Горькое молоко -2. Тюремный шлейф

– Верняк говоришь, так и поступим, а я до этого попробую наше винишко пристроить надёжным людям. То, что тебя дядька любит, как сына это ни для кого не секрет. Поэтому ты и правильный такой, но временами излишне шебутным бываешь. Сейчас постарше на несколько лет стал, наверно остепенился или такой же остался? – спросил Лоб.

– Если честно, то, каким я был, таким и остался.

– Беда уверяю тебя это не катастрофа. Наоборот, хорошо – за себя постоять сможешь. Ты же знаешь, я сам такой, а может ещё хуже. В чём – то здесь есть свои плюсы. Когда все трясутся от страха при твоём виде, это как бальзам внутрь. Давай мы с тобой ещё выпьем чуточку этого компоту, пока эти сони сурка давят? – предложил он.

– Мне больше нельзя, домой приду, мать унюхает, шуму будет, на весь дом. Не хочу её огорчать. Правда приходит она поздно. А может совсем не прийти. Работы в КБ у них сейчас много. Да ещё она во дворце ведёт курсы кройки и шитья. Но я всё равно думаю, она меня обманывает насчёт работы. Мужик у неё важный завёлся. Колчин фамилия, зовут Герман, – он из рода Тургеневых. Он капитаном – на большом трехпалубном туристическом теплоходе работает. Бабок, наверное, много у него, без подарков не ходит. Он моложе матери, но любит её сильно. Раньше тоже в футбол играл. Думаю, этот Герман мамкино счастье. Всё – таки она у меня ещё молодая, жить надо. А я скоро школу закончу и уеду отсюда, учится на морехода.

– Будешь мореходом, убьёшь в себе великого артиста, – сказал Лоб.

– Да понимаю я всё это, но хочу стабильной жизни. Если бы мне как артисту сразу дали обязательную рабочую программу. То есть пожизненный контракт со мной заключили. Тогда, конечно, я бы на сцену забрался. А так в покер играть с режиссерами я не хочу.

– Где – то ты и прав, – согласился с ним Лоб, – а может ты за материного жениха, умотать хочешь? – спросил он.

– Нет, конечно, – взъерошился Серый, – я, наоборот, маме счастья хочу. А Колчин мужик правильный. Он старше меня на десять лет. Он уже сейчас матери говорит: «Клава бросай работу, занимайся воспитанием Сергея. Я в силах не только вас прокормить». Сразу видно, что мужик не прижимистый, а добрый как дед мороз. Да и дядька Иван о нём хорошо отзывается. Он его со школьной скамьи знает. И этот Колчин нам является дальним родственником по бабушке.

– Хорошо такого отца или даже отчима иметь, а я никакого не имел и не имею. Я, раньше хотел отца, пускай даже он меня порол, как других порют. Но сидя здесь с тобой, думаю, может, ничего в этом плохого нет, что его не было. Каким бы я вырос, одному богу известно. А такой, я сам себе нравлюсь. Всё – таки, давай мы с тобой пригубим винца по капле, за наше хорошее будущее. За это грех не выпить, – продолжал уговаривать Лоб Сергея.

– Ладно, наливай, – махнул Сергей рукой.

– Нет, сам я никому наливать не буду. Черпани сколько тебе нужно, а мне целый стакан заполни?

Беда налил себе, едва прикрыв дно стакана, а Лбу до краёв. Посмотрел на спящих мальчишек. Они спали безмятежно в той же позе:

– Почему интересно они, опьянели так быстро. Неужели отравились? – смотря на Юру Лба, спросил он. – Что – то мне пить расхотелось.

– Не мандражи Серёга. Они отравились не от крепкого вина, а от передозировки. До меня только дошло. Когда мы, вместе выходили в туалет, на тот конец, они оставались здесь. Мы там покурили минут пять, а они в это время точняк хлебанули лишнего. Вот результат их жадности.

Лоб показал рукой на скрючено лежащих пацанов.

– Вот сидим мы с тобой Серый в подвале сейчас, пьём эту мочу с градусами и голубей варёных жуём, а придёт время, когда с тобой в ресторане «Антей» или «Волга», будем заказывать изысканные блюда и пить коньяк и закусывать лимоном с шоколадом. Вот за это я хочу выпить, чтобы это желание сбылось у нас с тобой поскорей.

