Гонщик 2
Шрифт:
— Нет-нет, никаких денег. Господин Стриженов, если супруга узнает, что я взял с вас хоть полушку, она меня со свету сживет.
— Так не годится, — возразил я. — Каждый труд должен быть оплачен. И если вы отказываетесь от денег, то, возможно, я смогу отблагодарить вас как-то иначе?
Доктор смущенно потупился.
— Право слово, мне неловко, но вот… купил нынче по просьбе жены вашу карточку. Не могли бы вы подписать её?
— С удовольствием!
Я вынул из кармана самописку.
— Как зовут вашу супругу?
— Варвара Тимофеевна Звонарева.
Я быстро начертал на обороте:
— Господа, позвольте откланяться: спешу обрадовать Вареньку. Владимир Антонович, в случае чего зовите, я тут же буду.
Вместе с доктором мы вышли в гостиную. Навстречу мне со стоявшего у дверей простого стула поднялась сухонькая старушка в наряде весьма скромного, если не сказать бедного, вида. Она подошла, поглядела на меня так и эдак, и в конце концов озвучила свой вердикт:
— Годишься.
Что Клейст, что доктор были до крайности изумлены подобным обращением, но не вмешивались, ожидая моей реакции. Я же, пусть и не сразу, догадался, что это была за гостья.
— Здравствуй, бабушка. Ты ведь Степанида, так?
— Так, так. Скоро уж шестой десяток будет, как Степанида, — проворчала бабка.
— Как здоровье Елизаветы Петровны? — продолжил я расспросы.
Степанида нахмурилась:
— Плохо ей. Ревьмя ревет цельными днями. Ничего не ест, не пьет, всю перину слезьми промочила.
— Понятно. Батюшка ей волю свою объявил. И за кого сговорил дочку?
— За какого-то князя. Старый, злющий, что твой цепной пёс. Но богатый, этого не отнять. Князь тот Петьке деньжищ посулил за дочку, да только чую я — сгубит он кровиночку мою. А тому и горя нет: денег получит, в поместье засядет, да примется опять за старое: шары заливать, да всем басни родовые рассказывать. «Огинские — ого-го!» — передразнила она Петра Фомича.
— И много денег за Лизавету обещано?
— У-у, много. Тыщи три, а то и четыре. Довольный сидит, наклюкался на радостях.
Что-то продешевил Петр Федорович. Хотя, скорее, выбора у него не было. Взял сколько дали. Поди, еще и кланялся при этом!
— Ну а я-то здесь причем? — задал я бабке главный вопрос.
— Как это причем? — сурово зыркнула на меня Степанида. — ты на балах девке голову задурил, жениться пообещал, сердечко девичье смутил. Она после бала токмо про тебя и говорит. Так шел бы да женился, коли желание имеешь.
— Без родительского благословения?
— От такого родителя благословения рази ж дождешься! Сколь хороших женихов перебывало, всех отвадил. Нынче же девка хоть за кого готова бежать, лишь бы не за этого князя. А к тебе она сердечную склонность имеет, и коли позовешь, то не по нужде пойдет, а с радостью великой. Вот я и говорю: коли люба тебе Лизавета, бери да женись. А я уж пособлю, чтобы никто в том помешать не смог.
Я задумался: так и так ведь собирался сватать Елизавету Петровну. Если и сомневался то лишь в том, что удастся убедить её упрямого родителя. А раз такое дело, то нужно брать девицу как она есть. Приданое мне неважно, у девушки помимо красоты имеется еще и
ум, а это весьма ценно. Ну и «сердечная склонность» тоже на моей стороне.Степанида мое молчание истолковала по-своему:
— Не думай, девка не голяком замуж пойдет. Кой-какое приданое у неё имеется. Пускай не миллионы, но и не рваная трешница. Вот, погляди.
С этими словами она достала откуда-то тряпицу, развернула её и продемонстрировала великолепный золотой перстень с гранатами. Я не видал его прежде, но узнал мгновенно — недостающая часть матушкиного гарнитура. И решил: это судьба.
— Ну что, Степанида, рассказывай теперь всё по порядку.
И она рассказала.
Когда после бала Елизавета начала через слово поминать моё имя, Петр Фомич Огинский решил, что нужно поспешить со свадьбой, пока его затея не сорвалась. Написал письмо жениху, объяснил свои резоны и получил от него полное понимание и всяческую поддержку. Свадьба должна была состояться завтра. Накануне приходили портные, утром должны будут доставить подвенечное платье. Ну а потом погрузят безутешную невесту в закрытую карету и под конвоем отвезут в тихую церковь, где купленный священник проведет обряд, не задавая лишних вопросов.
— Что скажете? — спросил я Клейста, когда Степанида закончила свой рассказ.
— Это чудовищно! — раздался голос доктора. — Силой выдавать девушку замуж — это варварство! В наше просвещенное время нельзя терпеть такие вещи. Необходимо срочно сообщить в полицию!
Оказывается, он никуда не ушел, а внимательно слушал всю нашу с бабкой беседу.
— Вы чересчур идеалистичны, господин Звонарев, — веско возразил Клейст. — Кому скорее поверит полиция? Вам или князю? Даже если перед ними встанет несчастная невеста и будет кричать, что её насильно выдают замуж, они против дворянина с таким титулом и пальцем не пошевелят. Кроме того, её выдают замуж волею родителя, а он над своей дочерью властен абсолютно.
— И что же делать? — воскликнул доктор, потрясенный этим циничным анализом.
— Как что? Красть! — пожал я плечами. — Но тут есть одна проблема: я не могу отлучаться из столицы, и даже не могу надолго уехать из гостиницы. Завтрашний день будет полностью занят церемонией награждения, вечером в ознаменование завершения гонки, состоится еще один бал. Кроме того, я обещал великому князю Александру прокатить его на «Молнии», а он отличается хорошей памятью.
— Но и в Петербурге оставлять Елизавету Петровну нельзя, — рассуждал вслух Клейст. — Здесь мы можем поместить девицу лишь в гостиницу или меблированые комнаты, где её непременно отыщет полиция. И как только найдут, так в тот же день и повенчают.
— Мы отправим её в Тамбов, — решил я. — Это будет самое надежное. Прадед с удовольствием возьмет на себя заботу о невестке, пока я здесь зарабатываю капитал и славу. Степанида, ты сопроводишь Лизавету Петровну в Тамбов?
План был составлен быстро, и тут же все приступили к его реализации. Степаниду посадили на извозчика и отправили утешать Елизавету и втихую собирать девушку в дорогу. Клейст поехал на вокзал покупать билеты. Я же отправился отбивать телеграммы старому Тенишеву. Разумеется, сам он на вокзал не приедет, но пришлет мобиль с кем-нибудь из слуг.