Горчаков

Как ни был изворотлив российский дипломат, добываемые им в ходе переговоров отсрочки, передышки, перерывы в военных действиях решающей роли не играли. К тому же от Горчакова требовали строго следовать путаным, постоянно менявшимся установкам, получаемым из Петербурга.

Его усилия не могли повлиять на позицию Николая I, долгое время делавшего ставку на военное решение проблемы. Справедливости ради следует отметить, что не один Николай I, но и правители других времен и народов не раз терпели поражение, оказываясь в плену собственных заблуждений. У таких людей самомнение, подогреваемое льстивым окружением, постепенно перерастало в манию величия, в то время как опыт, суждения и выводы преданных помощников с ходу отвергались. Не мог Горчаков воздействовать и на Нессельроде, лихорадочно пытавшегося найти средства к тому, чтобы разрушить коалицию. Конфликт зашел слишком далеко. Остановить военные действия не удавалось. На тот момент у России не было аргументов, которые изменили бы желание противников использовать благоприятный шанс, выступив против нее.

Скоропостижная смерть государя, славившегося крепким здоровьем и большой силой воли, оказалась для всех неожиданной, породив даже слухи о самоубийстве. В отблеске пожара Крымской войны уход из жизни Николая I казался современникам катастрофой.

Однако с воцарением его сына — Александра II начался новый этап российской истории, в котором князю Горчакову предстояло сыграть одну из ключевых ролей.

Глава II. Министр и министерство

Сокрушительное поражение России в Крымской войне предопределило в том числе и то, что российское Министерство иностранных дел, в силу авторитарности императора и отчасти обоснованного его недоверия к «разномастной дипломатии», вообще оказалось выключенным из процесса подготовки и обеспечения внешнеполитических планов империи. Донесения дипломатов, реально оценивавших сложившуюся перед войной ситуацию, не принимались царем в расчет. Канцлер Нессельроде, кажется, осознавший в последний момент всю тяжесть положения, в котором оказалась Россия, потерял всякую инициативу перед нетерпимым к возражениям Николаем I. Это был закат его собственной карьеры. После окончания войны он был отправлен в отставку, а на его место новый самодержец назначил Александра Михайловича Горчакова.

Престиж внешнеполитического ведомства пал в ту пору настолько низко, а горизонты России так сузились, что при передаче дел Горчакову его предшественник, подводя плачевные итоги своей деятельности, сказал, что само министерство следовало бы сократить за ненадобностью, поскольку после подписания Парижского трактата, завершившего Крымскую войну, новому министру иностранных дел нечем будет себя занять. Действительно, военное фиаско привело к полной внешнеполитической изоляции России. Горчакову, получившему в наследство руины, лишь напоминавшие о прежнем международном могуществе российского государства, приходилось все начинать сызнова.

Государственные назначения, особенно в такой сложной и тонкой сфере, как внешняя политика, были предметом особой заботы монархов. Никому до конца не доверяясь, российские императоры, как правило, становились «сами для себя министрами иностранных дел». Так вели дела и Петр I, и Екатерина II. Лишь самые доверенные лица из «ближних бояр» занимали при них ответственные должности, однако управление внешней политикой вершили, естественно, не они. Правители не спешили полностью доверить кому-либо судьбу межгосударственных отношений, предпочитая лично контролировать эту деятельность, а главное — бесконтрольно принимать решения. Все создаваемые для этих целей службы носили подчиненный характер. Распределение ответственности между несколькими высоко стоящими чиновниками, дробление поручаемых им функций создавали условия, благоприятные для того, чтобы контролировать как ход дел, так и тех, кто эти дела вел.

Посольский приказ — первое из дошедших до нас названий ведомства, которое с XVI века ведало внешними сношениями Московского государства [54] . Размещалось оно в специально построенной избе в пределах крепостной ограды первого Кремля, где облеченные доверием царя дьяки принимали заезжих гостей. До начала XVIII века структура и штатная численность приказа не претерпели больших изменений, тогда как направление деятельности дипломатического ведомства и функциональные обязанности служащих постепенно расширялись. Реорганизованный в петровские времена Посольский приказ получил новое название — Коллегия по иностранным делам. Петра Великого беспокоили надежность и преданность людей, близко стоявших к государственным делам и планам. Он настраивал их быть бдительными к тому, чтобы среди служителей по иностранным делам не было «диряво»; строго наказывал «в том крепко смотреть», «а ежели кто непотребного в оном месте допустит, те будут наказаны, яко изменники». Коллегиальность в организации дипломатической службы России доминировала практически до начала XIX века, когда впервые заговорили о министерском единоначалии. Опыт давний и ближний указывал на то, что прежний способ управления снижал порог личной ответственности, вносил путаницу и разлад в решение государственных дел. Деление неделимых обязанностей порождало конфликт, который рано или поздно разрастался, нанося ущерб делу. Коллегиальность обнаружила непреодолимые изъяны уже в первые годы после предпринятых Петром I изменений в системе государственного управления. Покуда царь-реформатор находился в Персидском походе, разразился конфликт в едва преобразованной из Посольского приказа Коллегии по иностранным делам между президентом и вице-президентом — Александрам Головкиным и бароном Шафировым. Дело кончилось тем, что Петру I пришлось со свойственной ему решительностью разрубить узел. Проверенный в делах Павел Петрович Шафиров, сенатор и подканцлер, имевший к тому времени немалые заслуги и облеченный доверием государя, был обвинен в том, что «изругал по-матерному» обер-прокурора, и приговорен к смертной казни, которая была назначена на 22 февраля 1722 года и которая в последний момент была заменена «заточением в Сибирь».

54

1 октября 1999 года отмечалось 450-летие образования первого российского дипучреждения.

