Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

— Может быть, вы хотите ее для вашей внучки? Увы! Она не продается. Ей нужно выучить урок, тогда она сможет ходить с визитами.

Голос ее изменился, потерял свою дьявольскую сладость, стал полным угрозы.

— Теперь слушайте меня, доктор Лоуэлл! Что, не думали, что я знаю, кто вы? Я знала это с самого начала. Вы тоже нуждаетесь в уроке! — ее глаза блестели. — Вы получите свой урок — вы дурак! Вы, претендующий на то, чтобы лечить умы, и не знающий ничего, ничего, говорю я, о том, что такое ум, вы считаете ум частью машины из мяса и крови, нервов и костей и не знаете ничего о том, что в нем находится. Вы считаете, что ничего не существует такого, чего вы не можете измерить в ваших пробирках или увидеть под вашим микроскопом. Бы определяете жизнь, как химический фермент, и сознание, как продукт работы клеток. Вы дурак! Вы и ваш дикарь Рикори осмелились оскорбить меня, вмешаться в мои дела, окружить меня шпионами! Вы осмелились угрожать мне, мне… обладающей древней мудростью, рядом с которой вся ваша наука ничего не значит. Идиоты! Я знаю, кто обитает в мозгу, и силы, заставляющие их проявлять себя, и то, что живет вне их. Они являются по моему зову. А вы думаете выставить свои кухонные знания против моих! Глупцы! Вы поняли меня? Говорите!

Она показала на меня пальцем. Я почувствовал, что могу говорить.

— Ты, чертова ведьма, — хрипло крикнул я. — Ты проклятая убийца! Ты сядешь на электрический стул, прежде, чем твои черти помогут исчезнуть тебе в преисподней!

Она подошла ко мне смеясь.

— Вы предадите меня закону? Но кто поверит вам? Никто! То невежество, которое насадила ваша наука, явится моим щитом. Темнота вашего неверия явится моей неприступной крепостью. Идите, забавляйтесь вашими машинами, глупец! Играйте с ними! Но не мешайтесь больше в мои дела!

Голос ее стал смертельно спокойным.

— Теперь вот что я скажу вам. Если вы хотите жить, если вы хотите, чтобы жили люди, которых вы любите, уберите ваших шпионов. Рикори вы не сможете сласти. Он — мой! Но вы никогда больше не думайте обо мне. Не лезьте в мои дела! Я не боюсь ваших шпионов, но они оскорбляют меня. Уберите их. Сейчас же. Если к ночи они будут еще на своих местах…

Она схватила меня за плечо и стала с такой силой трясти, что оно заныло. Затем толкнула меня к двери.

— Идите!

Я старался стать хозяином своей воли, поднять руки… Если бы я мог это сделать, я бы убил ее, как бешеного зверя. Но я не мог пошевелить руками. Как автомат, я пересек комнату до двери. Мастерица кукол открыла ее.

Я услышал странный шелестящий звук из шкафчика. С трудом повернул голову. Кукла Уолтерс упала. Она лежала, и ее руки были протянуты в мою сторону, как будто она молила взять ее с собой. Я видел ее ладони, проткнутые гвоздями. Ее глаза смотрели на меня.

— Уходите! — сказала старуха. — И помните!

Такими же принужденными шагами я прошел через коридор в лавку. Девушка посмотрела на меня туманным, испуганным взглядом. Словно чья-то мощная рука тащила меня вперед, и я, будучи не в состоянии остановиться, быстро вышел из лавки на улицу.

Мне показалось, что я слышал позади себя насмешливый, злой и одновременно мелодичный голос мастерицы кукол…

Глава 14 Мастерица кукол наносит удар

В тот момент, когда я попал на улицу, ко мне вернулись подвижность, энергия и сила. Я повернулся, чтобы снова войти в лавку. В метре от ее дверей я наткнулся на что-то, похожее на невидимую стену. Я не мог сделать и шага, не мог протянуть руки, чтобы дотронуться до двери. Как будто в этом месте моя воля перестала действовать, а ноги и руки отказывались слушаться меня. Я понял, что это было так называемое постгипнотическое состояние необычного характера, часть того же явления, которое держало меня в неподвижности перед мастерицей и отправило как робота вон из ее жилища. Я увидел подходящего ко мне Мак Канна, и на секунду мне пришла в голову сумасшедшая мысль приказать ему войти и прикончить мадам Мэндилип пулей. Здравый смысл немедленно подсказал мне, что мы не сможем дать правдоподобного объяснения этому убийству и что это может привести нас на тот же самый электрический стул, которым я только что грозил ей.

