Горчаков

Целую кампанию «шуваловцы» развернули против министра финансов Рейтерна. За три года до этого он провел неудачную попытку восстановить обмен кредитных билетов на золото и серебро. Шеф жандармов и его сторонники использовали провал реформы как предлог для обвинения министра в профессиональной несостоятельности, в неумении вести дело. Процедура его отставки затянулась лишь по чистой случайности. Выбранный императором в преемники Рейтерну С. А. Грейг, служивший директором канцелярии морского ведомства, был другом Шувалова. Он имел весьма смутное представление о финансах и потому для ознакомления с новой сферой деятельности должен был некоторое время поработать в должности помощника министра. Как раз в этот период Александр II приказал Рейтерну разработать программу мероприятий по преодолению кризиса. Несмотря на то что министр уже готовился сдать полномочия, он целое лето провел в работе и подал на высочайшее имя блестящую записку, в которой выделил магистральные направления деятельности, необходимые для решения основных экономических проблем. Выработанная стратегия в очередной раз обнаружила незаурядные способности Рейтерна-финансиста и восстановила его реноме в глазах царя. Программа была одобрена, и разговоры о замене нынешнего министра Грейгом сами собой смолкли.

Дамоклов меч нависал также над Горчаковым и Д. А. Милютиным. Как и Рейтерну, им удалось удержаться на своих постах, однако искусственная изоляция сделала их участие в государственных делах гораздо менее заметным.

О том, что происходило в тот период в окружении императора, можно прочитать в дневнике Милютина: «Все делается под исключительным влиянием графа Шувалова, который запугал государя ежедневными своими докладами о страшных опасностях, которым будто бы подвергаются и государство, и лично сам государь. Вся сила Шувалова опирается на это пугало. Под предлогом охранения личности государя и монархии гр. Шувалов вмешивается во все дела, и по его наушничеству решаются все вопросы. Он окружил государя своими людьми; все новые назначения делаются по его указаниям. Таким образом, уже теперь в Комитете министров большинство членов действуют всегда заодно с гр. Шуваловым, как оркестр по знаку капельмейстера…

…Вот та среда, в которой обречен я действовать. Есть ли возможность одному бороться против целой могущественной шайки? Какое поразительное и прискорбное сравнение с той обстановкой, при которой вступил я в состав высшего правительства 13 лет тому назад! Тогда все стремилось вперед, теперь все тянет назад. Тогда государь сочувствовал прогрессу, сам двигал вперед; теперь он потерял доверие ко всему, им же созданному, ко всему, окружающему его, даже к себе самому. При таком положении дел возможно ли мне одному устоять на обломках кораблекрушения и не будет ли извинительно, если я решусь сложить с себя оружие?..» [103]

103

Милютин Д. Л. Дневник. Т. 1. С. 119–120.

Реформаторам той поры сполна пришлось испить чашу разочарований и горечи, и особенно это проявлялось в кризисные моменты истории.

И Горчаков, и Милютин, и Валуев, как и другие члены правительственного кабинета Александра II, были если не единомышленниками, то «попутчиками», деятелями либерально-демократического толка, носителями «западнических» взглядов на переустройство России. Отличия в их взглядах не носили принципиального характера, но в том, что касалось борьбы за лидерство, за ведомственные приоритеты, они, как и всякие политики, были соперниками. Эти особенности политической жизни обретали на русской почве весьма жесткие формы, нанося ущерб и самим политикам, и государству в целом.

Надо отметить, жили реформаторы того времени в атмосфере, весьма далекой от всеобщего обожания и поклонения. О них судачили в светских салонах, они подвергались газетной травле, о них распускали всевозможные слухи, им пророчили скорый конец, их предавали и поносили. Так, например, каких только разговоров не ходило о великом князе Константине, родном брате императора (он был младше Александра II на десять лет). Его обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, прилагали немалые усилия к тому, чтобы поссорить его с Александром II, распуская слухи о том, что «всеми единодушно презираемый брат великий князь» вот-вот отстранит государя от власти. Ему приписывалось намерение провозгласить себя Константином II. И остальные реформаторы не избегли участи быть оклеветанными. К тому же это были люди разного возраста и склада характера, титулованные и без титулов, неодинаково одаренные, по-разному образованные. Им были свойственны ведомственный патриотизм и клановые пристрастия, многие были психологически несовместимы друг с другом. Не всем им удавалось в полной мере быть убедительными в трудных условиях борьбы у трона.

И все же достоинств у них было гораздо больше. Проявлялось это не только в их по-новому государственном мышлении, но и в высоконравственном служении делу. Некоторые из них обладали достаточно редким качеством — гражданским мужеством, имея смелость восставать против корысти и приспособленчества, поспешных выводов, необдуманных решений.

Тот же Дмитрий Милютин, иронически относившийся к «старческим причудам Рюрикова потомка», с почтительным уважением описывает в своем дневнике эпизоды решительного противодействия, какое оказывал Горчаков попыткам урвать кусок от государственного пирога. Так поступали иногда члены императорской семьи, великие князья. Они при первой возможности стремились использовать свое положение, особенно когда речь заходила о передаче государственной собственности в частные руки, о распределении концессий, направлении средств на строительство железных дорог. Горчаков, не считаясь ни с чем, напрямую обращался к императору с протестом.

