Город, где умирают тени

— Отвечать только на вопросы! Если мне понадобится ваш совет, что навряд ли, я спрошу. Как тебя зовут, заседатель?

— Марлей. Пэтрик Марлей. Могу я сказать?

— Смотря что. Если это мне не понравится, я могу на тебя рассердиться. А нам бы этого не хотелось, правильно?

— Видите ли, нельзя вот так просто снять трубку и позвать к телефону Время, — упрямо продолжил Марлей. — Каждому из нас Время дал по перстню. Мы произносим над перстнем его имя, и если есть у него желание ответить, он дает нам знать. А если нет — отмалчивается, и это означает, что нам следует отправить гонца в галереи, чтобы выяснить причину отказа.

— Понятно, — сказал лейтенант. — Зовите. И в ваших же интересах, если старик ответит.

Он сделал жест одному из солдат, который достал связку ключей и отомкнул наручники Марлея. Вытерев кровь со рта, депутат начал было массировать затекшие запястья и тут же перестал: солдат приставил к его виску дуло винтовки. Марлей поднял к губам массивный золотой перстень с печаткой и четко проговорил:

— Время, говорит депутат Марлей. Пожалуйста, ответьте. Мне сказали, я и многие другие можем поплатиться жизнью, если вы не отзоветесь.

Повисла долгая неловкая пауза, затем вдруг воздух колыхнуло звуком мягкого и глухого удара, скорее почувствованного, чем услышанного, и похожего на удар обернутого ватой колокола. И в комнате появился Время. Он стоял у окна спиной к пожарам и разрухе, но гнев на его лице давал понять, насколько он в курсе происходящего. Время предстал в виде человека-машины, киборга, — гибрида одного из своих металлических автоматов и самого себя. Провода, кабели и детали механизмов торчали из мертвецки белого тела, и лицо его было наполовину разрисованной керамикой. Марлей никогда прежде не видел его таким, однако промолчал. По-видимому, Время показывал крестоносцам то, что они сознательно или подсознательно предполагали увидеть.

— Даже не пытайтесь угрожать мне оружием, — тихо и решительно заговорил Время. — Меня здесь нет — здесь присутствует лишь мой образ. Я в ваших умах. Успокойся, Марлей. Помощь уже идет. Я бы сам пришел раньше, но был крайне занят: помощников у меня поубавилось…

— Он вызвал вас, потому что приказал я, — перебил лейтенант. — И дальше будет делать то, что я велю. Потому как знает, что это в его же интересах. У меня для вас предложение…

— Я в курсе, — сказал Время. — Я все слышал. Мой ответ: «Нет». Город важнее, чем его жители или его депутаты. Однако в любом случае многих вам убить не удастся — времени не хватит. Город приходит в себя, и силы, природа которых лежит далеко за пределами вашего разумения, поднимаются на борьбу с вашей хваленой армией. Неужели вы всерьез думали завоевать Шэдоуз-Фолл силой оружия? Глупцы! Ведь во вселенной есть силы, противостоять которым невозможно, как невозможно им диктовать какие-либо условия. И совсем скоро вы это поймете. Ваши жрецы пока достаточно сильны и не дают мне вмешиваться напрямую, но это до поры до времени. Послушайте меня, лейтенант, еще не поздно остановить это безумие. Соберите своих людей и уходите из города. Вам не найти того, что вы ищете, ни здесь, ни в моих галереях.

— Браво, — ухмыльнулся лейтенант. — Да только если этого здесь нет, что же тогда вы так отчаянно защищаете? Думаю, пора приступать к экзекуциям: Марлей — первый, за ним следующий депутат и так далее, с интервалом в пять минут. А потом начнем отлавливать народ с улицы. Можете понаблюдать, я не против.

— Думается, — сказал Время, — вы сейчас столкнетесь с проблемами куда более срочными и тягостными. Не хотите ли взглянуть в окно?

Старик неожиданно исчез, и крестоносцы в нерешительности переглянулись. Голос Времени звенел в воздухе, спокойный, бесстрастный и жутко, пугающе тревожный:

— Я спустил с привязи моего пса, лейтенант, и очень скоро вы услышите, как воет он, алкая вашей крови.

