Гора Мборгали

В нашей семье, как, впрочем, и в обществе, бытовало мнение, что на мысль о восстании в Грузии меньшевистское правительство, находящееся в эмиграции, навели сами большевики. Навели и затаились. Это восстание ославили авантюрой по той причине, что меньшевики обманули грузинский народ, посулив поддержку государств Антанты, которые якобы тут же высадят десант в поддержку восставшим и сами завершат дело. Меньшевики руководствовались известным соображением: пролитая кровь, пусть даже капля, возопиет в будущем, спросит ответа у кровопролителя, и народ завершит начатое. Все это так. История борьбы за социальное и национальное освобождение тому подтверждение. Но меньшевики упустили из виду другое, не менее известное соображение: за поражением неорганизованного восстания, в основе которого лежит обман, следуют террор и долгая безучастность нации или класса... Чтобы сопротивление возродилось, нужно время - самое малое жизнь одного поколения, и эмиграции, спровоцировавшей восстание, не суждено было вернуться на родину. Вполне допустимо и такое толкование: меньшевики об этом знали, но хотели вернуть власть, утраченную по собственной глупости, и потому пошли на риск, может, что и получится. Зато большевики не преминули воспользоваться восстанием, чтобы уничтожить как класс всех тех, кто не сотрудничал с ними с должным рвением. Я был мал тогда, не понимал, что исполненная волшебной силы фраза "уничтожить как класс" должна была громом и молнией поразить нашу семью, коснуться всего грузинского народа... Я не ошибся. Все мое детство и вся моя жизнь прошли под этим клеймом.

Дата начала восстания была известна большевикам заранее. В этом нет никакого сомнения, хотя бы потому, что о ней знали решительно все, открыто высказывались, обсуждали. У самих большевиков была налажена связь с некоторыми членами паритетного комитета восстания. Во всяком случае, так говорили в кругу моих родителей. Непреложность этого факта подтверждается еще и тем, что в руках у коммунистов на местах были списки участников назревавшего восстания. План подавления был составлен загодя, причем его осуществление не предполагало участия русских войск. Большевики хотели продемонстрировать Москве, что никакая авантюра не помешает победоносному шествию грузинского народа под мудрым руководством коммунистов Грузии к вершинам социализма. А главное, грузинские большевики, просиживающие штаны в кремлевских коридорах, уже успели заполучить от Ленина войска для захвата Грузии под тем предлогом, что грузинский народ жаждет социализма. Пусть видят русские, что трудящиеся Грузии своими силами, без вмешательства русской армии, подавили восстание. Видят и не жалеют побрякушек.

Во время восстания красноотрядцы со списками в руках выволакивали из домов людей и пускали их в расход. По плану предполагалось расстрелять на месте десять тысяч человек. План перевыполнили. Последующие репрессии проводились выборочным методом: кому - пуля, кому - Сибирь. Даже могилы, и те были вырыты в некоторых местах заранее. Длинные, мелкие ямы...

Да, старик, до меня дошел слух, что отец Митиленича из сосланных грузин. Неужели может мой поимщик оказаться твоим сыном? А вдруг да удалось тебе избежать расстрела?.. Отличное развлечение, на досуге поразмышляем и об этом...

Что говорить, много было трагедий в дни восстания, много леденящих эпизодов. Меня больше других событий потрясла история, случившаяся где-то в Мегрелии. Согнали более двухсот человек, виновных и невиновных. Скрутив попарно запястья толстой проволокой, поставили их на краю ямы и расстреляли из пулемета. В толпе приговоренных оказались и двое братьев. Прикрученные один к другому, они стояли то ли в первом, то ли во втором ряду. Младший из братьев, потеряв сознание, упал еще до того, как застучал пулемет. Очнулся он уже в братской могиле, припомнил все, что произошло с ним накануне. Увидев руку брата, прикрученную к своему запястью, стал в ужасе искать его. Двигаться можно было, хоть и с трудом, поскольку слой земли над ними был невелик. Тело брата оказалось погребенным под трупами, высвободить его не удавалось, несмотря на нечеловеческие усилия, которые он прилагал. Когда надежда иссякла, парень стал думать о том, как самому выбраться из могилы. Выход был один - перегрызть локоть брата и выпростаться из-под земли... Он долго мучался... перегрыз. Принялся разгребать землю. Справился и с этим. Побрел домой. Брел и нес руку брата. С рассветом добрался до дома. Постучал. Голос отца откликнулся: кто это? Ответил. Отец, зная, что братьев вместе уводили на расстрел, спросил из-за двери о старшем. Услышав, что расстреляли, заподозрил младшего в том, что тот спасся предательством и, отрекшись от отцовства, велел сыну не попадаться ему на глаза. Тот молил открыть дверь, чтобы показать нечто такое, что прольет свет на случившееся. Умолил наконец. Отец открыл дверь.

