньшей мере неожиданно: по моим представлениям, ритуал выражения благодарности должен был пройти немного иначе. Мне виделось общее застолье, на котором Настя скажет мне несколько стандартных приличествующих случаю фраз. Я в ответ заверю Боголюбовых, что на моем месте так поступил бы любой, на этом все и закончится. Но все вышло совершенно по-другому. Что ж, не знаешь, как поступить — действуй согласно этикету. А этикет гласит, что вошедший должен здороваться первым.

Девушка сидела в дальнем от входа углу гостиной, в том самом кресле, в котором в мой первый визит сидела ее мать. Разговаривать на такой дистанции не слишком вежливо, и мне пришлось подойти ближе, так, чтобы расстояние оставалось безопасным для девичьей чести, но при этом можно было бы говорить вполголоса.

— Добрый вечер, Анастасия Платоновна. Как ваше здоровье? Вчера доктор Кацнельсон говорил мне, что вы быстро поправляетесь.

— Здравствуйте, Владимир Антонович. Чувствую я себя вполне сносно, спасибо. Еще болит голова, но уже намного слабей и реже, чем в первые дни. Как видите, мне даже разрешили подняться с постели.

— Рад это услышать, — я искренне улыбнулся.

— Присаживайтесь, Владимир Антонович, — повела рукой Анастасия в сторону стоящего рядом кресла.

Я не стал чиниться и уселся на предложенное место. Теперь нас разделял лишь небольшой мраморный столик с резной крышкой. Девушка молчала и, судя по пробегавшим по ее лицу мимолетным гримаскам, никак не могла решиться начать разговор. Помогать ей мне не хотелось, и я принялся исподволь разглядывать собеседницу. Анастасия и впрямь выглядела неплохо. Блестели глаза под черненными ресницами, вернули естественный блеск золотистые волосы, уложенные в простую домашнюю прическу. О недомогании говорила разве что некоторая бледность лица, которую, впрочем, при желании можно было бы списать на освещение.

— Скажите, Владимир Антонович, — наконец решилась девушка, — вы действительно отказались от победы ради меня?

Вот уж вопрос так вопрос. Чуть сместились акценты, немного искажен смысл поступка, и вот уже оказывается, что ради прекрасных глаз девицы Боголюбовой я бросаюсь очертя голову побеждать драконов, бандитов и напрочь забываю о материальной компенсации.

— Не совсем так. Я просто посчитал, что помощь пострадавшим людям важнее формальной победы и денег.

— То есть, если бы там, на дороге, были какие-нибудь другие люди, вы сделали бы то же самое?

— Конечно. Человеческая жизнь вообще ценная штука и, на мой взгляд, уж всяко дороже и славы, и денег. Предваряя очевидный вопрос, для меня равноценна жизнь любого человека, невзирая на сословие.

Глаза Анастасии Платоновны несколько потускнели. Видимо, одновременно с этим потускнел и мой сияющий в ее воображении образ. Ну да оно и к лучшему. Не испытываю ни малейшего желания становиться объектом поклонения взбалмошной девицы. Но и совсем уж разочаровывать было бы, на мой взгляд, чересчур жестоко.

— Я предпочел бы, чтобы подобной аварии не случилось вовсе, и уж во всяком случае, чтобы она случилась не с вами. Для мира гонок было бы непростительно потерять столь талантливого гонщика.

— Вы действительно считаете, что у меня есть талант в этой области?

— Несомненно. Меня победить вам бы не удалось, это совершенно точно. Но так же точно второе место должно было стать вашим.

Лицо девушки осветилось радостной улыбкой, щеки покрылись легким румянцем, не оставив и следа от недавней бледности. Черт побери, она действительно весьма красива! Та же Неклюдова против нее, что запорожец против мерседеса. Каких-либо романтических чувств Боголюбова у меня не вызывала, нет, но глядеть на нее было приятно, особенно сейчас. Правда, порадовавшая меня улыбка вскоре угасла.

— Простите, Владимир Антонович, я несколько увлеклась, а хотела сказать совершенно иное. Неважно, ради меня или нет, но вы совершили настоящий подвиг. Не спорьте, — тут же вскинулась она, не позволяя мне возразить — я хорошо знаю, о чем говорю. Если посчитать время, за которое вы умудрились обернуться, то скорость, с которой вы ехали, выходит совершенно безумной. Но доктор Кацнельсон говорил, что если бы он прибыл позже хоть на полчаса, последствия аварии могли бы быть намного более серьезными, и мое выздоровление затянулось бы на несколько недель, а то и месяцев. Он вкратце описывал свою поездку с вами. По его словам, это был сущий кошмар. У него до сих пор при воспоминании о ней волосы встают дыбом.

Анастасия сделала небольшую паузу и продолжила, глядя мне прямо в глаза:

— Так вот, я хочу поблагодарить вас Владимир Антонович за то, что вы меня, фактически, спасли. Я прекрасно понимаю, чем вы пожертвовали ради этого и не уверена, что, сделала бы то же самое, находясь в десяти минутах от победы. Я так же понимаю, что не смогу вам отплатить чем-то сравнимым по значимости. Но знайте, что я никогда не забуду этого вашего поступка. И…

Она замялась было, потупившись, но тут же взяла себя в руки и продолжила: