Горчаков. Пенталогия

И их было вполне достаточно, чтобы обратить в пепел и меня, и деда.

Все закончилось внезапно — так же, как и началось. Я обнаружил себя лежащим на полу у опрокинутого стула. Видимо, свалился, когда дед меня «отпустил». Голова все еще звенела, в глаза будто насыпали песка, но по сравнению с тем, что творилось последние полторы минуты, я чувствовал себя почти что превосходно. Во всяком случае, у меня оказалось достаточно сил кое-как зацепить за край стола и подняться на ноги.

Дед полулежал в кресле лицом к потолку, запрокинув голову под таким жутковато-неестественным углом, что я видел только бледную морщинистую шею с пробивающейся щетиной.

Моя память оказалась не самым приятным местом — даже для Одаренного третьго магического класса. И приложила по полной.

— Дед… — позвал я. — Ты как?

Он не ответил. Не двинулся, даже не издал ни звука. И когда я увидел кровь, насквозь пропитавшую ворот халата, мне вдруг стало страшно. Настолько, что я буквально перелетел через стол…

И едва успел подхватить сползающее набок тело. Дед оказался неожиданно тяжелым — настолько, что я не смог удержать и сам опустился на пол за ним следом. В кабинете было прохладно, но его кожа показалась и вовсе чуть ли не ледяной — и белой, как снег. Если бы не все еще струящиеся из носа по щекам алые капли, я бы подумал, что в нем вообще не осталось крови.

Но самыми страшными были глаза. Закатившиеся и полуоткрытые — так, что из-под неподвижных век я видел только белки.

Дед не дышал.

— Даже не вздумай умирать! — прорычал я, врезав ему по щеке. — Слышишь?!

Три плетения легли одно на другое. На теле деда не было ран — если не считать крови из носа — так что мне оставалось только надеяться, что простенькое исцеляющее заклятье сможет хоть как-то поправить то, что лопнуло у него внутри.

Магические контуры замкнулись, сливаясь воедино, дед едва слышно хрипнул — и вдруг затрясся. Его тело била мелкая дрожь, а конечности беспорядочно дергались — только пальцы правой руки бессильно скребли халат на груди. Чуть слева — там, где находилось сердце.

И что делать?!

Я сначала схватил запястье, потом прижал ладонь к шее — но пульс так и не нащупал. То ли его и вовсе не было, то ли я не различил слабенькие удары за дрожью.

Дело плохо! И самое разумное — позвать кого-нибудь, поспешить…

Но время уже и так утекало сквозь пальцы — так тогда, с Костей.

И тогда я просто распахнул халат, пристроил деду на грудь обе ладони, чуть надавил — и вжарил Даром. Изо всей силы, разом пропуская через бездыханное тело весь оставшийся после схватки резерв. Никаких плетений — чистая сырая энергия. Своя собственная — и еще чья-то. Огромная и могучая, будто протянувшаяся откуда-то издалека, и при этом почти не утратившая мощи.

Наверное, так и работает тот самый Источник.

Дед перестал дергаться, и на мгновение показалось, что я угробил его окончательно. Но вместо того, чтобы тихо отойти в мир иной, он вдруг захрипел и выгнулся, втягивая широкой грудью воздух. Глаза — не жутковатые белые полосочки, а живые, темные, Горчаковские — посмотрели прямо на меня. Строго, но уже без всякой злобы или недоверия.

— Саша… Сашенька… — прошептал дед, протягивая руку. — Все хорошо, родной.

Куда уж лучше. Мне вдруг стало смешно. Деду зачем-то понадобилось чуть ли не прикончить нас обоих. Выпотрошить мою память, завязнуть в ней, как жук в янтаре, увидеть… что-то — и только потом найти для меня доброе слово. И то всего одно.

Впрочем, стоит ли привередничать?

— Что, признал? — усмехнулся я, откидываясь спиной на стол. — Чуть не угробил…

— Прости старика… Но не мог я иначе, Саша… Такое уж дело.

Похоже, дед и правда чувствовал себя виноватым. Отвел глаза и, не обращая внимания на протянутую ему руку, кое-как уселся самостоятельно. Силы к нему еще не вернулись — да едва ли и могли вернуться после такого — но упрямство заставило старика без моей помощи забраться обратно в кресло. И даже по-настоящему разозлиться на него уже не получалось.

В конце концов, на его месте я, пожалуй, поступил бы так же.

— Вот что, Саша. — Дед дрожащей рукой потянулся за трубкой. — Давай-ка в комнату. Умойся, приведи себя в порядок. Потом вели подать сюда чай — и приходи сам… Разговаривать будем.

О чем на этот раз?

— А ты сам-то как, дед? — поинтересовался я, указывая на залитый кровью ворот халата. — Черт знает на кого похож…

— Сам я с усам, — отрезал дед. — Поскриплю еще. А ты — ступай. Чтобы через десять минут здесь был.

На мгновение меня укололо что-то вроде обиды — зато волнение за дедово здоровье прошло окончательно. Если уж старик находил в себе силы упрямиться, за десять минут моего отсутствия с ним вряд ли что-то случится.

Но что-то подсказывало, что с беспорядком в кабинете он будет разбираться лично, а не доверит оттирать пятна крови горничным. Что бы ни происходило за закрытой дверью сейчас и позже — здесь оно и останется.

Но уже шагая к выходу, я все-таки обернулся. И спросил — не мог не спросить.

— Дед… А что ты видел… ну — там?

Дед промолчал. И вдруг на мгновение показался мне совсем другим — не могучим древним аристократом-Одаренным, главой рода, а обычным стариком. Усталым, больным… и напуганным тем, что ему пришлось увидеть.

Потому что он заглянул туда, куда заглядывать не следует. Никогда и никому.

— Ничего. Ничего, Саша. А если и видел, то уже забыл. — Дед посмотрел на меня тяжелым взглядом. — И ты лучше забудь.

* * *

— Ты уже успел… пообщаться с его светлостью?

Речь, разумеется, шла о Багратионе. И дед на самом деле не спрашивал — скорее информировал, что ему все и так прекрасно известно. Неудивительно: безопасники рода все эти дни следовали за мной если не по пятам, то на уважительном расстоянии уж точно. И все-таки не настолько уважительном, чтобы не видеть, когда и кого я посещаю. Наверняка они уже знали все и про Лену.

Но дед вряд ли собирался вести нравоучительные беседы о моральном облике, подобающему молодому человеку дворянского сословия.

— Уже успел. — Я пожал плечами. — Его светлость сообщил, что государыня Императрица жалует мне орден Святой Анны четвертой степени.

— Могли бы дать и вторую, — проворчал дед — похоже, эта новость его ничуть не удивила. — И позволь усомниться, что Багратион ограничился, собственно, вручением, а также очередной беседой о допустимом и недопустимом.

— Не ограничился. — Я не стал скрывать от деда очевидного. — Мы говорили о Петре Великом. О роли аристократии в российском обществе. И о том, что само по себе дворянское сословие даже в нынешние времена… не слишком-то однородно.