Горение (полностью)

О т в е т.
– Да.

В о п р о с.
– На основании какого закона вы отдали приказ на арест актрисы Стефании Микульской?

О т в е т.
– Я не отдавал такого приказа. Я же любил ее. Мы с. вей любили друг друга. Как же я мог отдать приказ на ее арест?

В о п р о с.
– Кто приказал арестовать ее?

О т в е т.
– Ротмистр Сушков.

В о п р о с.
– Изволите ли объяснить обстоятельства ее гибели?

О т в е т.
– Обстоятельства гибели моей дорогой и любимой подруги мне неизвестны. Когда я находился на квартире актера Ероховского...

В о п р о с.

– Почему вы находились у Ероховского?

О т в е т.
– Он был моим агентом.

В о п р о с.
– Он знал об аресте Микульской?

О т в е т.
– Я не говорил с ним на эту тему... Я беседовал с ним по другим вопросам, а засим отправился обратно в охрану. В мое отсутствие Стефочка была схвачена н отдана в рука нервнобольного Конюшева Павла Робертовича. Войдя в его кабинет, я увидел мою ненаглядную мертвой: она выбросилась из окна, не выдержав издевательств со стороны Конюшева.

В о п р о с.
– Кто отдал приказ перевезти покойную к ней на квартиру и инсценировать убийство, дабы возложить ответственность за это злодеяние на СДКПиЛ?

О т в е т.
– Со мной случился припадок, и я больше ничего не помнил. С того именно дня у меня началось нервное недомогание."

В о п р о с.
– Однако это недомогание не помешало вам застрелить в подъезде нашего товарища, пришедшего к вам на разговор.

О т в е т.
– Ваш товарищ был убит патрулем, а не мною.

В о п р о с.
– Вы написали вначале, что готовы дать чистосердечные показания. Отчего же вы постоянно лжете?

О т в е т.
– Я показываю истинную правду. Все те пытки и расстрелы, которые имели место в Варшаве, проводились по указаниям из Санкт-Петербурга. Я был лишь передаточной инстанцией.

В о п р о с.
– Кто именно отдавал приказы на пытки и расстреляния?

О т в е т.
– Господа Дурново, Вуич, Глазов...

В о п р о с.
– Однако вы исполняли приказы в расстреливали людей, заведомо невиновных?

О т в е т.
– Никогда. Это делали Сушков, Пружаньский и Конюшев.

В о п р о с.
– Вы знаете почерки ваших сослуживцев?

О т в е т.
– А что?

В о п р о с.
– Извольте отвечать однозначно: знаете ли вы почерки ваших сослуживцев и можете ли отличать их?

О т в е т.
– Да.

В о п р о с.
– Желаете ознакомиться с показаниями Конюшева?

О т в е т.
– Его почерк мне неизвестен".

В помещение был введен Конюшев Павел Робертович. Увидав Конюшева, полковник Попов упал на колени, пытался целовать ноги члена специальной комиссии Ежи, потом с ним началась "медвежья болезнь". Когда же Конюшев написал свои показания в присутствии Попова о том, что тот насиловал Микульску в кабинете, в подробно описал пытки, которым Микульска была подвергнута, "но не мною, а Сушковым", Попов впал в прострацию.

Приговор над Конюшевым исполнением задержан, ибо он пишет подробные показания о методах работы охранки, о системе пыток, о вербовках в провокаторах, известных ему.

Члены комиссии

Вацлав

Данута

Ежи". 43

В пятницу, седьмого июля, вечером, когда спала душная жара и с залива принесло солоноватую, влажную прохладу, Столыпин сообщил председателю Думы профессору Муромцеву, что десятого, в понедельник, он намерен выступить перед депутатами с сообщением от имени кабинета министров.

– Вы намерены выступать первым?
– спросил Муромцев.
– Я тогда заранее оповещу записавшихся ораторов, Петр Аркадьевич.

– Пожалуй, первым нет смысла, Сергей Александрович. Я выступлю поближе к перерыву...

На том и уговорились.

(За час перед этим Столыпин получил от Горемыкина приказ - держать полицию наготове: Дума будет распущена в воскресенье, девятого. Столыпин назначил свое выступление на тот день, когда ее не будет уже; сейчас всякого можно ждать Трепов вполне готов пустить слух по городу, чтобы вызвать волнения и в ы л е з т ь на атом; не позволит он ему этого; придется обмануть Муромцева, без обмана нет политики, ничего не поделаешь, история оправдает.)

В пятницу, седьмого июля, вечером, Ленин и Надежда Константиновна уехали в Саблино, к матери, Марии Александровне. Устал невероятно; вернувшись из Стокгольма, почти ежедневно писал в газеты; проводил заседания Петербургского комитета РСДРП, здесь линию держали большевики; встречался постоянно с множеством людей, рабочих по преимуществу, в редакциях "Вперед" и "Эхо"; собирал совещания на конспиративных квартирах, которые содержали Красин и Боровский, и на явке ЦК у зубного врача Двойрес-Зильберман, на Невском; выступал ежедневно, по нескольку раз, в Технологичке, на Балтийском.

...Мария Александровна пришла на платформу к семичасовому поезду, но дождалась своих только с десятичасовым.

Владимир Ильич вышел из вагона, испытывая блаженное спокойствие, наступившее оттого, что глаза матери светились нежностью и добротою; вокруг керосинового, прошлого еще века, фонаря вились комары; шумел ветер в верхушках сосен; тишина была явственной, осязаемой.

– Я набрала много больших сосновых шишек, - сказала Мария Александровна, сейчас мы с Надюшей поставим самовар и станем пить чай на веранде.

– А я успею поплавать?
– спросил Ленин.

– Но сейчас ведь темно, Володя, страшно плавать в черной воде.

Надежда Константиновна поправила шаль на острых, птичьих плечиках матери:

– Володя, мне кажется, готов плавать в любое время, даже зимою. Какая-то неудержимая страсть.

– Про зиму мне неизвестно, - сказала Мария Александровна, - а Волгу он переплывал, когда листопад кончался...

– В воде человек ощущает себя совершенно особенно, - заметил Ленин.
– Мне даже трудно выразить это ощущение, оно очень любопытно, некое двузначие бытия, особенно когда идешь хорошими саженками.

– А если коряга?
– спросила Мария Александровна.

– Значит, шишку набью.

– Коряга может уколоть глаз, Володенька.

– Нет, мама, коряга глаз уколоть не может, вода стачивает остроту, вода символ постепенности.
– Усмехнулся, понял - снова о своем.
– Когда плывешь, лицо опущено в воду, мама, так что глазам ничего не грозит - только шишка на лбу... Помнишь поверье: "Урожай на сосновые шишки - будет ячмень"?

– Не помню совершенно, Володенька.

– Это наше, симбирское, Гриша-сапожник рассказывал, когда за луга бекасов стрелять ходили.