Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Каким путем, неизвестно, Лапик все-таки удалось захватить комнату целиком для себя одной. Стояли еще два стола, но никто за этими столами не занимался. На них красовались подмосковные полевые цветы. Зато на столе Галины Викторовны и высился и ширился огромнейший букет нежно-розовых гладиолусов, бесспорно привезенных Фендотовым из Тбилиси.

Сам Иван Иваныч был тоже здесь, и, по-видимому, давненько. Войдя в комнату Галины Викторовны, Стрельцов застал их обоих уже уставшими от какого-то веселого, беспечного спора — спора в любимой манере Лапик и Фендотова.

— …Знаю, знаю отлично, что такое ваша гипербола! — восклицала Галина Викторовна, красиво изламывая брови. — Но все равно, дорогой Иван Иваныч, не только сорок раз — трех раз вы этого мне не повторяли!

— Галина Викторовна, в Японии сконструирован магнитофон, который свободно монтируется в корпусе наручных дамских часов. Когда вы мне устроите командировку в Японию, я привезу оттуда эту штуковинку и все буду записывать.

— Я полагаю, дамские часы уместнее носить на руке не мужчине, а даме. Вы этот магнитофон должны будете подарить мне, и записывать ваши безответственные обещания буду я. Но главное, Иван Иваныч! — вы же директор экспериментального завода, где конструируются, по вашей терминологии, и не такие «штуковинки», а следовательно… — Лапик, наконец, посмотрела в сторону Стрельцова: — Извините, Василий Алексеевич, мои похвалы в равной степени относятся и к вам.

И как-то вбок подала ему руку. Фендотов всегда целовал ее. Стрельцов этого не умел делать. Да и не любил. Он просто подошел и пожал руку.

— Аплодисменты — хлеб для артистов, — сказал, стараясь попасть в общий тон разговора.

— Н-ну, скорее — вино, — поправила Галина Викторовна. И головкой с высокой прической издали как бы боднула Стрельцова. — Вы, кажется, сегодня к рюмочке уже прикоснулись. Глаза у вас сегодня с особым блеском.

— Мне нездоровится, Галина Викторовна, — сказал Стрельцов.

— Как? «Не поздоровится?» Ну почему же сразу такой печальный прогноз? — играя словами, играя глазами, отозвалась Лапик. — Да, нам пора передвигаться к Елене Даниловне!

Постукивая каблучками, она повела их по длинному коридору, в котором теперь витал лишь очень слабый запах лака, масляной краски и скипидара. Его забивала парфюмерия Галины Викторовны.

— Наш фельдкуратор сегодня на подъеме, — шепнул Фендотов, беря Стрельцова под локоток.

— А в чем дело? Зачем нас вызывает Жмурова?

— Абсолютно ничего не знаю. А она только посмеивается, — Фендотов плечом показал на идущую впереди Лапик. — Я уж и так и этак. Бранился даже.

Елена Даниловна, настроенная явно недоброжелательно, встретила их, расхаживая по кабинету. Толчками, быстро сунула руку одному, другому. Показала на кресла:

— Садитесь!

Еще походила.

— Что там у тебя, Стрельцов, получилось с кассиршей?

Василия Алексеевича так и обожгло. Вон, оказывается, в чем дело! Неужели только из-за этого вызов в госкомитет? Ему не часто приходилось бывать в этом кабинете. Каждый раз его коробил резкий, стремительный тон Жмуровой. Иначе она не умела разговаривать. Но тут было и нечто особенное — заведомая предубежденность. И в голосе и в самом наборе слов: «там у тебя», «получилось». Но отвечать надо.

— Дело было так, Елена Даниловна. Проверяя остатки наличных денег в кассе, Пахомова обнаружила, что не хватает пятисот сорока рублей. Причину этой недостачи она объяснить не смогла. И тогда бухгалтер расчетного отдела…

— Да ты мне историю не излагай, — остановила Жмурова, — историю мне уже изложили. Ты мне скажи, как это все получилось, что кассирша под машиной оказалась!

— Но… я должен тогда все рассказать по порядку. Иначе как же… Бухгалтер Маринич…

— Стрелочник виноват! Всегда и во всем стрелочники виноваты! Приказ о снятии Пахомовой с работы и передаче материала в следственные органы кто подписал: Стрельцов или Маринич?

— Подписал, разумеется, я, но все документы в то время свидетельствовали о бесспорной…

Жмурова покачала головой:

— Бумаги тебе «свидетельствовали», говорили! А что сам человек тебе говорил, девушка эта, которую ты приказом своим толкнул под машину?

Стрельцов молчал. На это ответить было нечего. Да, действительно, он тогда подписал приказ, основываясь на докладе главного бухгалтера и не поговорив предварительно с Пахомовой. Он хотел это сделать в конце дня, но в конце дня уже было поздно.

— Вот видишь!

— Елена Даниловна, этим приказом я только отстранил Пахомову от работы и поручил главному бухгалтеру подготовить материал. О немедленной передаче материала в следственные органы указаний в приказе не было. Наоборот, я согласился тогда потянуть…

— Ну слушай, ну слушай, — тоскливо сказала Жмурова. — «Потянуть»! Вот и сейчас ты тянешь, прости, как… Ну что тут меняет дело по существу? С человеком ты, лично ты, поговорил?

— Нет, но…

— Опять «но»! А хоть в больнице ты девушку эту проведал?

— Н-нет, но…

Его бросило в жар, застучало в висках. Да что же это такое: какой невозможный, мучительный разговор! Чего от него добиваются? Самопризнания, что он бездушный, черствый чинуша? Уголовный преступник?

— Вот видишь, поперхнулся, — сказала Жмурова. — Правда, она всегда глаз колет. Ну, а теперь, когда вся эта неприглядность наизнанку вывернулась, какие ты выводы сделал? Кого наказал?

Стрельцов облизнул сохнущие губы. Посмотрел направо, налево, ища поддержки. Галина Викторовна разглаживала на колене платье и этим была занята вся целиком. Фендотов глядел в потолок.

«Ну, что же ты ни слова не скажешь!» — хотелось спросить Стрельцову. Фендотов, должно быть, почувствовал на себе его ищущий взгляд.

— Да, действительно, прошлеп небольшой у Василия Алексеевича получился, — пробормотал он. — Так… Бывает…

— А вот Стрельцов даже в простом «прошлепе» не хочет признаться, — сказала Жмурова. И подняла ладони кверху. — Он от всего вот так загородился. У него — «но»!

— Елена Даниловна, я не мальчишка! Я не позволю… — закричал Стрельцов.

И остановился: сердце покусывали муравьи.

— Так ведь и с тобой не девчонка разговаривает! Седины у меня побольше твоего, — отрезала Жмурова. И села, наконец, за свой рабочий стол. Принялась перелистывать бумаги. — Здесь все, Галина Викторовна?

Лапик молча сделала знак глазами: «Да, все».

— Так вот, давай ближе к делу, Стрельцов. Только, знаешь, не виляй, как вначале, а по-честному, прямо.

Значит, главное «дело» еще впереди? И разговор о Пахомовой был так, попутный, между прочим. Естественно…

Стрельцов снял очки, протер и снова надел. Но все равно фигуры людей сейчас виделись, словно в тумане.