Горбатые мили

Умаянно-безразличный Дима снял кожух с поискового локатора. На унизанных оловянными каплями плато, на экранах ламп, на органах управления — на всем лежали косынки изжелта-черной копоти.

Зубакин невольно принюхался… Между ним и Назаром, в огражденном полукруге напротив рукояти электрического рулевого привода, положив на нее руку, вытянулась Нонна, вынаряженная в тельник и клеш. В ярком свете, исходящем от боковых иллюминаторов, она показалась Ершилову заключенной в нимб.

Словно чем-то отягощенный, Зубакин ногтем поскоблил перед собой лобовой иллюминатор, вскинул взгляд на отстраненного рулевого, моющего тряпкой белый подволок, и опять увидел, как буднично и величественно горбатились проткнутые львами мили.

Он жил вольней своего собрата океана, сжатого каменными неподдающимися берегами. Удивлялся, что «Тафуин», задиристый и стойкий боец, настоящий буян, в полном тоннаже равный полутора эсминцам, слушался Нонну не только терпеливо, а с удовольствием: вытягивался в мощном броске через забросанные пеной вороха волн, и они, рассеченные сверху, разваливались, обрушивались рядом с форштевнем расплавленным малахитом. Своенравный спорщик со всеми морями и океанами так старался уловить малейшее женское желание, как будто оно ни в чем не противоречило тому, шедшему от несуществующего бога. Иногда, причем все изящней, превосходил заложенные в него мореходные качества — предугадывал, куда требовалось повернуть.

Ненастный, дебелый Ершилов заглянул за борт, присел от холода, страдальчески погладил плечи и вступил в ходовую рубку, где Нонна, не считаясь, согласится ли кто-нибудь с ней или нет, выпалила о соперничестве со львами:

— Они раскрыли свои ненасытные пасти, а мы — трал. Изобразить бы это! Только — откуда?..

Выискивая наивыгоднейший ракурс («Вмиг бы все положить на ватман! Если бы удалось!»), она наклонилась к боковому иллюминатору, а капитан — приревновал ее к Ершилову, что ли? — сразу, чтобы умолкла, скосил глаза на Назара и увел их обратно.

— Что, тебя не штормит? Все в ажуре? — спросил он Назара со смешинкой в голосе и озабоченно, как допущенного в верха по чьему-то недоразумению.

У Нонны сразу поднялись брови: «Ну, Зубакин!.. Нет в этом никакого завышения — ты сродни морской стихии, только кажущейся, что вся на виду. Чтобы тебя выразить кистью ли, резцом… мне-то надо какой быть? Так же все легко вбирать в себя. То же самое знать. С таким же проникновением — до самой сути. Сказал ведь Бавин, что обычной официантке не вообразить того, кого обслуживает, еще кем-то. Не клиентом!»

После вторжения в спальню Зубакина Назар думал только о том, что сделать в дальнейшем. Не сводил глаз с Ершилова. «Как его при первом же удобном случае вызвать на откровенность?.. Так ли?.. Действительно траловая лебедка неисправна?»

— В ажуре?.. — переспросил Назар, уверенный, что всего не переделать. Где взять время? — Пожалуй, н-еет!

Он уже не теребил себя: то ли наметил, так ли надо? Хотя что-то еще ему мешало.

— Что вы так?.. Остерегаетесь как будто. Не надо, — проникновенно сказал капитан. А затем, весь подался вперед, к носу «Тафуина». — Кого я вижу! Неужто убийцу Моби Дика?

У него не оказалось под руками бинокля. Никто это не заметил быстрее Зельцерова. С готовностью услужил, не взял, а вырвал его у старшего помощника Плюхина.

— Где? — тотчас заинтересовался Назар. Чуть не забыл про траловую лебедку. (Тоже читал у Мелвилла: «Люди на палубе заметались и стали карабкаться по вантам, чтобы собственными глазами увидеть наконец прославленного кита».)

Ни разу в жизни Зубакин не оказывал никому услуг, а для Назара не только развел окуляры, а еще, кроме того, подышал на них, протер платком:

— Чуть правей грузовой стрелы.

Всего в пяти кабельтовых взрослого кита, упитанного, приподнимало и окатывало с хвоста вспененной наволочью, подталкивало к Олюторке. Торопясь, не с первого раза Назар подвел под него перекрестье, под бугор с дыхалом («То был не белый бык Юпитер, уплывающий с похищенной Европой, что вцепилась в его изящные рога; бык, скосивший на красавицу свои томные нежные глаза и стремящийся с плавной, журчащей скоростью прямо к брачным покоям Крита; нет, и сам Зевс в своем несравненном верховом владычестве не превосходил величавостью Белого Кита»).

— Убитый?

— Тут же близко прошвырнулись касатки, — кто-то подкинул Назару подсказку. — Они похлеще акул. Жуть что вытворяют. Налетают на «левиафанов», обкусывают у них самое вкусное. Губы прежде всего. Влазят в рот за языком. Вырывают печень у живых, на плаву, и бросают — узнавай, где выдают запасные части.

Отчего кит не двигался, не дышал — это для Назара осталось загадкой. Он подумал, не загарпуненный ли? Подвинулся уже к Ершилову узнать, так — нет?

— Как дохлый. — Зубакин, довольный, подтолкнул локтем Назара. — Специально притворяется, чтобы уцелеть.

— Одна уже выскользнула откуда-то… Слева! — крикнул о хищнице-касатке Зельцеров и опрометью бросился к двери, Ершилов — за ним.

Ее спинной черный плавник приподнял впереди себя разрезаемую воду, белый полувенок.

Львы учуяли, что попали в окружение, и бросились врассыпную. А кит выпустил фонтан, будто затеял игру со своей смертью: «Я здесь! Попробуй поймай меня».

Ершилов, уже оповещенный Зельцеровым о распре между капитаном и первым помощником, загадал: выйдет кит из переделки невредимым — верх возьмет принцип, придется распрощаться с Олюторкой. Принял подношение от Бавина — вяленую сорогу.

— Что, Назар Глебович, — сказал подстрекательски Зубакин. — Новая система хозяйствования за тебя как будто? Уверен?

«Что назревает? Не скандал?» — Ершилов перестал жевать.

Привычный к успехам Зубакин как бы позвал Диму в союзники, сказал взахлеб:

— Твой предшественник с грязью смешивал всех, кто изловчался урвать для себя как можно больше.

«Все меняется!..» Дима тоже насторожился, как Ершилов. Надо бы свертывать гайки с болтов силового блока локатора, а он опустил руки. Зубакин же пошел напролом:

— Слишком рано положились на нравственность? Или, может, я чего-то не усвоил? О чем у вас толковище-то с народом? За философию будто взялись? Слыхал! Что ж, не возражаю. «От нее ни вреда, ни пользы, потому разрешаю». Так, кажется, написал русский царь на высочайшем прошении Академии наук?

Озираясь, Зельцеров притянул к себе Ершилова за пуговицу:

— Прохлаждается здесь помпа [18] . Скоро полезет к тебе дознаваться: «Так что с траловой лебедкой?» Можно в одном только ошибиться: когда? Не при капитане. Ты у меня будь! Не вздумай распространяться. Против тебя может обернуться: «Была ли проведена профилактика, осмотр… Не с опозданием ли?» Знаешь что? Насчет меня вообще!.. Я ничего не видел!..

18

Помполит (вульг.).