Город мечты

– Ты же сама попадаешь на обложки журналов, не я тебя там печатаю.

– Вы читали мои статьи? – Дарья почувствовала, как тревожно екнуло сердце.

– С первой и до последней, – сказал Харченко, глядя в свою чашку кофе. – Ты молодец.

– Я… – Дарья почувствовала, что краснеет.

Вся неприязнь, которую она некогда испытывала к Харченко, исчезла. Дарья знала, что он не льстил и не лицемерил, – доктор Харченко не умел этого делать: строгий и бескомпромиссный к себе и другим.

– Я бы выпил за твой успех, – задумчиво сказал Харченко, глядя на графин, принесенный вместе с кофе.

– Разве я могу отказать… – Дарья покраснела сильнее.

Коньяк обжог горло и согрел желудок. Харченко снова взял в руки чашку кофе и задумчиво уставился на кукурузное поле. Дарья последовала его примеру. Начинался закат. Красный диск солнца медленно опускался у горизонта в колышущееся кукурузное море.

– Ты все еще ставишь карьеру выше личной жизни? – неожиданно спросил доктор, продолжая любоваться закатом.

Дарья с грустью вспомнила одинокие бессонные ночи. Почему ее об этом спросил именно он? Харченко горько улыбнулся, сумев предугадать ответ.

– Так уж устроен мир, – сказал он. – Здесь можно что-то приобрести, лишь что-то отдав. И зачастую выбор встает между семьей и карьерой.

– Почему об этом говорите мне вы?

– Ты уже давно не мой студент, Дарья. Теперь, думаю, я могу назвать тебя своим другом.

– Что ж, в таком случае ответьте… – Дарья почувствовала волнение. – Что в этом мире приобрели вы?

– Этот дом, – не задумываясь, сказал Харченко.

– А как же карьера? Вы добились больших успехов.

– Я добился лишь места лектора в умирающем институте.

– Вы же практиковали, доктор, почему бросили то, ради чего были созданы? – этот вопрос Дарья хотела задать с первого курса.

– Я думаю, ты знаешь почему.

– Я бы хотела услышать это от вас.

– Боюсь, это не та история, о которой я люблю рассказывать, – сказал он. – Тем более что ты и сама прекрасно знаешь ее. Об этом кричал каждый студент моего факультета. Расскажи лучше, что привело тебя ко мне?

– Ваши знания, Ибрагим Давидович.

– Твои знания не многим меньше моих.

– Но меньше.

Они замолчали, и Дарья попыталась понять, о чем сейчас думает лектор: был ли он польщен ее словами, принял их как должное или же просто пропустил мимо ушей?

– Твое кофе сейчас остынет, Дарья, – сказал Харченко.

– Да, конечно, – она спешно сделала несколько глотков и поставила пустую чашку на поднос. – Видите ли, я сейчас наблюдаю за ходом беременности одной девушки, и то, что с ней происходит, ставит меня в тупик. Дело в том, что ее плод развивается ускоренными темпами. Собрав всю имевшуюся у меня информацию, я выяснила, что подобный случай был где-то в Европе, но об этом почему-то замалчивают. Я подумала, что, возможно, вы знаете об этом… – она запнулась на полуслове, увидев, как побелел лектор. – Что с вами? – испуганно спросила Дарья, вжимаясь в кресло, словно внезапный страх Харченко проникал и в нее, а дрожь становилась заразной.

Впервые Дарья видела своего бывшего лектора в подобном состоянии. Это был словно другой человек – разбитый и сломленный. Не в силах понять причину подобной перемены, она решила дать ему немного времени для того, чтобы он смог прийти в себя. С трудом оторвав взгляд от Харченко, Дарья уставилась на бескрайнее кукурузное поле.

Оно действительно было похоже на море. Зеленое море кукурузных стеблей, тянущих свои руки к небу. И кажется, что кто-то крадется там, среди этих зарослей. Десятки, сотни неизвестных. Может быть, целая армия…

– Доктор Харченко? – осторожно позвала Дарья, когда начало смеркаться.

– Да? – теперь его голос вновь приобрел уверенность и твердость.

– С вами все в порядке?

– Это твой диагноз или вопрос?

Дарья улыбнулась. Это снова был старый добрый ворчливый лектор.

– Послушайте, доктор…

– Нет, Дарья, это ты послушай меня, – Харченко повернулся к ней, едва ли не впервые с момента встречи заглядывая в глаза. – Как ты думаешь, карьера заслуживает того, чтобы ради нее поступиться семьей?

– Я не думала об этом, – Дарья смутилась своей лжи и опустила глаза.

Харченко холодно улыбнулся.

– Для каждого человека в определенный момент жизни наступает время выбора, Дарья.

– А когда этот момент наступил для вас, доктор?

– Я уже не доктор. Давно не доктор.

– Вы хотите сказать, что выбрали личную жизнь?

– Разве ты видишь здесь мою жену, детей? Разве я похож на счастливого отца или деда?

– Я вас не понимаю, Ибрагим Давидович, – честно призналась Дарья.

Тяжелая рука Харченко легла на ее плечо.

– Возьми отпуск, Дарья. Забудь о своей пациентке, забудь об этой беременности.

– Что?

– Помимо тебя есть много других хороших врачей. Они смогут помочь ей.

– Почему?

– Потому, что ты чертовски талантлива. Не повторяй моей судьбы.

– Не повторю, если вы расскажете мне то, что знаете.

– Я ничего не знаю.

– Но… – Дарья снова встретилась с ним взглядом, понимая, что спорить бесполезно. – Я не брошу Ксению, – тихо сказала она.

– Значит, ты закончишь так же, как я. Или хуже.

* * *

Тимофей Александрович Макаров с интересом смотрел на своего правопреемника. Десять лет он жил работой, стремился достичь успеха, поднять прибыли, прикладывая все свои силы для этого. Десять долгих лет. Наконец пришло долгожданное уведомление о повышении. Тимофей Александрович слишком долго ждал его. Сначала он верил, потом надеялся, и вот сейчас, когда о повышении никто и не думал, оно пришло. Новое место, где придется все начинать сначала. Начинать в шестьдесят два года!

Но не повышение тревожило Макарова. За долгие годы, посвященные этой работе, он успел привыкнуть к ней. Она стала частью его жизни. Почти как семья. Макаров мечтал передать свое место в надежные руки, человеку с опытом, а этот парень, направленный сюда Елизаветой Викторовной Маслаковой, выглядел неопытным цыпленком, который не то что нести яйца, но и клевать-то не умеет. Макаров снова и снова представлял себе Елизавету Викторовну и не мог понять, что подтолкнуло ее к такому решению.

«Отец ее внука… Гм, ну и что? Могла бы просто помочь ему открыть какой-нибудь музыкальный магазин, раз уж он вообразил себя Паганини или как там его…» – Макаров был не силен в истории, а в музыке и подавно.