Город, который сошел с ума

– Васильев встряхнулся, как воробей, купающийся в луже:

– Вот, Фима! Вы говорили, что пуповину рвать и прочее… А как это рвать? И, главное, кому?

– Себе, противный, себе. – заворковал Фима и снова уставился в лицо партнёра. – Ты что, думаешь, в настоящем Городе живёшь? Ты в ностальгии своей живёшь. И осбободишься, как только лопнут те провода, что тебя с этим Городом связывают.

– Как это в ностальгии? – растерялся Васильев. – Вы, товарищ пророк, хотите сказать, что я всё вот это выдумал?

– Хочу. – признался Фима.

– А если я ещё чего такого выдумаю? – завёлся Васильев. – Вот… Вот, возьму сейчас и выдумаю, что въезжаю я в Город, как победитель, на белом коне! Что тогда?

Ох, зря это Васильев так разошёлся. Ох, напрасно. Потому что, как только он загнул про белого коня, так тут же оказался на спине этого коня. Спина у коня оказалась широкой, как диван, и Васильеву пришлось раскорячиться по самое, как не надо. И Васильев не только раскорячился, но и вцепился двумя руками в гриву этого животного. А конь начал себя вести, как скотина. Присев на задние ноги, он стукнул правой передней в грудь Фиминому хахалю. А потом, выложив на пол солидную кучу пахучих конских каштанов, направился к выходу.

– Петрович! Скажи этому коню! – закричал Добежалов.

– Что я ему скажу, когда он по – русски не понимает? – захрипел в ответ Васильев.

– Кто не понимает? Это я не понимаю? – повернул голову конь и заржал. – Я на всех языках понимаю, включая суахили. И это благодаря тому, что трепетно и с должным уважением отношусь к высокому искусству.

Васильеву стало очень не по себе. Потому что у этого образованного коня было лицо Соломона Сергеевича Канарейкина.

Васильев собрался было спросить у Соломона Сергеевича, как это он стал таким благородным животным, но не успел. Конь уже выбил витринное стекло и оказался на улице.

И тут же грянули оркестры!

Васильев приподнял голову. Прямо перед ним кастрированной египетской пирамидой высился Мавзолей, на трибуне которого среди незнакомых Васильеву людей стоял товарищ Сталин и делал Васильеву ручкой.

Потрясённый увиденным Васильев сделал неимоверное усилие и обернулся. Позади него простирались бескрайние солдатские ряды. Моросил дождь и солдаты были строги и угрюмы.

– Ты куда это завёз? – зашептал Васильев Соломону Сергеевичу в волосатое ухо. – Ты чокнулся или как? Ну, прям, не конь а козёл.

– Куда надо, туда и завёз. – огрызнулся Соломон Сергеевич. – Сам же хотел, чтоб на белом коне.

– Это же Парад Победы, остолоп! – Уже не зашептал, а закричал Васильев. – Я так не играю.

– Экие мы капризные! – огорчился конь и лязгнул копытом по брусчатке. Из – под копыта вырвался феерверочный сноп искр и Красная площадь сменилась Городской площадью им. В. И. Ленина. Васильев, увидев знакомые места, воспрял духом.

На площади вдоль мрачного куба Дома Культуры в две шеренги стояли не менее мрачные горожане.

– Здравствуйте товарищи горожане! – прокричал Васильев.

Строй настороженно молчал.

– Поздравляю вас с моим возвращением! – продолжал Васильев надрываться.

Но публика молчала. Потом послышался голос из второго ряда:

Так это артист Васильев! То – то я смотрю, что мудак на коне сидеть не умеет.

Тут конь Соломон Сергеевич встал на дыбы и Васильев, как ни цеплялся за гриву, всё же соскользнул на землю.

Горько было и гнусно. Васильев на четвереньках подошёл к памятнику Ленину и уселся на гранитной ступеньке. Шеренга встречающих уже исчезла. Только странный конь гарцевал по площади. Сделав два круга он образовал из спины два крыла, взмахнул этими крылами и Пегасом поднялся в облака.

А Васильев сидел на ступеньке и горько плакал.

Потом к нему подошла собака непонятной породы, лизнула лицо горячим языком и сказала:

– Что ж ты плачешь, миленький. Мы с тобой скоро мальчика родим, а ты плачешь.

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ

Васильев зарыдал и проснулся от этих рыданий. Проснулся, и когда сообразил, что он не на площади имени Вождя, а в своей кровати, то обрадовался. Только напрасно он это делал. Потому что нависала над ним пахучей плотью Валентина из кулинарии. И из всей одежды была на этой Валентине одна кружевная наколка на голове.

– А вот, золотой ты мой, мы сейчас пивка. – сладко запела Валентина, протягивая Васильеву банку чешского пива. – Мы пивка глотнём и всё у нас пройдёт, как и не было.

Валентина щебетала и умилялась, как старая дева над коляской с чужим ребёнком.

– Как Вы тут? – прохрипел Васильев, но банку с пивом взял. – Кто Вы?

Ну, это Васильев лукавил, скажем откровенно. Потому что прекрасно он узнал вчерашнюю кулинарную работницу Валентину. А вот почему он к ней не признался – пусть это лежит на Васильевской совести мрачным чернильным пятном, или, того хуже, тяжким грузом.

– Где я? – продолжал хитрить Васильев и играть наивняка.

– Дома, котик! – просюсюкала Валентина. – В своей постельке. Не надо бояться, миленький – я тебя в обиду не дам.

– А Вы, собственно… – усомнился Васильев в правомочности присутствия этой случайной знакомой в своей квартире. – Да… собственно… как Вы тут оказались?

– Очень просто. – вздохнула Валентина и начала одеваться. – Иду с работы – смотрю у подъезда мужичок валяется. Вроде ничейный. Присмотрелась – это же утренний клиент! Не могла же я тебя на асфальте бросить, как окурок какой? Ключи у тебя в кармане были. Вот принесла. Уложила. Ох, и страстный же ты мужчина! – Валентина почмокала губами, изображая восхищение. – Раньше я думала такие только в кино бывают.

– Какая страсть! – возмутился Васильев – у меня даже обувь не снята… И носки тоже.

– Глупый! – ненатурально восхитилась Валентина. – Это дело не ногами делают. Можно носки и не снимать. Это дело вполне и в валенках можно.

Потом Валентина обулась и посерьёзнела:

– Сейчас, маленький, я на работу пойду. А завтра мы с тобой в ЗАГС двинем заявление подавать. Так что собирайся с духом. Я уже отгул взяла.

Васильев остолбенел. Но довольно быстро пришёл в себя:

– В какой это такой ЗАГС, интересно мне? Я что, предложение Вам делал? И ваще я женат. Причём, дважды.

Валентина только рассмеялась:

– Как же! Дождёшься от вас, кобелюк, предложения! Вас надо хватать за яйцы и в ЗАГС волочь, пока не опомнились. А что ты думал, донжуан хренов? Попользовался девушкой и в кусты? Нееет! Не на такую напал. А насчёт жён своих – не надо сказок. У меня в руках документ. Называется паспорт. Понял? А там нет ни одной отметочки о законном браке.

Валентина достала из сумочки Васильевский паспорт и торжествующе потрясла им.

Только зря это она делала. Потому что из стенки высунулась косматая лапа выхватила паспорт и снова исчезла в стене.