Горение (полностью)
Шрифт:
– Это жестоко, - повторил Веженский, понимая, что ему, преемнику, только так и можно вести себя. Он не допускал мысли, что его проверяют, - это было чуждо духу братства.
"А почему?
– спросил он себя.
– Братству - да, чуждо, но мы рождены в России, нами правит двор, который живет именно такого рода проверками. Проверка может происходить помимо осознанного желания братьев".
– Я против каких-либо шагов, - заключил Веженский.
– Если, впрочем, вам кажется, что я недостаточно твердо провожу нашу линию во время недуга мастера, можно предложить иную кандидатуру.
Половский, который все сразу понял - умен
– Дорогой мой, вы - истинный рыцарь. Речь идет не о каких-то крайних мерах. Просто, видимо, следует проинформировать наших братьев в главной ложе Парижа, что практическую работу в о в р е м я болезни мастера проводите вы, Александр Веженский. Надо поставить точки над "i". Если хотите, я подниму это перед мастером. Я найду форму, которая никак его не обидит. Больной и бессильный мастер - плохая реклама нашей идее, - увы, это жестокая правда, вечность возможна только после смерти.
В кабинет, осторожно постучав, вошел брат милосердия.
– Господа, - прошептал он, - его превосходительство уснул после укола. Изволите дождаться пробуждения?
– Сколько он будет спать?
– спросил Рослов, и вопрос его сделал тишину ощутимой - так были резки его слова и столько было в них скрытого раздражения.
– Два часа, - ответил брат милосердия и вышел. 21
– Кто вас просил прийти к пани Микульской?
– спросил Попов, предложив Яну Баху сесть.
– Думаю, для вас будет лучше, если сразу откроете всю правду.
– Она сама вызвала, - ответил Бах.
– Баретки хотела заказать.
– Ах, вот в чем дело... Когда вызвала?
– Вчера.
– Заказала?
– Да.
– Из какого материала? .
Бах не сразу понял вопрос, волновался.
– Я интересуюсь: из какого материала будете тачать баретки?
– помог Попов.
– Белое шевро.
– Вы социалист?
– Я? Нет, что вы! Я ни к какой партии не принадлежу.
– Кожу трудно доставать?
– Что?
– Экий вы непонятливый!
– улыбнулся Попов.
– Я интересуюсь: трудно ли по нынешним временам получать хорошие кожи?
– Нет, меня времена не зацепили, у меня с кожевниками хорошие отношения, меня не обижают.
– Кто вас снабжает, какая мастерская? Бах вспомнил, что именно в мастерской Шабельского собирается по средам кружок, там он с Уншлихтом познакомился, там с Дзержинским схлестывался.
Попов поднажал, открыл в голосе угрозу:
– Что, запамятовали?
– Я ведь со многими мастерскими имею дело..,
– Имели, - поправил Попов.
– Вы имели дело, сейчас вы со мною дело имеете. И до-олгошенько будете иметь, решись таить от меня название мастерской.
– Так я не таю... Кожевенное производство Шераньского, Готлиба и Городецкого...
– Ну вот видите, вспомнили... Расскажите-ка мне, пожалуйста, Бах, о вашем ремесле. С чего вы начинаете тачать сапоги?
– Начинаю с того, что ногу смотрю, господин начальник, фигуру, лицо, - я ж модельер, не просто тачаю, я делаю обувь на заказ.
– Только дамскую?
– Нет, мужскую тоже.
Попов встал из-за стола, вышел на середину кабинета, остановился перед Бахом:
– Мои сапоги хороший сапожник тачал?
– Прощелыга, - ответил Бах убежденно.
– Разве при вашей комплекции возможно икры в бутылочки загонять?!
–
Нельзя?– Никак нельзя. Вы, простите, столбом глядитесь. Вам нужны мягкие голенища, но высокие, под колено.
– Ну что ж, принимайте заказ, - сказал Попов.
– Давайте, давайте, смелее...
– У меня сантиметра с собою нет.
– Изъяли при обыске?
– Нет, не захватил, господин начальник.
– А на глаз?
– Ну что вы?! Сделаешь на глаз, а потом мозоли замучают!
– А фасон? В голове? Или рисуете?
– Обязательно рисую.
Попов отошел к столу, взял стопку бумаги и карандаш, протянул Баху:
– Извольте.
Бах легко набросал фасон. Мастер, он брал уроки рисования. Он изобразил Попова сидящим, поднимающимся со стула, стоящим, подвинул все это полковнику. Тот внимательно поглядел рисунки, вздохнул:
– Смотрите, Бах, какая досада у нас выходит... Жаль, право... Такой великолепный мастер, а туда же, в политику лезете...
– Да что вы, господин начальник! Какая политика?!
– Бах улыбнулся, его успокоил тон Попова. Он ждал избиений, криков и угроз - так рассказывали товарищи, прошедшие охранку. Этот не кричал и не дрался, да и зачем? Улик-то нет, при обыске на вокзале ничего не нашли, провожал заказчицу, которая попросила поднести чемоданы до вагона...
– Слушайте меня, Бах. Слушайте внимательно, Вы мне лгали, причем лгали неумело, вы же ни разу еще не привлекались, не прошли камерного обучения, мы на вас карточку посмотрели...
– Да не лгал я вам, господин начальник!
Попов, словно бы не услыхав, продолжал:
– Вы сказали, что приняли заказ у Микульской. Так?
– Так.
– А где записи? Вы ж в голове держать не умеете! Вам сантиметр нужен? А где сантиметр? Как же заказ принимали без сантиметра? И при обыске его у вас не было, сами признались. Где размеры, снятые с ножки госпожи Микульской? А? Что молчите? Нечего ответить? Есть чего ответить. Скажите, что размеры сняли утром, когда были у нее в кабарете, а вечером, на Маршалковской, встретили ее случайно. Мы ж обыск у вас дома сделаем, там записи и лежат, а? Или вы их оставили в мастерской? У кого? У Шераньского? Готлиба? Или, может, в мастерской Шабельского, куда часто заглядывают социал-демократы и где вы кожу-то получаете?
Попов говорил все это, не поднимая на Баха глаз, стирал мизинцем пылинки со стекла, лежавшего на зеленом сукне стола. Он заранее предполагал реакцию того или иного арестанта, он в этом редко ошибался - перед тем, как перейти в охрану, работал смотрителем тюрьмы в Орле, там на каторжанах быстро выучишься все человеческие и з в и в ы понимать.
– Пойдемте, Бах.
– Попов поднялся с кресла, тяжело двинулся к двери, распахнул ее, кивнул двум офицерам, сидевшим в приемной, те пропустили сапожника, повели по коридору, близко касаясь его плечами.
В комнате, куда Баха втолкнули, стояли три дворника.
– Это понятые, - пояснил Попов, по-прежнему на Баха не глядя.
На стульях возле окна лежали баулы и чемоданы Микульской.
– Узнаете багаж?
– спросил Попов, дождавшись, пока один из офицеров сел к столу и заполнил первый лист протокола.
– Да.
– Чьи они?
– Пани Микульской.
– Подпишите.
Бах деревянно подошел к столу, поставил подпись. Рука его чуть дрожала.
– Кстати, против понятых не возражаете? Отводов нет?