Город мелодичных колокольчиков

— Э, Пануш, звезды не всегда полезно считать! Звал, но ты не услышал.

Георгий отбрасывает уголь и заразительно смеется, потом наполняет таз водой из медного кувшина и с наслаждением опускает свои почерневшие пальцы. В глазах Матарса немой вопрос. Он не понял, что Саакадзе победил смертельного врага — апатию.

«Барсы», восклицая: «Ваша! Ваша нашему Георгию!», плотно обступили его, расспрашивая, что задумал Непобедимый.

Не желая томить друзей, Георгий таинственно отвечает:

— Дальше стережет вас на путях победа. Дальше — Кербела, священный город шиитов, а на пути к нему лежит Багдад — обитель мира, который вы должны взять отвагой и мечом. Это окончательно расположит султана Мурада к Моурав-паше и даст в скором будущем возможность избавиться от назойливого честолюбца Хозрев-паши, лишнего на линии Багдад — Исфахан.

«Барсы» помнят Багдад калифов и полководцев, его высокие зубчатые стены, угловые квадратные башни и примыкающие к внешним укреплениям минареты и мечети, соединенные каменными лесенками, связывающими их в одну труднопреодолимую цитадель. С персидскими тысячами они днем взяли Багдад, а теперь?

— Теперь обитель мира, — продолжает Георгий, — вы захватите ночью, врасплох. Возглавив передовой отряд, вы подкрадетесь к крепости с севера, используя густые рощи пальм и померанцевых деревьев, окружающих местность, где находится гробница Зубейды, неотразимой жены Харун-ар-Рашида. Завязав битву на северных башнях, вы, «барсы», оттянете на себя основные силы персов. К этому часу анатолийские орты обступят южные стены Багдада, атакуют их и уже внутри города соединятся с вашим передовым отрядом.

— Да поможет нам анчисхатская божья матерь, — проникновенно сказал Ростом, — осуществить в битве то, что ты, Георгий, сейчас нам начертал!

— Багдад! — ударяет Георгий простуженного «барса» по плечу, от него Матарс расплывается в улыбке.

И вдруг, схватив шаль, Матарс начинает размахивать ею, как башлыком, словно уже скачет по обсаженной пальмами улице Дер-эс-Салама — жилища мира, как называют великолепный город сказочного калифа.

И все «барсы» дружно подхватили песню:

Чемо гуло! Чемо таво!Ангел на плече на правом!Слава и камням и травам!Той воде, что лечит, слава!Чемо таво! Чемо гуло!Кто теперь сильней Матарса?Немочь горла ветром сдуло!Щит над Тигром — солнце «барса»!Чемо гуло! Чемо таво!Песня, как звезда богата!Ждет дружину переправа —Битва за ключи Багдада!

Шумно одобрили «барсы» план Саакадзе: использовав пальмовые рощи, захватить Багдад.

А побежденный враг — апатия, — взмахнул серыми крыльями, с шумом покинул дом воинственных «барсов».

До сумерек слышались визг и скрежет. Это воины с остервенением точили на оселке клинки, выверяли кинжалы и сушили порох.

Все, как будто по уговору, забыли о ливнях, продолжающих бичевать Месопотамию. Саакадзе не забыл, но он знал, что больше не будет остывать кровь у «барсов» ибо в этом их неисчерпаемая сила.

Цепи Северо-Анатолийских гор остались позади. Все расплывалось в зыбком тумане. Может, потому не замечал Керим ни роз в садах Трабзона, ни блеска солнца в хрустально-зеленом море, ни серебристо-серых облаков над темной скалой Митром.

Нет желаний, кроме одного! Оно всецело овладело Керимом: «Эрзурум! Там Непобедимый! Там все, кто по справедливости первого неба называются „барсами“. Там неповторимый ага Папуна! Там мой духовный брат… А ханум?! Кому еще аллах ниспослал столько красивых чувств и благородство души? О всепредрешающий, сократи дорогу, укороти время, ибо сердце мое переполнено нетерпением».

Но размерен шаг трех верблюдов, привычно покачиваются тюки на горбах кораблей пустыни. Неодобрительно смотрят погонщики на слишком торопящегося купца. Нельзя пытаться изменять то, что предрешено всезнающим.

Пришел час, и остались позади тридцать тысяч садов и виноградников, а бухта Трабзона стала походить на обломок блюдца. Дорога свернула в ущелье Хоршит-Дереси и пошла вверх к Гюмюисане. Бактрийские верблюды преодолели Вавукский перевал; под ногами покорителей пространства скрипел снег. А Кериму все чудилось, что караван неподвижно стоит на месте. Он снова торопил. Погонщики ругались, кутаясь в башлыки. Нерадостный звон колокольчиков раздавался над Чорохом, словно льдинки срывались с утеса. Темно-зеленой стеной встали хвойные леса, как бы преграждая путь к заснеженным высотам. Опять остановка! Костер. Погонщики закрепляли вьюки.

Керим нервно дотрагивался до лба, ему почудилось, что он заледенел, оказывается, наоборот — лоб пылает, «Сколько фарсахов осталось до цели его странствия?» Скалы не отвечают, погонщикам Керим не верит. Он проводит ладонью по черной бородке, подстриженной в турецком вкусе, выпрямляет стрелки усов, придающих ему молодцеватый вид; а синие шарвари, зеленая куртка и полосатый тюрбан увеличивают его сходство с капитаном турецкого корабля. Это полезно в пути, хоть и не радует Керима. Он бы хотел походить только на купца и поэтому даже решил в Аискале купить синий тюрбан с красным верхом, но погода портилась, падала снежная крупа, и он отменил привал.

Снова ругались погонщики и кутались в башлыки. И снова вверх и вниз, вверх и вниз шли, злобно кося глаза и отплевываясь желтой слюной, бактрийские верблюды.

Что занесло его в суровые горы Анатолии черноморским ветром?

«Видит пророк — любовь! О всепоглощающий, как сильна твоя власть над сердцем, над мыслями!» — Керим обращает свой взор к небу, но оно отсутствует.

И снова день без радости, снова ночь без сна! Но нет начала без конца. Караван достиг Илиджинских источников. До Эрзурума остается около часа езды. Огляделся Керим: каменистая дорога делает петлю, над ней высятся древние башни, внизу берега Евфрата соединяет горбатый мост.

Каменная глушь. Тупик. Какая безнадежность! Круги плывут перед глазами Керима. Какой-то гул! Что это? Не разваливается ли горбатый мост?

Внезапно налетел ураган, горы, река, лес со свистом закружились в дикой пляске.

«Ка-а-ара-а-ель!» — завопили погонщики, поспешно укрываясь вместе с верблюдами в глубокой расселине. Неожиданная остановка! Керим в отчаянии подполз к выступу, стараясь предугадать: скоро ли промчится караель. «Эрзурум! Один час до тебя, но как ты неизмеримо далек!»