Мак Канн сказал:

— Я уже начал беспокоиться, док. Хотел уже вломиться туда.

Я ответил:

— Пойдем, Мак Канн. Я хочу как можно скорее попасть домой.

Он посмотрел мне в лицо и свистнул.

— Вы выглядите так, словно выдержали битву, док.

Я ответил:

— И победа на стороне мадам Мэндилип. Пока.

— Вы вышли оттуда довольно спокойно. Не так, как босс, который словно выскочил из ада. Что случилось?

— Я скажу тебе позже. Дай мне немного подумать. Я хочу успокоиться.

На самом деле мне хотелось только вернуть себе самообладание. Мой мозг, казалось, был полуслепым… Как будто я попал в какую-то исключительно неприятную паутину, и, хотя вырвался из нее, куски всё еще цеплялись за меня. Мы сели в машину и ехали несколько минут молча. Затем любопытство Мак Канна взяло вверх.

— Всё-таки, — спросил он, — что вы думаете о ней?

К этому времени я пришел к определенному решению.

Никогда в жизни не испытывал такой гадливости, такой холодной ненависти, такого неудержимого желания убить, какое возбуждала во мне эта женщина. Это было не потому, что пострадало мое самолюбие, хотя и это было довольно тяжело для меня. Нет, это было убеждение в том, что в задней комнате за лавкой жило чернейшее зло. Зло такое неизвестное и нечеловеческое, словно мастерица кукол действительно явилась прямо из ада, в который верил Рикори. Не может быть компромисса с этим злом, а также с женщиной, в которой оно концентрируется.

Я сказал:

— Мак Канн, во всём свете нет ничего более злого, чем эта женщина. Не позволяйте девушке снова проскользнуть между вашими пальцами. Как вы думаете, она заметила, что вы вчера выследили ее?

— Не знаю, не думаю.

— Увеличьте количество людей против фасада дома и позади него. Сделайте это открыто, чтобы женщина заметила. Они подумают (конечно, если девушка не заметила, что за ней следили), что мы не подозреваем о другом выходе. Они будут думать, что мы уверены в том, что она выходит невидимой через заднюю и переднюю двери. Поставьте наготове две машины в начале и в конце улицы, на которой они держат гараж.

Будьте осторожней, не возбуждайте подозрений. Если появится девица, следите за ней…

Я остановился.

Мак Канн спросил:

— А дальше что?

— Я хочу, чтобы вы взяли ее, увезли, спрятали, как там это называется? Это должно быть сделано совершенно тихо. Я полагаюсь на вас. Сделайте это быстро и спокойно. Вы знаете, как делаются такие вещи лучше чем я. Но не очень близко от лавки, если можно. Засуньте девице в рот кляп, свяжите ее, если нужно, но схватите ее. Затем хорошенько обыщите машину. Привезите девушку в мой дом со всем, что с ней найдете. Понимаете?

Он сказал:

— Если она покажется, мы ее захватим. Вы хотите ее допросить?

— Да, и кое-что еще. Я хочу посмотреть, что может сделать старуха. Я могу довести до какого-нибудь действия, которое даст нам возможность официально наложить на нее руки. Приведем ее в границы законности. Она может иметь, а может больше не иметь других, нами не видимых слуг, но мое мнение — надо отнять у нее видимых помощников. Это сможет сделать видимыми остальных. По меньшей мере, это должно обезвредить ее.

Он посмотрел на меня с любопытством:

— Она стукнула вас весьма чувствительно, док.

— Она это сделала, — ответил я коротко. Он задумался.

— Вы расскажете это боссу? — спросил он наконец.

— Может быть, да, а может быть, и нет. Всё зависит от его состояния. А что?

— Дело в том, что, если нам придется толкать такое дельце, как умыкание девицы, он должен об этом знать.

Я сказал об этом решительно:

— Мак Канн, я сказал тебе, что Рикори приказал тебе безусловно повиноваться мне и выполнять мои распоряжения, как его собственные. Я беру на себя всю ответственность.