Горе мертвого короля

Она наклонилась и положила руку ему на плечо жестом, задуманным как утешительный, но он схватил эту руку и в бешенстве укусил. Любая другая женщина вскрикнула бы от боли и отдернула руку. Эта же не дрогнула и оставила свою на милость Бриско.

— Кусай, дитя мое, кусай, если тебе от этого легче…

Вне себя он снова схватил безвольно лежащую кисть и впился в нее зубами. Впился глубоко, до крови. «Пусть ей хоть больно будет! Пусть ей будет так же больно, как мне!» Он стискивал зубы, пока его не затошнило от металлического привкуса крови. Только тогда у женщины вырвался слабый стон, и он разжал челюсти.

— Вот и хорошо, — сказала она, убирая окровавленную прокушенную руку, — вот и хорошо.

Потом встала, медленно прошла к двери и покинула комнату.

Он подождал, пока звуки ее удаляющихся шагов стихнут окончательно, а тогда встал и пошел к умывальному тазу. Прополоскал рот от крови, смыл с лица слезы, вытерся и лег обратно. Ему хотелось бы знать, будет ли Хрог сидеть с ним и эту ночь. Хорошо бы. Но прошел, наверно, час — и ничего. «Убегу, — решил он. — Завтра пойду все прямо и прямо, как можно дальше, пока не встречу кого-нибудь, кто мне поможет добраться домой».

Он уже засыпал, когда дверь тихонько приоткрылась. Это был не Хрог, а снова она, Волчица, со свечой в руке. Она скользнула к постели и присела на корточки около изголовья. Рука у нее не была перевязана. От укуса остался только чуть розоватый след на белой коже. И никакой крови. На безымянном пальце поблескивало тонкое колечко с вправленным в него сердоликом.

— Та арабская лошадка… — прошептала она.

Он не открывал глаз, но выдал себя подрагиванием век. Она поняла, что он не спит.

— Арабская лошадка… Она теперь твоя. Слышишь? Я спросила Герольфа. Он сказал: «Подарок есть подарок, делай с ним что хочешь». Так что я поймала его на слове и делаю что хочу… а я хочу подарить коня тебе. Он твой. Твой, и больше ничей. Ты сможешь сам воспитывать его, скакать на нем, ухаживать за ним, кормить… дать ему имя. Как ты его назовешь? Ты пока еще не думал?

На ответ она не надеялась и беззвучно, как тень, удалилась. Только и прошептала: «Спокойной ночи, мой мальчик», — закрывая за собой дверь.

«Не хочу я эту ее лошадь! — бесился про себя Бриско. — Сама пускай катается!»

Потом его закружил водоворот сменяющихся, как в калейдоскопе, обрывков мыслей и впечатлений — замерзшее озеро, они с Алексом на коньках, густое и такое сладкое варенье, противный вкус крови во рту и, наконец, как образ тепла и умиротворения — маленький конек огненно-рыжей масти с ласковыми глазами.

«Южный Ветер… — подумал он. — Я назову его Южный Ветер. Как же еще он может зваться?»

10 Экспедиция

Бьорну и Александеру Йоханссонам не пришлось долго ждать ответа Брит. На следующий день после их визита к колдунье к ним явился карлик Хальфред. По жалобному выражению его лица они сперва подумали, что ответ неутешительный, — и ошиблись.

На город опускались сумерки, и семья собиралась с силами, чтоб перенести пытку еще одного вечера без Бриско. Это была бесконечно возобновляющаяся борьба: накрывать на стол, разжигать огонь, есть, разговаривать о посторонних вещах, когда в голове все время только одно, вести себя так, словно все нормально, не давая воцариться молчанию.

Сельма приветствовала гостя учтивым «Добрый вечер, сударь», к чему он явно не привык, а Бьорн подвинул ему стул.

— Садитесь, прошу вас.

— Не стоит, — возразил человечек. — Я на минутку.

— Ну пройдите хоть поближе к огню. У вас озябший вид.

— Нет, спасибо. Я только передам вам ответ Бригиты и пойду.

Алекс, которому наверху все было слышно, скатился по лестнице и встал рядом с отцом. Хальфред нервно теребил свою меховую шапку.

— Ну так что? — поторопил его Бьорн. — Она отказывается, так ведь?

— Да нет, она согласна. Разбудила меня среди ночи и сказала. Она даже хочет отправиться как можно скорее. Вот только…

— Что «только»?

— Только у нее одно условие… Она не хочет сопровождающих от Совета — ни солдат, ни какого-либо эскорта. Говорит, не надо ей этих бездельников, толку от них никакого. Она поедет только с вами.

— Вот уж не ожидал, — заставив себя улыбнуться, отозвался Бьорн. — Мне такое никогда и во сне не снилось — путешествовать вдвоем с колдуньей Брит! Тебя это не смущает, а, Сельма?

— Нисколько, — сказала молодая женщина, поправляя огонь в очаге, — я не думаю, что ты в ее вкусе.

— А я? — вмешался вдруг Алекс. — Разве я не могу поехать? Я ведь знаю Бриско лучше всех. И потом, что я тут буду делать, пока…

Он не успел договорить. Ровным голосом мать прервала его:

— Только через мой труп, Алекс. И прошу тебя больше об этом не говорить.

Спорить было бесполезно, и он молча уставился в пол.

— Извините, — подал голос Хальфред, — вы говорили о путешествии вдвоем?

— Ну да, Брит и я. А что? есть кто-то третий?

Жалобный взгляд карлика сам по себе был ответом, но он все-таки прохныкал в придачу:

— Не понимаю, на что я ей сдался! Она хочет, чтобы я тоже ехал! Уж я ей объяснял-объяснял, что я человек робкий, хрупкого здоровья, зябкий, привередливый в еде, что я не люблю путешествовать, что я буду обузой… Как об стенку горох! Уперлась — и ни в какую. Хочет со мной — и точка!

Отправились два дня спустя, с рассветом. В порту было тихо. В бледном белом свете море вдали сливалось с небом.

Хальфред явился с огромной дорожной корзиной, содержащей, по его словам, лишь самое необходимое, и невозможно было втолковать ему, что это необходимое более чем излишне в их положении. Зато у Брит не было вообще ничего, ни узелка, ни сменной одежды, только собственная иссохшая черная согбенная особа.

Она, казалось, вновь обрела свою звериную живучесть, и в ней уже почти можно было узнать прежнюю Брит.

У трапа Сельма и Бьорн простились почти без слов, ограничившись крепким долгим объятием. Накануне они проговорили всю ночь, теперь молчали. Слышно было только, как пошлепывают о пирс мелкие волны.