Город пахнет тобою...

 Консул на самом деле не отказал. Он просто меня не принял. Неприемные часы для населения. Я в сотый раз обругала наше представительство и убралась восвояси. Надо пообедать в городе и ехать к Штефану. Деньги в банке второй день лежат. Хоть не буду от него зависеть теперь, а то даже неудобно — чужой человек, а на меня свои кровные тратит.

 Приехав на Вёхлерстрабе, двенадцать, я удивленно задрала голову, осматривая высокое современное здание из стекла и бетона. Скромная табличка гласила, что оно целиком принадлежит рекламному агентству «Щольц и Друзья». Я зашла в большой современный холл, где толпился народ, и попросила сообщить Штефану Шоллю, что я, наконец-то, приперлась. Тон девушки меня смутил — он был таким подобострастным, а у меня разве что отпечатки пальцев не сняли.

 — Герр Шолль просил вас подождать. Чай или кофе? — вдруг засуетилась она. — Пройдемте в гостевую.

 — Кофе, — нервно дернула я плечом.

 — Сахар? Сливки? Американо? Латте? Какой вы хотите?

 — Латте, — все больше удивлялась я.

 Девушка провела меня в комнату с огромным мягким диваном. Включила телевизор и быстро удалилась. Я вздохнула, вытянулась на диване и принялась щелкать каналы. Телевизор две недели уже не смотрела.

 — Ваш кофе, — поставила она на журнальный стол напиток в большом бокале и тарелку со сладостями. — Герр Шолль скоро будет, у него переговоры.

 — Простите, а кем работает герр Шолль? — не выдержала я такого облизывания своей скромной особы.

 Секретарша округлила глаза, но быстро справилась с эмоциями и почему-то шепотом произнесла:

 — Герр Шолль — креативный директор нашей компании. Именно он и его команда придумывает все то, что вы видите по телевизору и на улицах. Вот, кстати, сейчас идет наша реклама, которую разработал герр Шолль.

 Я удивленно повернулась к экрану, на котором какой-то жуткий монстр поедал своего предшественника. «Мы ненавидим дорогое» — неслось из динамиков. Контора, торгующая бытовой техникой. «Сатурн» называется. «Сильнейшие технологии всех времен. Безжалостно низкие цены» — завершился технический канибализм. Фига себе! Круто! А его фрау Пурген в сутенеры записала… Мужчина-то не хухры-мухры… Солидный. Так, стоп, Маша! Мало тебя солидные мужчины мордой по асфальту возили? Домой! Этот такой же. Сначала добрым прикидывается, а потом блядью и содержанкой будет называть. Домой, моя любимая Машенька! Я себя люблю больше. Все они такие. Им нельзя доверять.

 Когда Штефан позвал меня и по-мальчишески сбежал по ступеням к машине, я поняла, что все-таки не могу поверить в слова секретарши. Одет в потертые джинсы и обычный пуловер. Да, фирменное. Но не такое, чтобы ахнуть от крутизны. На ногах всё те же раздолбанные кеды. Ну не ходят так директора на работу… Не ходят.

 — Штефан, а кем ты работаешь? — не выдержала я, когда он вырулил на какую-то широкую улицу.

 — Креативным дизайнером, — заулыбался он.

 — Контракт подписал?

 — Да. Очень хороший контракт. Интересная будет работа. У меня уже столько идей. Ты даже не представляешь, сколько всего можно сделать!

 — Я видела твою работу по телевизору. Тот жуткий монстр-пожиратель… Достойно.

 — Правда? — обрадовался он. — Хорошо, что тебе понравилось. Мне не особо, там другие были идеи, гораздо лучше.

 — Но клиент выбрал самую говенную? — рассмеялась я. — Так обычно и бывает.

 Деньги из кассы забирала лично я. Он даже не дотронулся до них. Две тысячи евро, как я и просила. Тут же отзвонила маме, сказала, что все получила, пошаркала ножкой и наговорила ей всяких приятностей. Всё, можно жить и не мучиться угрызениями совести. Хотела отдать Штефану деньги, которые он за эти несколько дней потратил на меня, но он отказался. Я решила, что оставлю их, когда буду уезжать домой. Надо человека как-то отблагодарить за гостеприимство. Жизнь стала потихоньку налаживаться. Консул у нас теперь на новенького, да? Что ж... И этого унесут готовенького. Да! Дорога, дорога, осталось немного, я скоро приеду домой!

Глава 9

 — Мария, деточка, ты не погуляешь с Сашей? У меня с сердцем плохо, — стояла на пороге вполне себе бодрая фрау Марта, наша соседка по площадке. — И в ушах звенит, — добавила она, видимо оценив мой недоверчивый взгляд.

 — А ваша Саша будет меня слушаться? — поинтересовалась у нее. Я никогда в жизни не гуляла с собаками и понятия не имела, что с ними делать.

