Горькая сладость

Более половины клиентов Эрика пользовались его услугами с давнего времени, ловили рыбу на «Мэри Диар» с первых дней чартеров Сиверсона. Голос Эрика прозвучал хрипло, когда он добавил:

— Он прожил чертовски хорошую жизнь, плавал на лодке до самого конца и умер дома, держа Ма за руку, и все четверо их детей находились возле его кровати.

— Это хорошо — я забыла, что у тебя есть еще один брат и сестра — где они?

— Рут живет в Тулуте, а Лари — в Милуоки. Я вижу твоих родных время от времени, главным образом твоего отца, когда прихожу в магазин. Он всегда спрашивает, как клюет рыба.

— Уверена, что он завидует тебе, потому что ты ловишь рыбу для того, чтобы жить.

Эрик фыркнул от смеха.

— Я был там приблизительно месяц назад и пригласил подъехать как-нибудь, чтобы взять его с собой.

— Думаю, он так и не пришел.

— Нет.

— По-видимому, мама не разрешила ему, — язвительно заключила Мэгги.

Мать Мэгги всю жизнь, сколько он ее знал, была старой каргой. Эрик помнил свой страх перед Верой Пиерсон, когда встречался с Мэгги, и то, что эта огромная женщина, в общем-то, не любила ее.

— Я тоже так думаю. Она не изменилась.

— По крайней мере, когда я приезжала домой в прошлый pаз вce оставалось по-прежнему. Это было... о, три года назад, мне кажется. Она до сих пор сует обручальное кольцо в нос отцу и любит повторять, как я на него похожа. Поэтому не очень часто бываю дома.

— Тебя не было на последней встрече нашего класса.

— Да... Мы с Филлипом жили тогда в Сиэтле... Слишком далеко. Мы почему-то никогда сюда не ездили. Мы много путешествовали, хотя... или... ну, как-то было, я думаю. — Ее промах вызвал мгновенную неловкость. — Извини, — промолвила она. — Я стараюсь этого не делать, но иногда вырывается само.

— Нет, все... все нормально, Мэгги.

Он помолчал, потом признался:

— Ты знаешь, я пытаюсь представить, как ты выглядишь. Оказывается, трудно представить человека старше, чем мы его помним.

В его памяти она все еще оставалась семнадцатилетней, худенькой, с рыжеватыми волосами, карими глазами, тонкими чертами лица и привлекательной ямочкой на подбородке. Жизнерадостной. И смешливой. Он в любой момент мог очень легко ее рассмешить.

— Я постарела. Разумеется, постарела.

— А мы все, разве нет?

Эрик взял грушу из тикового дерева с деревянной вазы в центре стола и потер ее большим пальцем. Он никогда не понимал, зачем Нэнси кладет деревянные фрукты на стол, когда настоящие растут в Дор-Каунти повсюду.

— Ты часто скучаешь по мужу?

— Да. У нас был идеальный брак.

Он попытался придумать что-нибудь в ответ, но не смог.

— Прости, Мэгги, я боюсь, что сейчас не на высоте. Когда умер отец, состояние было такое же. И я не знал, какую чертовщину нужно говорить моей матери.

— Все нормально, Эрик. У многих людей это вызывает неловкость, даже у меня иногда.

— Мэгги, могу я спросить у тебя кое о чем?

— Конечно.

Он помолчал в нерешительности.

— Нет, пожалуй, лучше не надо.

— Нет, продолжай. Что?

— Мне любопытно, вот и все. Это... ну... — Пожалуй, это был грубый вопрос, но он не смог удержаться и задал его. — Почему ты позвонила?

Этот вопрос ее тоже встревожил, но после секундного молчания она смогла сказать то, что следовало.

— Не знаю. Только, чтобы сказать «привет».

После двадцати трех лет, только чтобы сказать «привет»? Это казалось странным, если нет другого разумного объяснения.

Она заторопилась.

— Ну... сейчас уже поздно, и, наверное, тебе нужно рано вставать. Суббота в Дор... Я хорошо это помню. Кругом множество туристов, и все они, вероятно, желают поехать на рыбалку за лососем, правда? Слушай, не обижайся на меня за то, что разбудила тебя, и, пожалуйста, извинись перед своей женой. Я знаю, что тоже ее разбудила.

— Нет проблем, Мэгги. Эй, я очень рад, я имею виду, что ты позвонила.

— И я тоже.

— Ну... — Эрик запнулся, чувствуя себя неловко из-за не слишком удачной фразы, которую собирался произнести, но в конце концов решился: — В следующий раз, когда приедешь, позвони нам. Я буду рад познакомить тебя с Нэнси.

— Обязательно. И передай от меня привет твоей маме и Майку.

— Хорошо.

— Ну, до свидания, Эрик.

— До свидания.

На линии сразу же раздался щелчок, но Эрик, озадаченный, долго еще сидел, уставившись на трубку.

Что за черт?

Он положил трубку и поставил телефон на кухонный стол. В одиннадцать часов ночи, через двадцать три года звонит Мэгги. Зачем?Онскользнул рукой под эластичный пояс трусов и почесал живот. Затем открыл холодильник и остановился, холодный воздух обдувал его обнаженные ноги. В голове вертелся вопрос «зачем?», и поселилось сомнение.

Только чтобы сказать «привет», объяснила она, но прозвучало это неубедительно.

Он вынул бутылку апельсинового сока, откупорил ее и жадно выпил половину прямо из бутылки. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он продолжал стоять, сбитый с толку, в клине света, льющегося из открытого холодильника. Он, вероятно, никогда не узнает истинную причину. Одиночество, может быть. Больше ничего.

Он поставил сок назад, выключил на кухне свет и вернулся в спальню.

В комнате горел свет. Нэнси сидела, положив ногу на ногу, в атласном халате персикового цвета и маленьких трусиках. Ее стройные ноги блестели в свете лампы.

— Ну, это заняло порядочно времени, — заметила она сухо.

— Чертовски неожиданно для меня.

— Мэгги Пиерсон?

— Да.

— Что она хотела?

Он упал на кровать, обхватил ее бедра и поцеловал ее левую грудь над соблазнительным краем кружева персикового цвета.

— Моя родная, ну что ты?

— Эрик! — ухватив прядь волос, она приподняла его голову. — Что ей было нужно?

Он пожал плечами.

— Черт меня побери, если я знаю. Она сказала, что говорила с Бруки, та дала ей номер моего телефона и предложила позвонить. Я не понял зачем.

— Бруки?

— Гленда Кершнер. Ее девичья фамилия Холбрук.

— О, жена сборщика вишни?

— Да. Они с Мэгги были лучшими подругами в школе. Мы все были друзьями, целая компания.

— Это не ответ на мой вопрос. Как твоя старая приятельница может звонить тебе посреди ночи?