Город М

– Ну? – спросил Егорушка.

– Готово, батя! – гаркнул Товарищ Майор.

– Ноловыте по фовме! – нахмурился Егорушка.

По форме выходило следующее. Продолжением праздника была речь Емлекопова на Голгорке, для которой он сам выдумал обращение "господарищи" и от каждого встречного требовал никому об этом не говорить. Но, когда он поднялся на постамент и приготовился сказать его сразу всем, неизвестно откуда, елкина мать, налетел пассажирский с виду самолет, покачал крыльями и сбросил на Емлекопова сразу четыре бомбы, после чего обнаружилось только вот чего,– и Товарищ Майор, козырнув, вытянул из-за пазухи титановый протез, обернутый собственным галстуком.

Молча вернув галстук, Егорушка молча подержал протез в обеих руках (за пазухой он не успел остыть и был горячий), а затем почему-то постучал им об дверной косяк. Почему-то – для Товарища Майора, поскольку он, конечно, не догадывался, что Егорушка вспоминал про себя слова одного грамотного китайца.

"Слабость велика, сила ничтожна,– говорил китаец.– Когда человек родится, он слаб и гибок; когда он умирает, он крепок и черств. Когда дерево произрастает, оно гибко и нежно, и когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело, то не победит".

Китайца звали Лао-Цзы, и он говорил не Егорушке, но Егорушка стоял рядом и слышал и запомнил специально, на случай какой-нибудь трагедии с Емлекоповым.

Однако вслух ничего этого он говорить не стал. Он отдал титановую руку обратно и сообщил Товарищу Майору, что Емлекопов был ого какой монтер и человечище, и такую потерю уже не возместить.

– Как? Никак. Кем? Никем. Только удавным твудом. Твудом, твудом…

И стал карабкаться на стол, волоча за собой недовырезанный трафарет и отпихивая все услуги телогрейца.

Егорушка подозревал, что внутри у него все поет, поэтому не хотел чужих ушей. Но был неправ, потому что снаружи ничего слышно не было, а многоцветное мелькание перед глазами было вовсе не эмоциями, а всего лишь отголоском сна, про который он не то чтобы забыл, но просто не имел теперь даже глупого зрительского интереса.

Между тем во сне произошла смена освещения, и после сумеречной ходьбы гуськом по самому дну старинного ельника – средь луж, грибов и гранитных глыб над купцами замшелых гильдий – четыре танкиста вышли на поляну, которую лес обступал со всех четырех сторон.

Поляна была невелика и больше походила на клумбу. Главную часть ее занимал розарий с розами разных сортов, расцветок и форм. Дремучее пиршество красок сбивало с толку, но на самом деле эффект был срежиссирован, кажущаяся хаотичность тщательно продумана, а каждый куст – подрезан, подвязан к палочке и вообще носил след многотрудных печалей о себе.

Прямо посреди розария стоял небольшой кирпичный дом. Из-за роз он замечался несколько позже. А рядом с домом стоял танк. Он выглядел еще неприметней, накрытый для неприметности брезентом и нацеленный хоботом на тропу.

– Это где же такое шарахнуло? – спросил Петр, сняв противогаз.– Кажись, на горке?

Мухин промычал что-то неразборчивое и, по-слоновьи вертя башкой, тоже потянул с себя противогаз.

– Кажись, на горке,– не дождавшись, подтвердил Петр.– Ну и хрен с ним. Далеко.

– Конечно, хрен,– подхватил Мухин.– Горка – это далеко. А сюда – не то что чего, инда на карте, говорят, красным кружком обвели. Вот так! Инда сверху не летают, опасаются. А все – он, все Петр Василич! Слышите, голубчик? Да вы скиньте, скиньте личину-то!

Анна сковырнул маску и посмотрел на Арсения Петровича.

Потное лицо краеведа не соответствовало задорному голоску. Он был решителен и как-то даже свиреп. И когда он сделал знак наклониться, Анна совершил это помимо собственной воли.

– Мне было видение,– шепнул краевед.

– Хорошо,– шепнул Анна.– Только не надо волноваться.

– Это вам не надо волноваться. Послушайте, вы когда-нибудь говорили, что бог торгует пирожками?

– Не помню. А что?

– Приказано сказать, что это неверно.

– Приказано?

– Во время видения,– сердито уточнил Мухин.– Когда я ходил его будить. И еще приказано сказать, что он уже тут.

– Кто? – не понял Анна.

– Он,– повторил краевед.

И, проследив за его взглядом через плечо, Анна увидел Никодима Петровича, стягивающего носатый шлем с гладкой розовой головы.

Главка № 6

(Из обгорелых материалов следствия по "делу Пинчука". Гриф "Стой! Прочтению не подлежит!")

"…ходящего по делу прораба Жигалова Сергея Филипповича. При неустановленном годе и месте рождения, указанный гражданин Жигалов С. Ф. в графе "социальное положение" указывал "из подкидышей". Но с 1985 года, в связи с объявленной мобилизацией на альтернативность, пишется "из дворян". Ссылаясь при этом на то, что был найден на дворе домоуправления. Листок краткой биографии перечеркивает крест-накрест, объясняя тем, что до получения верного мировоззрения никакой жизни не имел вообще, затем – сросся с партией, а затем из нее вышел.

Закончил научно-исследовательский институт.

Занимал различные должности: от культмассовика и массовика-затейника до начальника культзатейного отдела и обратно.

В должности понижался несколько раз. В том числе за сексуальные извращения (групповуха и садистские действия). В первом случае оправдался ошибкой в переводе латинского "интим" как английского "in team" (в команде), а во втором – двумя песнями: о наших женах – пушках заряженных, и шашке, которая казаку в степи жена.

Имеет ряд государственных наград и премий, являясь: а) участником открытия Восточного полюса, б) автором книги "Восточный полюс", написанной в соавторстве с болгарским пролетарским писателем Худо Бедновым (на болгарском языке), в) латышским и ворошиловским стрелком и г) борцом за свободу слова "концептуально".

Особых при…"

– Примет не имеет,– пояснил Клавдий.

– Понял,– кивнул Волк, откладывая лист.

"…стойкий Борис Евлампиевич (до 1953 года – Кондратьев Сергей Петрович). В 1927 году комиссией по ктобылникемности признан годным к исполнению должности культработника. С того же времени – профессиональный революционер. В 1937 году уличен как Лазарь Моисеевич Гурфинкель, английский шпион. Но тут же реабилитирован, так как доказал, что это – партийная кличка.

В 1958 году заявил, что у нас хороший строй и нашим строем хорошо ходить в психическую атаку, за что был переведен в отдел внешних сношений, где во многом способствовал нашим оперативным успехам в ходе холодной войны – повторением этой фразы на разных уровнях, а также внешним видом. В 1964 году в берлинской клинике, где находился с дружественным визитом, был случайно диагностирован как тяжелый параноик и увезен назад. С 1982 года – начальник "красного уголка" домоуправления и ответственный за проведение юбилеев, похорон и торжественных цекад.

Особые приметы: спит в зимней шапке, завязанной под подбородком. При задержании может визжать.

Лейтенант Сунцов (Ричард III)"

(Приписка: "сбит автофургоном").

– Двадцать четвертого мая,– добавил Клавдий.– Ну и вот, еще.

"… наиболее вероятен как руководитель акции. Является хорошим конспиратором. Оставаясь один в комнате, умеет и любит прятаться так, что если бы кто искал…"

– Кто это? – спросил Анна.

– Ниже,– сказал Клавдий.

– Ниже дыра.

– Значит, еще ниже.