Горький вкус времени

Катрин развязала узелок на платке.

– Твои слова серьезны только на четверть. – Она умолкла, глядя на золотой кружок, на котором была филигранно вырезана веточка сирени. У Жюльетты была только одна эта драгоценность. – Я не могу принять этого. Ты говорила, что тебе его подарила ее величество, когда тебе исполнилось восемь лет.

Лицо Жюльетты стало замкнутым.

– Я не сентиментальна. Королева забыла меня. Она любила только мою мать. – Она махнула рукой, отметая воспоминания, ее глаза были прикованы к лицу Катрин. – Открой его.

– Так это медальон? Я думала – кулон. Здесь шов почти не виден… – Катрин осеклась, когда медальон в ее руках открылся. Не веря своим глазам, она вглядывалась в миниатюру внутри его. Потом прошептала:

– Это же я. Это… прекрасно.

– Выполнено довольно пристойно, я полагаю. Я никогда прежде не работала с миниатюрами. Это было очень интерес… – Жюльетта с отвращением уставилась на Катрин. – Пресвятая Дева, надеюсь, ты не собираешься плакать?

– Собираюсь. – Катрин подняла глаза, по ее щекам катились слезы. – Захочу и буду плакать, и ты мне не можешь это запретить.

– Я просто училась писать миниатюры и, если бы знала, что ты так расклеишься, ни за что бы не отдала его тебе.

– Ну, так я тебе медальон не верну. – Катрин надела изящную тонкую цепочку и погладила медальон на груди. – Ни за что! И когда я стану совсем старой, то буду показывать его своим внукам и рассказывать, что миниатюру написала моя самая дорогая подруга. – Катрин вытерла щеки смятым полотняным платком. – И если они спросят, почему она написала меня более красивой, чем я когда-либо надеялась стать… – Катрин помедлила. –…Я скажу им, что моя подруга своеобразный человек и не могла найти другого способа, чтобы сказать мне, что любит меня так же, как я люблю ее.

Жюльетта с минуту изумленно смотрела на Катрин, затем перевела взгляд на медальон.

– Это ничего не значит. Я… рада, что тебе понравилось. – Она вскочила на ноги. – Я лучше вернусь в аббатство. Сестра Мария-Магдалина будет… – Она оборвала себя на полуслове и бросилась в высокую траву и заросли сорняков. Перепрыгивая через низкие надгробия, Жюльетта поспешила к воротам в каменной стене, окружавшей аббатство.

Жюльетта убегала. Катрин медленно поднялась, ласкающим движением сжав теплый золотой медальон на груди. Сколько времени Жюльетта носила с собой этот измазанный краской, небрежно завязанный платок? Как это похоже на нее – совершить благородный поступок, а потом утверждать, что это эгоизм! Жюльетта, такая храбрая при столкновении с жизнью, удирала сломя голову при малейшем намеке на проявление чувств. Катрин охватила нежность, у нее перехватило горло, и слезы, столь презираемые Жюльеттой, снова навернулись на глаза. Она сложила руки у рта трубочкой и прокричала вдогонку Жюльетте, добежавшей уже до ворот:

– Не забудь смыть краску с рук, прежде чем пойдешь к преподобной матери!

Жюльетта обернулась и помахала рукой в знак того, что услышала. Солнечный свет играл на ее темных кудрях.

Катрин отправилась следом, осторожно пробираясь между крестами. Когда она подошла к выходу с кладбища, из ворот южного двора выезжал большой дорожный экипаж графа де Монтара, нагруженный сундуками его дочери. Кучер взмахнул кнутом, подгоняя лошадей. Сесиль де Монтар отправлялась в Швейцарию через Париж.

Перемены. Неожиданно Катрин пронзил холод дурного предчувствия. Она ничего не понимала в этой буре, грозившей разрушить их жизнь. Со времени падения Бастилии Францию охватило безумие. Бунты и голод, крестьянские восстания, кровавые войны, попрание религиозных догм, переход власти от короля и дворянства к Учредительно-национальному собранию, объявление войны Австрии и Пруссии. И все это символизировало начало революции.

В один невообразимый клубок сплелись интересы всех сословий, выплеснулись наружу низменные инстинкты. Тут было все: страшный голод крестьян, нуждавшихся в хлебе, жажда власти у буржуазии, унаследованной от дворянства, желание дворян получить еще больше от короля. А идеалисты мечтали о правах наподобие тех, что отвоевала Америка в борьбе за независимость.

Катрин побежала к высоким надежным стенам, окружавшим аббатство. В самом деле, не о чем беспокоиться. Сияет солнце, они с Жюльеттой обе молодые и крепкие и всегда-всегда будут подругами.

* * *

Колокол звонил и звонил!

В кромешной тьме своей кельи Жюльетта открыла глаза. В самой темноте все было буднично и обыденно. Они всегда вставали на утреннюю молитву до рассвета.

Необычными были крики.

Крики женщин, исполненные дикого ужаса, разорвали ночную тишину, перекрывали звон колокола. В них слышались боль, страх и мольба о пощаде.

Может, горит аббатство?

Жюльетта стряхнула остатки сна и соскочила с постели.

Огонь всегда был опасен: дымящийся уголек в очаге судомойки, горящая свеча, забытая в часовне., Девушка зажгла свечу в медном подсвечнике, стоявшую на грубом кедровом столе, и лихорадочно стала надевать платье, путаясь от спешки в застежках.

– Жюльетта! – В дверях ее кельи стояла Катрин с распущенными по плечам длинными светло-русыми волосами и расширенными от страха зрачками. – Колокола… крики. Что происходит?

– Откуда мне знать?

Жюльетта сунула ноги в туфли и схватила свечу.

– Идем скорее. У меня нет ни малейшего желания зажариться живьем, если аббатство горит.

– Ты думаешь…

– Думать я буду потом. – Жюльетта схватила Катрин за руку и вытащила в коридор. В узком длинном коридоре толпились перепуганные полуодетые девушки-ученицы.

– Здесь нам ни за что не выбраться во двор. Иди за мной. – Жюльетта побежала в другую сторону – к маленькой сводчатой дубовой двери. – Классная комната. Там есть окно.

Катрин последовала за ней по коридору в пустую комнату, к утопленному в нише окну. Жюльетта отодвинула засов и распахнула деревянные ставни.

– Так и есть, это пожар. Посмотри на…

Факелы. Мужчины с факелами. Мужчины с саблями. Мужчины, одетые в грубые полосатые штаны и развевающиеся полотняные рубахи, мужчины в странных красных шерстяных шапках. Казалось, они наводнили двор аббатства. Выкрики. Смех. Ругань. Их лица при свете факелов были омерзительны. Ими овладела жажда насилия.

– Боже всемогущий! – прошептала Жюльетта. – Сестра Матильда…

Монахиня лежала на булыжниках, ее одеяние было разорвано в клочья, ноги непристойно раздвинуты и задраны вверх. Их держали двое мужчин, каждый тянул ногу к себе, а третий, в шерстяной красной шапке, старательно насиловал ее, подбадриваемый теми двумя. Голова сестры Матильды беспомощно моталась, ударяясь о булыжники с каждым яростным ударом члена в ее плоть.

– Мы должны помочь ей. – Катрин взбиралась на подоконник. – Мы не можем здесь оставаться. Мы должны помочь им всем.