Лейтенант негромко рассмеялся, восхищенно тряся головой:

— Бравада, от начала до конца. Вот уж повеселюсь, глядя, как ваш барбос будет ползать и молить о пощаде, когда мы вытащим его из норы за хвост. — Он небрежно махнул солдату, охранявшему Марлея: — Увести его и вздернуть на ближайшем фонаре…

И тут вдруг он замолк и резко повернулся к окну: с улицы полетели крики и звуки беспорядочной стрельбы, а затем — дикие предсмертные вопли.

— Глаз с депутатов не спускать! — бросил лейтенант своим людям. — Будут вякать — стреляйте.

Он вновь выглянул из окна и, если бы подчиненные сейчас на него посмотрели, они бы увидели, как мгновенно побелело у лейтенанта лицо. Там, на улице, умирали крестоносцы.

Солдаты бешено палили, попадая в своих, но убийца плавно двигался среди них, зверски убивая каждого, к кому прикасался. Его руки были словно бритвы, и невероятная сила двигала этими длинными тонкими руками. Задрав улыбающуюся голову-тыкву, он посмотрел на высунувшегося из оконного провала лейтенанта и насмешливо отсалютовал ему. В город пришел Джек Фетч.

Джек проторил кровавую тропу в толпе деморализованных солдат, в буквальном смысле слова разрывая их на части со всей своей неестественной силой. Пули впивались в него со всех сторон, взбивая облачка пыли на рваном тряпье, но поскольку он не был живым — и никогда таковым не был, — ни одна пуля не причинила ему вреда. Не было у него крови, чтобы терять ее, не было костей, чтобы им ломаться, и повреждения, которые наносили пули частям его неживого тела, мгновенно исправлялись, будто материал для ремонта Джек черпал из воздуха. Руки в кожаных перчатках сжимались, как тиски, и стройная фигура двигалась с убийственными грацией и скоростью настолько стремительно, что уследить за ней было почти невозможно.

Из боковой улочки с ревом выполз танк и, остановившись, повел стволом орудия в сторону Джека. Тот развернулся лицом к танку, но в этот миг прогремел выстрел. Джек с легкостью пригнулся, метнулся вперед и вцепился руками в гусеницу. Одного мгновения ему хватило, чтобы оторвать многотонную стальную махину от земли и опрокинуть на бок. Командир танка выполз из башенного люка, яростно размахивая пистолетом. Джек ухватил его голову обеими руками и развернул на сто восемьдесят градусов. Звук хрустнувших шейных позвонков потерялся в общем грохоте.

Солдат швырнул в пугало гранату. Джек перехватил ее на лету и швырнул обратно. Он находился достаточно близко, чтобы не почувствовать воздействия взрыва, однако остался стоять недвижим и невредим в те мгновения, когда все вокруг него сметали взрывная волна и осколки. С визгом из темноты ночного неба вынырнул вертолет, паля из пушек и пулеметов — снаряды взрыли вдоль улицы глубокие борозды. Сделав два захода на пугало, вертолет с бреющего полета осыпал его тысячами выстрелов, но Джек стоял, где стоял, выдержав все. Вертолет заложил вираж, разворачиваясь на третий заход. Джек выдернул из земли фонарный столб и метнул его, как копье. Столб врезался в ветровое стекло кабины, пронзил пилота и пришпилил его к спинке сиденья. Потеряв управление, машина врезалась в стену пылавшего дома. Взрыв широко расплескал вспыхнувшее топливо. С дикими воплями бросились по улице горящие как факелы солдаты.

Джек Фетч стоял достаточно близко, чтобы не быть недосягаемым, и это вселило зыбкую надежду в одного из крестоносцев. Он стал подкрадываться к пугалу с огнеметом, и Джек, развернувшись, встретил его своей зловещей улыбкой. Солдат нажал на спуск в ту же секунду, как Джек попал в радиус поражения, и жидкое пламя метнулось в него. Фетч вспыхнул ярким искрящимся светом, но не сгорел. Он продолжал шагать вперед, грозный, решительный и необоримый, как дредноут, и крестоносец, отбросив в сторону огнемет, с воплями бросился наутек. Джек Фетч остановился и огляделся. Солдаты разбежались. Все, что осталось, — растерзанные неподвижные тела и горящие обломки вертолета чуть дальше по улице.