 — Я тебе мячик дам, — заверила меня старушка.

 Сия фрау второй день паслась у Штефана в квартире. Первый раз она притащилась на следующий день после нашего знакомства на лестнице. Просто зашла познакомиться с соседкой, то есть со мной. Нет, она и предлог нашла замечательный — попросила Штефана повесить занавески, а то, мол, голова кружится. Видите ли, Саша играла и оборвала. Занавески, конечно же, вешала я. Потом Штефан мне объяснил, что периодически все соседи помогают фрау Марте. Ее дети живут в Австрии, оплачивают ей все расходы, каждый месяц присылают деньги. Однако старушке то и дело нужна чья-то помощь по мелочам. Хотя временами Штефану казалось, что бабка специально что-то ломает, лишь бы с кем-то пообщаться. Узнав, что я из России, она впала в состояние глубокой радости и принялась вспоминать свою бурную послевоенную молодость, русских солдат и еще бог знает что, о чем я не имела ни малейшего представления. Впрочем… Через час я прискакала к ней с блокнотом и ручкой, чтобы записать воспоминания, на чем свет ругая гадкого Каулитца и свой потерянный навеки диктофон. Мне показалось, что подобное интервью было бы интересно нашим читателям к празднику Победы. Так мы с ней и подружились. Штефан не стал возражать. Ему даже понравилось, что я не слоняюсь по квартире с кислой миной, а придумала себе занятие. Правда, что касается занятия, то всех переплюнул наш затейник консул. Эдакий ролевик-любитель. Вчера я приехала к нему с документами из полиции, клятвенно заверив, что в ближайшие пару дней мне пришлют документы из России. Консул проверил все, сказал, что справка поддельная, так как нет какого-то личного штампика полицейского. После чего позвонил сначала сержанту Глитшу, потом комиссару Хаммарбергу, чтобы проверить, что я не сама ее себе написала под дверью. И только потом сообщил, что ему нужны две моих фотографии строго три на четыре и тот самый штампик. На скромный вопрос, по какой причине я узнаю о фотографиях спустя неделю, добрый дядька сказал, что он не в курсе, что я об этом не знаю. Я изо всех сил улыбалась и старалась быть вежливой, хотя хотелось орать и качать права. Нельзя. Один раз с ним я уже лопухнулась, теперь вот мне это аукается… или икается… Штампик мне поставили без всяких вопросов, сержант Глитш смог только посочувствовать и посоветовал держаться. Сфотографировалась я хитро — сделала фотографии цветные, черно-белые в глянцевом и матовом варианте. Консул опять долго мотал мне нервы, то ему это не нравилось, то другое, то фотографии какие-то не такие, пока я прямо не спросила, чего он от меня хочет и что вообще происходит. Дядька обозвал меня «скользкой натурой» и велел принести какие-нибудь документы из России, пока он, де, тоже тут запросы рассылает. Но Полина обещала прислать все вот-вот, сказала, что возникли трудности с отделом кадров, посему сегодня я никуда не поехала, решив побыть дома и приготовить для Штефана чего-нибудь вкусного. Он вообще располагал к себе настолько, что мне постоянно хотелось что-то для него делать полезного и приятного. Да и надо как-то реабилитироваться перед ним. За завтраком произошло просто отвратительное событие. Штефан включил утренние новости, и журналист как раз завершил что-то говорить про Билла. Я даже замерла, услышав знакомое имя. В груди тут же больно закололо, горло сдавило, руки похолодели, спина взмокла. Я кое-как сдержалась, чтобы не кинуться к центру и не начать вращать ручку приемника, дабы найти еще какие-то новости про него. Как ты там, мой мальчик? Выступаешь? Выздоровел? Вспоминаешь ли меня? Наверное, нет… Уже забыл…

 «Дожили, — недовольно проворчал Штефан. — Теперь великая Германия рыдает из-за того, что какой-то гей потерял голос».

 Я уронила вилку и подняла на него наполняющийся злостью взгляд.

 «Хотя о чем я? — продолжал ничего не подозревающий о надвигающемся урагане Штефан. — У него ни голоса, ни слуха, ни таланта. Да, смазлив, но не более того. Таких как раз любят старые пидорасы. Наверное, в постели хорош оказался. Главное сейчас — это удачно раздвинуть ноги».