Они чокнулись и выпили. Голуби Сергею уже не лезли, он был сыт ими по горло. Он больше налегал на лук, чтобы отбить запах спиртного.

– Лоб, что ты всё говоришь загадочно. «Придёт время». Или ты действительно в тюрьму собрался, или что – то удумал? – спросил Беда.

Лоб вдруг энергично замотал головой.

– Ты на меня не смотри, ты парень начитанный, спортивный, с хорошей дворянской родословной. Хотя вас иногда называют каторжанским родом. Видимо успели пошалить твои родственнички ещё при царском режиме? Но белая кость, что у Ивана, что у тебя чувствуется. У тебя и жизнь должна другая быть, а мне предрекли, что долго ещё буду ходить по граблям. Понимаешь, я иногда ощущаю, как будто в меня велосипедным насосом закачали эти грабли, и они встали внутри, вонзив свои гребёнки и выходить, никак не хотят. Думаю, это с нервами связано, – добавил Лоб.

– Лоб, тебя предрекатель, наверное, заклеймил и ты вбил себе в голову эту чушь, сам же говоришь, что книги полюбил, вот и читай их. Они много умного говорят. Если книги читаешь, значит мыслить правильно должен. Всё дело в тебе. Ты взрослый не мне тебя учить.

– Правильно ты говоришь, как Макаренко, а сам зубы Кольке выбил, Салёпу изуродовал. Вчера директора окатил с балкона, и другого негатива много про тебя рассказывают. А говорить умно, я знаю, ты мог и раньше. Вот почему взрослые парни всегда на равных с тобой держались.

– Нет, не за это. С моими двоюродными братьями они тоже нормально дружат. Я думаю, всё дело в Иване, Захаре и Часовщике, которого все блатные в городе остерегаются. Я знаю, кто он есть. Знаю практически всех его друзей и знаю, что он не простой Часовщик, а уважаемый твоим миром человек. Я уже не тот маленький мальчик, каким ты меня знал раньше, а вполне созревший мужчина. По секрету тебе скажу, у меня даже женщина была, вот здесь, где спят мои друзья, на этом самом топчане. Я всё понимаю. А насчёт моих подвигов, о которых ты говоришь, – это жизненные обстоятельства подвиги создают. Но внутри у меня, ни граблей, ни вил нет. И я если захочу, могу поступить в любой престижный институт, не смотря, что учусь слабо по некоторым нелюбимым предметам. Я не Ломоносов и не Циолковский, но, если растормошить во мне талантливый стержень, который у меня спрятан в ВЧК. То могу быть и как они, а может даже и знаменитее, чем они.

– А что это за ВЧК, – спросил Лоб.

– Выдающаяся Черепная Коробка, – вполне серьёзно ответил, Беда и пальцем постучал себя по голове.

– Вот чешет, вот чешет, – удивлялся Лоб, – с тобой говорить осторожно нужно. А то ума такого наберёшься, что можно идти поступать самому в институт. Тебе бы ещё пять грамм налить, ты мне повеселей, чего может, нагородишь.

Лоб заразительно рассмеялся, что спящие мальчишки начали ворочаться.

– Может растолкать их, – спросил Сергей.

– Пока не надо, пускай поспят ещё, – сказал Лоб, – а после на улицу им нужно на пол часика выйти и потом уже домой идти.

…За дверями раздались шаги, по звуку Серый мог определить, что идёт не один, и не два человека. Не став ждать условного сигнала, он встал и открыл дверь. Вошли Дюк, Салёпа и двое взрослых парней ровесники Лба, Маран и Фока. Оба они жили в этом дворе и работали матросами на маленьком судёнышке. Когда навигация у них заканчивалась, им выдавали огромные деньги, которые они прокатывали со своими близкими и приятелями. Сейчас у них денег не было, и получалась спиртовая взаимность. Их уже все угощали, до новой навигации. Ребята эти были неплохие, – мальчишек частенько брали с собой на судно половить рыбы, или покататься по Волге.