В критический период Балканской кампании мужественно проявил себя и сам Дмитрий Милютин. В драматической атмосфере тупика и безысходности, бездарной траты сил в кровопролитных боях военная элита уже готова была отказаться от дальнейшего ведения войны. После третьей безуспешной попытки взять штурмом Плевну, когда не только физические силы армии были истощены, но и сломлен моральный дух полководцев, состоялось историческое заседание Военного совета экспедиционной армии. На этом драматическом сборе высших чинов павший духом император Александр II произнес: «Надобно признать, что эта военная кампания нам не удалась». Далее он предложил план отвода войск за Дунай… Первым, кто восстал против такого решения, был Милютин, поддержанный затем помощником начальника штаба армии К. В. Левицким: «Как можем мы, потратив столько сил, понеся столько жертв в ходе двухлетней войны, отступать, не зная, в каком положении неприятель? Быть может, он в еще большей мере действует на пределе сил и не сможет долго держать оборону?!» Решительный протест Милютина не только изменил ход Военного совета, но и привел в конечном счете к благополучному исходу войны. После полуторамесячной обороны Плевны главные силы блокированной турецкой армии капитулировали, а русские войска оказались в тринадцати километрах от Константинополя.

Министр юстиции Замятнин решительно восставал, когда предпринимались попытки вмешательства, в том числе и высочайшего, в деятельность суда и прокуратуры, отвергал решения, противоречившие праву и закону. Министр финансов Рейтерн, не считаясь с последствиями для своей многолетней карьеры, подал в отставку в знак протеста против вступления России в Балканскую войну.

* * *

Период между 1866 и 1874 годами — один из самых мрачных этапов правления Александра II. Либеральным, реформаторским силам на протяжении восьми лет пришлось испытывать давление, выдерживать непрерывные нападки и обвинения. Однако непреложная логика событий, разворачивавшихся вокруг России, убеждающая сила европейских идей, как и результаты происходивших на Западе прогрессивных перемен, все более контрастировали с нараставшим ощущением тупика. В 1874 году политический маятник качнулся в другую сторону. Лидер «могущественной шайки» Шувалов был отправлен в отставку, получив назначение послом в Лондон. Однако и на дипломатической службе П. Шувалов зарекомендовал себя отнюдь не с лучшей стороны, особенно во время заседаний Берлинского конгресса (1878). Характерно, что даже его друг и доброжелатель А. А. Половцов (1832–1909), в то время сенатор, а впоследствии крупный государственный и общественный деятель в правящем кабинете Александра III, высказывал о нем такое суждение: «Его неприготовленность, легкомыслие, бесцеремонность в обращении с мыслями… лишила его деятельность той доли пользы, на которую выдающиеся его способности могли давать право надеяться».

Можно назвать немало причин, по которым и эти годы нельзя считать потерянными. Многое из происходившего тогда послужило во благо России, но главное — оппозиции не удалось вынудить ее двигаться вспять, свернуть объявленные реформы. Активно велась перестройка экономики и хозяйства. Тысячи и тысячи свободных крестьян, продав свои наделы, вливались в промышленное и транспортное строительство. Продолжалась военная реформа: осуществлялся переход армии к новым формам организации, велось ее переоснащение. Был объявлен Закон о всеобщей воинской повинности (1874), который уравнял все сословия в выполнении главного долга перед государством. Вовремя и удачно были использованы последствия Франко-прусской войны. Вызванные ею геополитические изменения в Европе позволили отменить действие положений Парижского трактата (1856). Политика позитивного нейтралитета дала возможность укрепить международные позиции, вернуть России равные права в европейском сообществе. Однако именно этот период как раз и сыграл роковую роль в дальнейшей судьбе царствования Александра II. Годы реакции, вызванные остановкой реформ, атмосфера неопределенности и обманутых ожиданий подтачивали общественные устои, размывали многое из того, что стало ценностными ориентирами первого десятилетия правления Александра II. Политическое давление на выразителей общественного мнения, цензурные преследования литераторов и журналистов становились поводом к образованию политического подполья. В этих условиях образовалось и обрело широкие масштабы политическое течение народовольцев, в недрах которого выкристаллизовалось радикальное крыло, взявшее курс на политический терроризм.

В объявленных реформах шестидесятых годов был потерян темп, а реформаторы прежних лет — из тех, кто остался верен себе, — уже не могли набрать прежней высоты. Годы после 1874-го — пора особенно трудная, когда уже начали проявляться признаки грядущего смутного времени. Изменение политической атмосферы, давшее государственному аппарату ощущение некоей свободы и творческого простора, не могло ослабить остроту и сложность подступавших проблем.

К тому времени подрос и политически возмужал наследник престола — будущий Александр III. Вокруг него постепенно сформировалась влиятельная оппозиция, не прислушиваться к мнению которой император уже не мог.

О том, чтобы наверстать упущенное, не было и речи. Главная забота власти теперь состояла в том, чтобы контролировать события, не дать возникнуть революционной ситуации.

Обстановка отягощалась личной драмой императора — необходимостью раздваиваться, жить в атмосфере двоеженства, лавировать ради того, чтобы избежать прямого конфликта в собственном окружении. Ему все труднее становилось находить выход из усложнявшейся семейной интриги и все непосильнее управлять государством.

Положение усугубилось из-за участия России в Балканской войне, оказавшей дестабилизирующее воздействие на общество. Необходимость всецело сосредоточиться на ведении войны не только истощила материальные ресурсы государства, но и вынудила власть замедлить, а кое-где приостановить преобразования, необходимые для осуществления реформ. К тому же наследие крепостничества по-прежнему довлело над обществом. И бывшие крепостники, и прежние рабы зачастую не могли организовать свою жизнь в иной системе экономических отношений, адаптироваться к новым условиям хозяйствования. Недовольство нарастало со всех сторон. Причину бед видели в государе и государственном управлении. Оппозиционные силы разных мастей, пользуясь свободой слова и печати, становились все смелее, критикуя основу основ российской жизни — самодержавие. Требования конституционных реформ, ограничивающих власть монарха, становились все настойчивее.