Революция, затем и советизация Грузии оставили по себе множество драм и трагедий. Вспомню об одной из них, типичной для времени великих социальных переломов. Сюжет избитый, один из тех, от которых отмахиваются, а если и слушают, то позевывая... Классический любовный треугольник. Девушка, обворожительная, двадцати лет, из интеллигентной семьи средней руки, пробующая себя на сцене, а может, уже состоявшаяся актриса с именем, и мужчина тридцати с небольшим, утонченной наружности, аристократ, высокого нравственного склада, известный писатель, общественный и политический деятель, депутат парламента, один из лидеров оппозиционной партии и редактор ее главного печатного органа. Третий в классическом треугольнике сын тбилисского обывателя, обожатель сцены, скульптор по профессии, не менее одаренный и популярный, нежели два вышеназванных персонажа.

Писатель влюбился в актрису, влюбился пылко, без памяти. Это стало завязкой трагедии. Он долго и упорно добивался ее. Наконец состоялась свадьба. Девушка, казалось, не отвечала взаимностью своему избраннику. Множество мелочей впоследствии стало тому подтверждением. Будучи человеком честным, писатель открыто выступал против меньшевистского правительства, программу которого не принимал. Борца, как известно, венчает ореол героя, поэтому естественно, что молодая девушка, неискушенная, воспитанная на благородных идеалах, предпочла писателя какому-нибудь чинуше. Они были всеми любимы и почитаемы. Так и жили, работали, пока... Пока Грузия не советизировалась!.. Вышло так, что на смену одним социалистам пришли другие. И если прежде писатель выступал против тех, кто намеревался строить справедливое общество под знаменем независимой Грузии, то, вообразите, как он должен был отнестись к социалистам, что видели будущее Грузии в рамках российского многонационального государства.

Начались преследования, писателя объявили изгоем, отщепенцем, а известную актрису супругой и пособницей врага народа. Нужно было как-то определиться в новой жизни. Найти свое место. Так и сделали. Писатель перешел на нелегальное положение, стал одним из руководителей подготовки восстания, жизни не щадил, чтобы выполнить свой человеческий, гражданский и национальный долг.

Мог ли он иначе?..

Новые социалисты предстали в ипостаси рабоче-крестьянской власти и, нужно сказать, не без успеха. Они провозгласили лозунги независимого развития суверенной республики и национальной культуры, социальной справедливости и равенства. Большая часть грузинского народа и, в частности, нижние слои приняли власть восторженно. Выходцы из низов стали занимать ведущее положение в обществе, среди них и скульптор, чья любовь к актрисе вспыхнула с новой силой. Писателя разыскивали, за его убийство или арест было объявлено денежное вознаграждение. Жену, используя в качестве приманки, до поры не арестовывали, в ее квартире дневали и ночевали чекисты. В случае убийства или ареста мужа ей, похоже, светила участь счетовода в каком-нибудь заштатном сибирском городке, если, конечно, поимщики ограничились бы этим. И без того напряженную обстановку обострила смерть ее ребенка. Женщина вообще по своей природе нуждается в сильном покровителе, а тут еще такая безысходность! Бросив писателя, она вышла замуж за скульптора, спасая свою жизнь. Что ей еще оставалось?.. Добрые люди, те, что обычно пытаются оправдать человеческие поступки, а не осуждать их, поговаривали, что актриса вышла замуж за скульптора по настоятельной просьбе своего мужа. Пути супругов разошлись. Раз и навсегда.

