Город чудес

— Ты же здесь на самом деле не от министерства, верно, Харквальдссон? — спрашивает Кхадсе.

Сигруд хранит молчание.

— Будь оно так, — продолжает Кхадсе, — тебя сопровождала бы команда. Целая армия. Но все не так, верно? Ты один-одинешенек.

Снова тишина.

— И ты хочешь увести меня отсюда, — продолжает Кхадсе, — в какое-то второстепенное место, потому что знаешь наверняка: остальная моя команда придет сюда, чтобы меня искать.

И опять молчание. Кхадсе окидывает взглядом пространство впереди: беспокойные тени, неровные ступеньки, бетонные колонны.

— Твои навыки все еще на высшем уровне, Харквальдссон? — спрашивает Кхадсе. — Ты был не у дел сколько — десять лет? Ой-ой-ой. Как много следов ты оставил? Кто-то обязательно найдет меня или тебя…

— Если тебя не нашли после убийства Шары, — говорит Сигруд, — то, скорее всего, их сети недостаточно широки, чтобы найти меня.

— Ты так уверен, что дело в сетях? — тихо спрашивает Кхадсе. — Ты так уверен, что не ввязываешься в дела гораздо более крупных игроков, чем министерство?

Кхадсе чувствует искру неуверенности в поведении Сигруда, который обдумывает последствия.

Этой доли секунды Кхадсе хватает, чтобы прыгнуть, упереться ногами в бетонную колонну и изо всех сил оттолкнуться.

Он не уверен в дальности прыжка — Сигруд достаточно мудр, чтобы соблюдать дистанцию, — но ему с трудом удается выполнить задуманное, ударив макушкой Сигруду в живот. Чуть выше головы Кхадсе раздается выстрел из пистолета, и шпион едва не глохнет от громкого звука, но все же бросается вперед, вытаскивая спрятанный нож из чехла на ноге.

Но Сигруд проворнее: он поднимает пистолет и стреляет.

Кхадсе вскрикивает. Он чувствует мощный прилив тепла в правом плече. Пытается оценить ущерб, неуклюже ощупывая себя скованными руками.

Но крови нет. Тут до него доходит, что — как ни странно — боли и шока тоже нет. А поскольку Кхадсе уже случалось ловить пулю, он знает, что должен чувствовать.

Кхадсе и Сигруд оба глядят на его правое плечо.

Они в полном замешательстве: пуля зависла в половине дюйма от пальто Кхадсе, прямо над тем местом, где он хватается за свой бицепс. Она едва заметно вращается, как цилиндр в фонографе: медленно, будто во сне.

А потом, словно осознав их взгляды, пуля с тихим звоном падает на пол.

— Ни хрена себе… — говорит Кхадсе со смесью замешательства и восторга.

Сигруд снова стреляет. Кхадсе вздрагивает.

Опять жар в груди. И снова пуля зависает в воздухе над поверхностью пальто — на этот раз прямо напротив сердца Кхадсе, — прежде чем упасть.

Кхадсе и Сигруд глядят друг на друга, не вполне понимая, как справиться с таким поворотом событий.

«Выходит, вот что делает пальто, — думает Кхадсе. — Почему этот ублюдок мне сразу не сказал?»

Он ухмыляется Сигруду и прыгает, выставив нож.

Дрейлинг ускользает от лезвия, но движется слишком медленно: Кхадсе успевает захлестнуть пистолет цепью наручников и вырвать из рук противника. Потом шпион кидается на Сигруда — выпад, удар, еще удар. Сигруд уклоняется раз, другой, потом откатывается и вытаскивает собственный нож. Кхадсе, хихикая, делает финт влево, потом вправо. Сигруд пятится, не зная, какие еще чудесные штучки припас бывший шпион.

— Откусил больше, чем можешь прожевать, да? — спрашивает Кхадсе, смеясь.

Двое мужчин кружат, пытаясь определить, кто из них сдастся первым. Кхадсе делает ложный выпад, потом кидается вперед и почти успевает рассечь плечо Сигруда. Тот уклоняется, вскидывает лезвие вверх и вокруг — умный ход, Кхадсе такого не ожидал, — но острие черного ножа, не причинив вреда, отскакивает от спины пальто Кхадсе, как будто то сделано не из ткани, а из плотной резины.

Кхадсе напирает, смеясь, в восторге от такого поворота событий. Он вовсю пользуется своим преимуществом, бьет сверху, снизу, сбоку.

Сигруд поступает неразумно, пытаясь ударить Кхадсе в голову — единственное незащищенное место, которое можно атаковать, — но шпион уклоняется и бьет ножом по руке Сигруда, оставляя рану. Дрейлинг рычит от боли, отступает и убегает по коридору.

Кхадсе бежит за ним, смеясь. Он понятия не имел, что наделен такой мощной защитой. Если бы он знал, что проклятое пальто делает его неуязвимым, убил бы охранников Комайд и выпотрошил ее голыми руками.

Сигруд проворнее, чем он ожидал от такого громилы, и бежит прямо в недра старого склада. Поворачивает на какую-то узкую лестницу, и Кхадсе прибавляет скорости, чтобы не отстать, намереваясь тем или иным способом воткнуть нож в шею громадины-дрейлинга.

На последней ступеньке он чувствует возле лодыжки что-то странное. Некое сопротивление, как если бы его штанина зацепилась о…

Глаза Кхадсе лезут на лоб. Растяжка?!

Затем раздается грохот, оглушительный звон, и все становится белым.

Следующее, что осознает Кхадсе: он лежит на ступеньках и стонет. В ушах у него звенит еще громче, чем после выстрела из пистолета рядом с головой. Мир белый и пестрит черными пузырями, и он с трудом может соображать или шевелиться.

«Светошумовая граната. Ублюдок привел меня прямо к ней…»

Но Кхадсе может чувствовать — например, реверберации в деревянных ступеньках, на которых лежит. Он ощущает, как вблизи открылась дверь, как кто-то приближается. Он пытается ударить ножом, но так оглушен, что попросту валится лицом вниз.

Потом приходит боль. Сильная боль. Боль в руках, которая заставляет выпустить нож. Кто-то наступает на его лодыжку, и раздается треск — Кхадсе воет, но почти не слышит собственного голоса. Потом он чувствует, как большие руки хватают его, расстегивают наручники и срывают пальто.

Горячее дыхание прямо в ухо, и голос, полный гнева:

— Как ты и сказал, ты нужен мне живым.

Кхадсе вздергивают на ноги, и сломанную лодыжку пронзает жуткая боль. Он чувствует, что болтается над землей, и внезапно осознает, насколько Сигруд крупнее и сильнее. Перед глазами у Кхадсе проясняется, лопающиеся белые пузыри исчезают, и теперь он видит: видит лицо Сигруда прямо перед своим, обветренное, покрытое шрамами и лучащееся безжалостным злорадством.

— Как я счастлив, — говорит Сигруд, отводя кулак, — что наконец-то ты в моих руках.