 И гром прогремел, посылая в белобрысую голову тысячи молний. Я орала на него так, что, казалось, полопаются стекла. Как я не бросилась на него с кулаками, до сих пор не понимаю. Почему я его не убила в тот момент — не знаю. Но Штефан был очень близок к гибели. Меня трясло от гнева, я готова была испепелить его, удушить, загрызть, уничтожить. Я наговорила ему столько всего, что до сих пор стыдно. Штефан обалдел, а потом спросил, не фанатка ли я. И я поняла, что веду себя, как дура. Но в тот момент остановить меня уже было невозможно — пробовали ли вы остановить ураган, только набравший полную силу? Послав его к чертям, я гордо сбежала с кухни. Нет, ну а чего он, в самом деле, моего мужчину такими словами называет? Совсем что ли спятил? К обеду я оценила всю глупость ситуации, и решила испечь для Штефана шарлотку и состряпать ужин. Типа извиняюсь. Вот от этого милого занятия меня и оторвала фрау Марта со своей брехучей Сашей.

 Таки старушка не казалась мне больной и умирающей. Наоборот, она смотрела на меня как-то странно, с хитрой улыбочкой типа «я все знаю».

 — Может быть, мне зайти в аптеку и купить вам лекарства? — с обеспокоенностью в голосе спросила я.

 — У меня все есть. Погуляй с Сашей. Иди в парк, она там побегает, поиграй с ней в мячик. Саше надо больше двигаться, врач сказал, что она толстая.

 Это было вдвойне странно, потому что эту собаку только инвалид без рук, ног и глаз мог назвать толстой. Шпиц был в замечательной физической форме, весел и активен. Так же, как и фрау Марта. Зачем она навязывает мне свою собаку?

 Взяв поводок и мячик, мы отправились с Сашей гулять. В парк… Фрау Марта настоятельно рекомендовала мне пойти именно туда. Я представила, что там среди деревьев меня ждет Билл. Он сидит на скамейке, грустный, задумчивый и наслаждается теплым ветром и ярким солнцем. Во что он сейчас одет? В кожаную куртку и толстовку имени себя. Черные джинсы. Шапочка и очки. Шея обмотана черным вязаным шарфиком. Просто сидит на лавочке и улыбается. В груди все тянуло. Больше не надо никому демонстрировать улыбку и хорошее настроение, не надо играть и шутить. Можно просто быть собой. Только не надо плакать. Ему бы не понравилось.

 Саша не предпринимала никаких попыток сбежать. Она прекрасно знала команду «Апорт!» и радостно приносила мне мячик. Я гоняла ее по лужайке, дразнила и откровенно издевалась над собачкой. Та оглашала округу радостным лаем и с детской наивностью кидалась за игрушкой. Оказывается, иметь собаку — это прикольно. Она-то точно не предаст и не бросит, будет любить тебя за то, что ты есть, а не за что-то другое. Кто-то сказал, что, «если бы ты превратился в мышь — твоя кошка сожрала бы тебя без всяких эмоций, а если бы я превратился в мышь — моя собака любила бы меня не меньше». Кажется, мой кот так и сделал — сожрал меня без всяких эмоций. Вернусь домой, заведу себе собаку. Маленького щенка. Мы будем жить вдвоем и никто не посмеет нас обидеть, а когда щенок вырастет, он загрызет любого, кто посмеет оскорбить меня. Мне нужна защита. Кто-то, на кого бы я могла опереться, кому бы могла пожаловаться, за кого бы я могла спрятаться. Я устала быть сильной. Устала днем улыбаться, носиться и создавать видимость бурной деятельности. Все равно ночью я становлюсь жалкой лужицей нервов — тихие истерики и слезы в три ручья — наше всё! Штефан ничего не говорит по утрам. Лишь тормошит за завтраком. Но я-то понимаю, что он все видит. А я… Я не могу. Я хочу к нему.

 Нельзя.

 Где ты, мой родной? Что ты сейчас делаешь?

 Молюсь.

 Можно я хотя бы мысленно буду рядом с тобой?

 Я там, где ты. Я рядом с тобой.

 Меня больше нет.

 Вернись ко мне.

 Я не могу.

 Просто вернись.

 Нельзя…

 Я зашвырнула мячик подальше, несколько утомившись от игривости зверя. Пусть побегает и поищет, надоела уже эта блоховозка. Мяч поскакал по дорожке с горки, пересек другую тропинку пошире и улетел в кусты. Саша ринулась за мячом. Хорошо как на улице. Тепло, солнечно. Куртку можно снять. Устала я от этой весны. Хотя в Европе весна проходит более безболезненно, чем в России. В Москве в конце марта снег везде лежит и грязь несусветная, а в Берлине вон все зеленое стоит. Тюльпаны во всю цветут. Крокусы отходят. Саша на кого-то гавкала в кустах. Боже, всем она хороша, но какой же сучий характер у животного, а! И брешет, и брешет! Вот правильно ее в этой жизни сделали сукой, потому что много брехала в прошлой. Зато в следующей жизни она совершенно точно родится баобабом. Просто невыносимо громкое существо. Я поднялась с лавочки, на которой пару минут назад «разговаривала» с Биллом, и пошла за собакой. Наверное, мяч достать не может, застрял что ли он там?