По прошествии века история, по сути, повторилась, когда Александр I назначил во внешнеполитическое ведомство двух равноуправляющих — Нессельроде и Каподистрию. Это обстоятельство сказалось на внешней политике государства, что причинило России немало вреда. Вместе с тем к середине XIX века внешнеполитическое ведомство Российской империи, преодолев длительный путь становления, сложилось в весьма солидный государственно-управленческий организм. Оно располагало весомым международным авторитетом. Выстроились его структура, регламент деятельности, распределение функций между департаментами. В общей схеме министерства отображались главные на тот момент приоритеты внешней политики России. Действовала разветвленная сеть постоянных представительств за рубежом, система связи между ними и центром. Тогдашнее внешнеполитическое ведомство имело ряд посольств за границей, постепенно увеличивалось число генеральных консульств, консульств, вице-консульств и консульских агентов. В 1827–1828 годах министерство переехало с Английской набережной, 32 в недавно отстроенный величественный и элегантный ансамбль Генерального штаба на Дворцовой площади, напротив Зимнего дворца. В нем помимо МИДа разместились другие ключевые ведомства империи: Министерство внутренних дел и Военное министерство. Крыло МИДа одним своим фасадом выходило на Дворцовую площадь, другим — на набережную Мойки, выдвигаясь в направлении пересекающего реку широкого Певческого моста. С той поры словосочетание «Певческий мост» в международном обиходе обрело такое же значение, как ныне «Смоленская площадь».

Особенность ведомства состояла в том, что квартира министра — место его постоянного проживания — находилась здесь же, соседствуя с его рабочими кабинетами, что было заложено и в проекте. Расположение министерств в непосредственной близости от резиденции императора упрощало процедуру оперативного рассмотрения возникавших вопросов. Министрам достаточно было в любое время суток пересечь Дворцовую площадь, чтобы оказаться на аудиенции у императора. Император и глава внешнеполитического ведомства никогда не разлучались. В период длительного отсутствия монарха в Зимнем дворце министру выделялись покои в императорских загородных резиденциях или специальный вагон в следующем за границу поезде царя, а также апартаменты по соседству в отводимых для высоких иностранных гостей резиденциях.

К этому времени во внешнеполитическом ведомстве России, вопреки многим неблагоприятным обстоятельствам, накопился огромный опыт, выработались славные традиции, которые смог воспринять и приумножить новый российский министр иностранных дел.

Горчаков наследовал не только и не сколько Нессельроде, сколько многим поколениям российских дипломатов. Однако какими бы талантливыми, умными, ловкими и изворотливыми ни проявляли себя дипломаты, в первую очередь потомки вспоминают деяния тех, кому они верой и правдой служили. Между тем быть назначенным управлять внешней политикой такого государства, как Россия, само по себе многое значит, ибо по большому счету это означает обладать достоинствами, редко сочетающимися в одном человеке.

Труд дипломата требует живости ума, свободы в изложении мысли, склонности к анализу и одновременно импровизации, изворотливости, способности к компромиссу. Точно и тонко выстраиваемые диалоги и дискуссии оказываются зачастую ценнее военных экспедиций, сражений и битв. Суть дипломатического решения конфликта в том, что у каждой из сторон появляется возможность отстоять тот минимум, который в конечном счете обеспечивает сохранение достоинства государства и незыблемость его интересов, хотя разум оказывается порой не в состоянии преодолеть культ силы, на которую, к сожалению, и поныне делают ставку отдельные государства.

В этом смысле история России хранит немало показательных примеров. «Сочно» и «образно» казаки Запорожской Сечи ответили некогда на дипломатическое послание турецкого султана Махмуда IV (1680). Мы знаем об этом главным образом благодаря картине выдающегося русского художника Ильи Ефимовича Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Само же послание турецкого правителя, его суть оставались и остаются чуть ли не мифом, не имеющим реального исторического наполнения. Между тем его текст гласит: «Я, султан, сын Магомета, брат Солнца и Луны, Внук и Наместник Божий, владетель всех царств: Македонского, Вавилонского и Иерусалимского, великого и малого Египта; царь над царями; властелин над властелинами; необыкновенный рыцарь, никем не победимый; хранитель неотступный гроба Иисуса Христа; попечитель Бога самого, надежда и утешение мусульман, смущение и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления, и меня вашими нападениями не заставьте беспокоить. Султан турецкий Махмуд IV» [55] .

55

Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1910. С. 308.

Как видим, послание облечено в каноническую для того времени форму. В нем содержатся грозное предупреждение, предложение сдаться и, наконец, просьба не провоцировать конфликт. Вполне уместно заметить, что казаки в то далекое время беспокоили не только султана Махмуда IV — они одолевали и княжество Московское, совершая дерзкие набеги вплоть до окрестностей Москвы, перехватывая караваны, направляемые в сопредельные государства. Неизвестный летописец в псковском сказании «О бедах, скорбях и напастях» пишет о них как о «нехотящих жити в законе божий и во блазей вере и в тишине, но в буйстве и во объядении и во упивании и в разбойничестве живуще, желающе чужого имения…». Так что смысл и тон послания Махмуда вполне понятны, даже если опустить свойственные тому времени преувеличения и метафоры. В нем перечислены реалии, не считаться с которыми было бесполезно и бессмысленно. Гнев, раздражение, сарказм запорожцев более всего вызвала преамбула, где казакам давалось понять, с кем они имеют дело. Видимо, по этой причине уже в первых пяти строках ответного послания запорожцев, помимо других скабрезных слов, пять раз повторены слова «черт» и «сучий сын» [56] .

56

Полный текст ответа запорожцев приведен в указанном выше труде Д. И. Эварницкого.