Горе мертвого короля

Так оно и было. Откуда этот человек мог знать?

Ее пробрала дрожь.

— Он, поди, к какой-нибудь цыпочке поехал, нашел себе помоложе, а? — осклабился один из сидящих.

— Как пить дать! — хохотнул другой. — Его понять можно!

— А ну, заткнулись! — прикрикнул главарь.

Последовало довольно долгое молчание. Человек с треугольным лицом, казалось, напряженно размышляет, пытаясь решить трудную задачу; потом он проронил:

— Мне очень жаль, госпожа Хольм, поверьте, очень жаль.

Тут она поняла, что ей грозит смертельная опасность, и удивилась, что не испугалась сильнее. Или, может быть, это и был настоящий страх — эта зыбкость сознания, головокружение, это ощущение внезапного перехода в другое измерение, похожее на сон, как если бы мозг, чтоб не подпустить ужас вплотную, воздвигал вокруг себя защитную оболочку.

— Вы ведь любите книги, не так ли?

— Да, люблю, — еле вымолвила она.

— Тогда вам послужит утешением сознание, что они окружают вас в ваши последние минуты… Ну-ка, вы, свяжите ее!

Те двое встали и подошли к ней. От них плохо пахло — немытым телом и потом. Один заставил ее встать на колени и завел ей руки за спину. Другой стянул веревкой запястья.

— Больно, — простонала она. — Прошу вас… Я ведь вам в матери гожусь…

Он пропустил ее мольбу мимо ушей, и она поняла, что на сострадание рассчитывать не приходится. Ее повалили на бок и связали лодыжки. А конец веревки обмотали вокруг дубовой стойки и закрепили надежными узлами. Она не сопротивлялась. Что толку? Они были вдесятеро сильнее. Кричать тоже не стала. Она была женщиной глубоко верующей. И сейчас закрыла глаза и стала молиться.

Трое мужчин вышли в вестибюль и закрыли за собой дверь. Больше госпожа Хольм их не видела. Все дальнейшее она угадывала на слух. Сначала скребущий шорох — по полу волокли вязанки хвороста. Где они их прятали? Где-нибудь в галереях, скорее всего. Потом невыносимые, душераздирающие звуки: из книг вырывали страницы, рвали ожесточенно, пачками.

— Прекратите… — взмолилась она. — Не делайте этого, это же преступление…

Она услышала потрескивание разгорающегося хвороста. Раз за разом с треском ломалось дерево. Она предположила, что это ломают на дрова тележки. Разрушители трудились долго. Переругивались, спорили. Потом, должно быть, решили, что огонь достаточно разгорелся, и больше она их не слышала.

— Помогите! — закричала госпожа Хольм. — Не оставляйте меня тут!

Немного погодя под дверь начал пробиваться дым. Она закашлялась, попыталась ослабить путы, встать. Все напрасно. Едва приподнявшись, она снова падала. Она думала о муже, господине Хольме, который вернется ночью и будет озадачен и встревожен ее отсутствием. Она думала обо всех других, кого она любила и кого больше не увидит. Думала о Ньяле и его семье. «И со мной будет то же, что с ними, только я сгорю вся, вместе с мизинцем…» Потом ее мысли снова обратились к мужу, господину Хольму. Потом к прекрасным книгам, которые сейчас горели, и к тем, кто их написал. А потом снова к мужу, господину Хольму.

Пожар в Королевской библиотеке разгорался исподволь в течение нескольких часов и заполыхал ярким пламенем уже глубокой ночью. Малая Земля мирно спала. Тревогу подняла одна женщина, жена кузнеца. Она встала принести воды своему больному сыну и увидела из окна кухни первые языки пламени. Она разбудила мужа, тот — соседей, а уж они — весь квартал. И по всему городу разнеслась весть: библиотека горит! Люди вскакивали с постелей: библиотека горит! Выбегали из домов: библиотека горит! Эти два слова не укладывались в голове. Их произносили, как могли бы произнести: «такой-то умер», когда только накануне выдели его живым и здоровым. Но клубы дыма в небе и зарево над холмом вынуждали верить.

Пятьдесят, а то и больше упряжек, везущих насосы и бочки с водой, выехали на пожар. Кучера нахлестывали коней, гоня их вверх по холму. Скорее! Скорее! Только бы успеть, может быть, еще можно остановить огонь, пока не все погибло! Но на последнем повороте уже стало ясно, что надеяться не на что.

Пожар полыхал с неистовой яростью. Королевской библиотеки больше не было — она превратилась в геенну огненную. Старое, трехсотлетнее деревянное здание горело мощно и жарко, с треском, шипеньем и свистом. Языки пламени словно соревновались, какой выше взмоет в небо. Иногда в огненных недрах что-то взрывалось, с грохотом обрушивалось, и все отступали подальше, даже стоящие на безопасном расстоянии.

Испуганные лошади упирались, отказываясь приближаться к огню, так что на смену им пришли люди. Вручную они подкатывали бочки с насосами как можно ближе, пытались заливать огонь и не давать ему распространяться. В их усилиях было что-то патетическое. Очень скоро они вынуждены были отступить — оставалось только досматривать трагедию, признав свое бессилие.

Снег парка, такой пушистый и белый, скоро стал грязным от пепла и разлетающихся углей, потом начал таять и превращаться в слякоть.

Пламя бешено рвалось в ночное небо. Была в этом зрелище какая-то жуткая и завораживающая красота. Теперь огонь был виден отовсюду, и отовсюду подходили и подходили закутанные, обмотанные шарфами люди. Скоро вокруг библиотеки собралось полгорода. Крики и призывы к действию теперь сменились оцепенелым безмолвием и слезами. От пышущего метров на двести жара у людей горели лица, но все уже знали, какой потом наступит холод, уже предчувствовали его телом и душой. Холод угасшего огня и холод сожженных книг.

Алекса разбудила мать.

— Алекс, сынок… Библиотека горит.

Она сперва сомневалась, будить ли его, но в конце концов подумала, что это будет правильно. Ведь после случая с мертвым королем Алекс и огонь были как-то связаны, хоть эта связь и была для нее непостижима.

— Слышишь, Алекс? Библиотека горит…

Комната, которую он разделял с Бриско, теперь пустовала. Мальчик спал на полу на матрасе в спальне родителей. Сельма склонилась над ним, ласково ероша ему волосы. Он открыл глаза и, когда слова ее дошли до его сознания, прошептал:

— Вот видишь, мама, король ведь мне говорил… Он предупреждал. Я правда слышал.

— Знаю, Алекс. Мы тебе всегда верили.

Они встали, спокойно оделись. Вышли из дома и влились в людской поток, движущийся вверх по холму. Шли долго. Сельма обнимала сына за плечи, чтоб ему было теплее и чтоб не потерялся в толпе. Похищение Бриско и отсутствие Бьорна словно спаяли их воедино. Они теперь ни на миг не расставались.

В парке они остановились и стояли, как и все, глядя на гигантские языки пламени, рвущиеся в красное небо. И плакали.