Горький вкус любви

— Этот торговый центр, — сказал мне как-то Джасим, — ничем не уступает самым шикарным торговым центрам Парижа или Лондона. Здесь можно купить все европейские и американские марки электротоваров, модельной обуви и одежды и даже эксклюзивные наряды от Армани или Кельвина Кляйна.

Торговый центр стоял прямо на Площади Наказаний, где рубили головы и руки, где любовников пороли, обезглавливали или насмерть забивали камнями. Именно на этой площади делал свою работу отец Фейсала.

Внутри торгового центра мой спутник купил нам обоим по напитку, и мы уселись перед фонтаном. Мимо нас прошествовали два агента религиозной полиции. В руках у них было зажато по дубинке, и они поворачивали головы из стороны в сторону, спокойно и размеренно.

— Смотри, — шепнул мне господин Молчун, — они следят, чтобы мужчины и женщины не устраивали тайных свиданий. Благодарение Аллаху, ты мужчина. А иначе мы бы уже шли к тому джипу, и только Аллах знает, что с нами стало бы.

Официант и Фавваз скрылись из вида. Мое внимание привлекла женщина в парандже, которая выходила из обувного магазина напротив кафе Джасима. Медленно подъехавший джип религиозной полиции стал парковаться у магазина и на секунду скрыл ее от меня. Это напомнило мне о том, что я, прожив в этой стране десять лет, еще ни разу не разговаривал с девушкой, не держал женщину за руку и не имел подружки.

Женщина вынырнула из тени мрачного джипа, перешла дорогу и зашагала по тротуару. Джип продолжал стоять у обочины. Из него никто не вышел, но не было сомнений, что из-за тонированных стекол автомобиля за улицей внимательно наблюдают агенты религиозной полиции. Они следят за тем, чтобы Джидда оставалась черно-белым миром.

Одним глотком я допил чай и открыл конверт. В нем лежали мои последние письма к матери. Чернила еще не утратили свой блеск, заметил я, перебирая листки. Мне захотелось убежать, убежать как можно дальше от Джасима, от его кафе и от своих воспоминаний.

2

Мне было десять лет, а моему брату Ибрагиму — три, когда дядя, старший брат матери, привез нас в Джидду из лагеря беженцев в Судане. В лагере мы провели пять месяцев. В Джидде дядя работал шофером в одной саудовской семье. О том, что нас с братом держат в лагере беженцев, он узнал от одного из жителей нашей деревни, встреченного им в кафе, где собирались эритрейцы. Односельчанин рассказал дяде про нас и про то, где следует искать.

Когда дядя приехал в лагерь и сказал, что намерен увезти нас с собой в Саудовскую Аравию, я отказался ехать. Дядя уговаривал меня:

— Пойми, Джидда стоит прямо на берегу Красного моря, только с другой стороны. Поверь мне, вы будете совсем недалеко от Эритреи.

Ему удалось убедить меня только тогда, когда он сказал, что Саудовская Аравия — одно из богатейших мест мира и что там я смогу заработать горы денег и послать их маме.

Он отвез нас в Хартум, столицу Судана, а оттуда мы вылетели в Джидду.

Наш самолет приземлился в аэропорту вечером, всего за несколько дней до Рамадана. Было это в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. Я влюбился в Джидду с первой же секунды.

В дом дяди мы поехали на такси. Дороги были широкие, хорошо освещенные. Мой взгляд перепрыгивал с одного здания на другое, с одной улицы на следующую. Мы ехали так быстро, что мне было больно смотреть. В лагере в это время суток единственным источником света были бы луна и звезды, только они помогали нам передвигаться ночью. Но в Джидде не было нужды ни в луне, ни в звездах. Я высовывался из окна, разглядывая фонари, стоящие на высоких столбах по обе стороны от проезжей части. В моем воображении они были словно богини, щедро дарящие городу свой свет.

— О Аллах, какие же ровные здесь улицы, — восхитился я. — Почти не трясет!

Повсюду — многоэтажные здания, совсем не те низенькие домики, что в Хартуме. Когда дорога побежала вдоль побережья, я по пояс высунулся в окно такси, вдыхая бриз, пахнущий рыбой и солью.

Неожиданно машина въехала в глубокий подземный туннель. Я залепетал, как перепуганный малыш:

— Дядя, дядя, мы едем под землю. А туда можно только мертвым.

И как же я обрадовался, когда туннель кончился:

— Мы всё еще живы!

Дядя улыбнулся и потрепал меня по волосам.

На одном из светофоров такси остановилось, и у меня было время, чтобы рассмотреть огромную скульптуру велосипеда на площади. На секунду я закрыл глаза, и в моем воображении возникла картина: педали, на них две ступни в красных итальянских туфлях; стройные ноги в синих джинсах; длинные черные волосы, обрамляющие женское лицо.

Светофор загорелся зеленым, и мотор такси взревел. Уже открывая глаза, я успел заметить, как женщина на велосипеде поворачивает голову и смотрит на меня. Потом подмигивает. «Это точно мама», — подумал я про себя. Я нащупал ладошку брата и перетащил его с дядиных колен к себе, обнял и стал целовать в щеки. Но он потянулся снова к дяде, недовольный, что его разбудили.

— Ибрагим! — тормошил его я. — Смотри, смотри. — И сам стал смотреть в окно и отвлекся от малыша. Мимо пролетали роскошные виллы, деревья и прекрасные автомобили самых разных марок, цветов и размеров. — Ибрагим, смотри, какие машины! — Я вклинился между двумя передними креслами, чтобы лучше всё видеть. Потом снова сел на заднее сиденье и зашептал Ибрагиму на ухо: — Однажды у нас тоже будет машина.

Пока мы ехали в такси, меня озадачила одна деталь. Помимо мужчин в белых тобах на улицах были и фигуры в черном. В свете фонарей они казались тенями тех мужчин, падающими на белые стены домов. Они напомнили мне истории о невидимых духах, которые рассказывала нам мама, только сейчас эти духи стали видны. Я слышал, что Саудовская Аравия — священная страна и что здесь чудеса случаются чуть ли не каждый день. Однако я догадался, что фигуры в черном — на самом деле женщины, потому что на улицах не видел никого, кроме мужчин и этих самых фигур.

— Дядя, можно задать тебе один вопрос?

— Конечно, сынок, — сказал он.

— Это ведь женщина, да?

— Где?

— Вон там, смотри. — Я показал на одну из теней.

Дядя улыбнулся и сказал:

— Да. О, благословенна детская невинность.

— Почему она так закуталась? Здесь ведь тепло.

— Женщины должны носить абайю.

— Дядя?

— Что?

— А им не жарко? Как они дышат?

— Так повелел Аллах. За это Он наградит их на небесах, иншааллах.

— Значит, девочки в моей школе тоже будут такими?

— Ты будешь ходить в школу для мальчиков. Девочки ходят в другую школу.

Я вспомнил про маленькую школу в лагере беженцев. Все мои друзья были девочками. А мальчишки всё время били меня, потому что завидовали: когда мы все вместе играли в свадьбу, девочки выбирали женихом только меня. Я рассказал дяде об этом.

— О, йа Аллах, смилуйся над нами. Нелегко мне придется с этим мальчуганом. Послушай, Насер, мальчикам нельзя общаться с девочками.