В последующей жизни на долю женщины выпало много испытаний, она еще раз оказалась перед реальной угрозой смерти в сибирском лагере, но она была умна и талантлива и благодаря этим дарованным ей свыше качествам сумела выбраться из сложного сплетения роковых обстоятельств. Справедливости ради нужно отметить, что она с гордостью пронесла через всю свою жизнь если не любовь, то глубочайшее почтение к писателю. Она нашла в себе смелость принародно и не раз выказать свое отношение к нему. Как-то приехав в Тбилиси на пару недель в отпуск, я сам был свидетелем этому. Однажды на вечере, посвященном памяти известного грузинского деятеля, эта женщина зачитала некогда опубликованное письмо своего первого супруга, скончавшегося в эмиграции, прибавив: "Вот что писал ныне забытый писатель к пятидесятилетию юбиляра!" Правда, Сталина к тому времени не было в живых, но подобная смелость и на ту пору считалась враждебным выпадом. Она пренебрегла этой опасностью.

Писатель остался верен своему долгу и призванию до конца. Биография его - трагическая жизнь человека глубоко несчастного, отмеченная печатью сплошных поражений. Восстание было подавлено. О репрессиях я уже говорил. Руководители восстания, паритетный комитет, были арестованы в полном составе. Остался на свободе только писатель. Снова нужно было скрываться, жить в постоянном страхе, видеть, как измываются над людьми, предоставившими тебе приют, испытывать муки человека, лишенного пристанища. Прошло больше года. Наконец по категорическому настоянию родственников писатель согласился на эмиграцию. Устроить отъезд тоже было не просто, но удалось уговорить какого-то шкипера. Писателя тайно переправили в Батуми. Люди, спасаясь от репрессий, перебегали в Турцию - кто морем, кто сушей. Много народу покинуло страну, особенно молодых. Власти жестоко расправлялись и с беглецами, и с их пособниками. Писателя перевезли в Батуми, сдали на руки шкиперу и вернулись. Через пару дней он объявился в Кутаиси у своей сестры, работавшей в местном театре. О возвращении прослышали актеры, но ни один из них не выдал беглеца властям, более того, убежище ему предоставил человек, слывший агентом чекистов. Поступок писателя поверг всех в изумление: пренебречь возможностью уехать за границу и вернуться к преследованиям и смерти! А тот не мог оставить могилы своих соратников: "Безжалостно уничтожают моих друзей, родственников, лучших сынов народа, родина в беде, отъезд при таких обстоятельствах считаю дезертирством. Мое место здесь, а не в парижских кафе!.." Он играл со смертью, поимщики с ног сбились, пока партийное руководство, пребывающее в эмиграции, категорически не потребовало от него покинуть Грузию. Он и покинул. Как покинуло все его поколение: кого в Сибирь упекли, кого - в мир иной, кого - принудили к эмиграции. Он пробыл там восемнадцать лет. Так никогда и не женился. Жил, писал стихи о своей первой и единственной любви и о родине, покинутой с такой болью.

Похоронен близ Парижа, на кладбище Сент-Уэн.

Актриса скончалась в глубокой старости. Последние годы жизни она проводила лето в Квишхетах, хотя могла бы выбрать курорт и получше. Возможно, оттого, что некогда венчалась с писателем в местной церквушке. Церквушка и поныне стоит, всеми забытая, обветшалая. Актриса подолгу стояла, прижавшись лбом к церковной стене, отворотившись от мира. Как объяснить это оцепенение? Каялась ли она во грехах, к которым принудили ее мерзости жизни? Оплакивала ли несчастную судьбу первого супруга? Или скорбела о старости?

Кто знает, может, это был искренний плач по чистым чувствам молодости, а не просто актерская поза, ставшая ее естеством и по-своему монументальная.

После восстания основным местонахождением грузинской интеллигенции стала Метехская тюрьма. Что остается грузину в тюрьме, в канун ссылки или расстрела? Конечно, душу отводить в песне! Вот и пели. В народе живы отдельные строки этих песен:

Я видел Грузию во сне,Измученную, в море крови.Но в изумрудной синеве,Крылом, изорванным в неволе,Взывал к оставшимся в живыхСтяг веры над горой Коджори.