Город принял

Но закончить обещание мне не удалось. Раздался громовой топот на лестнице: в проем двери ввалились двое пожарных, в касках, с рацией, противодымных очках, и все присутствующие, кроме лысого мужчины и меня, невольно стали улыбаться. На лицах пожарных в первый момент тоже плавало недоумение, потом один из них, пожилой, поопытнее, хмуро скакзал:

– Ложный… – и устало махнул рукой.

А лицо второго пожарного – юного, еще безусого – выражало такое безмерное удивление, что даже мне стало смешно.

И тогда лысый мужчина, глядя мне прямо в глаза, спросил тихо:

– Вы смеетесь?… Вам это кажется смешным?…

– Да! Да! Мне это кажется смешным! – крикнул я и, повернувшись к остальным, скомандовал: – Все! Друзья, представление окончено! Все по своим делам!..

Хозяин, суетливо потирая руки, которые от нарукавников казались неестественно толстыми и короткими, спросил:

– Пройдете в комнату?

За столом сидела заплаканная женщина и смазливая черненькая девица.

– Расскажите, пожалуйста, что вы об этом думаете, – предложил я хозяину. Кстати, как ваша фамилия?

– Селиванов… Евгений Михайлович… – растерянно сказал хозяин. – А это жена моя… Мария Федоровна… и дочь… Вера…

Он очень волновался, ерзал, сильно потел, он двоился, четверился, множился у меня на глазах, как плохо отфокусированное изображение в телевизоре. При этом он буквально истекал крупными каплями пота, я боялся, как бы он вовсе не истаял, превратившись в призрак, от которого останутся на столе лишь черные сатиновые нарукавники.

Он мне почему-то был очень симпатичен из-за этих нарукавников – их ведь никто теперь и не носит, совсем затюкали, засмеяли, зашутили их. Они вроде и не нужны никому – все живут хорошо, рукавов не жалко.

А ему нужны – в углу стоял освещенный перевернутой настольной лампой чертежный станок, кульман, с недоконченным листом. Пузырек с тушью открыт, сохнет чернота в рейсфедере. Это в первом часу ночи-то.

Взрослая дочь, много расходов. Сапоги замшевые нужны – значит, пока нарукавники…

– Евгений Михайлович, а телефон у вас есть?

– В коридоре… с него, собственно… все началось.

– Ну-ну, рассказывайте… – поторопил я его.

– Кто-то повадился звонить… и днем, как говорится… и ночью. Позвонят – и молчат, дышат в трубку, и все…

– Когда?

– Да несколько дней уже… А сегодня – просто непрерывно…

– Вы кого-нибудь подозреваете?

На лысине Селиванова вновь сверкнули гроздья прозрачных капель, он молча пожал плечами, и, невольно копируя его, такой же жест сделала Мария Федоровна. Я быстро посмотрел на Веру, которая сидела понурившись:

– А вы?

В коридоре раздался резкий телефонный звонок. Вера невольно вздрогнула.

– Подойдите! Быстренько! Но трубку первая не кладите…

Вера вышла в коридор, за ней я и ее родители, которые с большим интересом, словно на невидаль какую, смотрели на собственный телефон. Вера взяла трубку, сказала тихо:

– Алло… алло… – повернулась ко мне, собираясь сказать что-то. Но я торопливо прижал палец к губам, запрещая ей обращаться ко мне, и показал жестом, чтобы она продолжала вопросы по телефону. – Алло… алло… – тихо повторяла она.

Но… безрезультатно. Я нажал рычаг аппарата, потом решительно сказал хозяину:

– Евгений Михайлович… Я вас прошу, оставьте нас на минутку…

Муж с женой, опять одинаково пожав плечами, удалились в комнату. Я еще несколько мгновений смотрел на девушку, потом спросил:

– Кто это?

Девушка молча покачала головой.

– Ну-ну, давайте, Верочка… давайте… Я же вижу – вы знаете! Быстренько говорите!

Молчание.

– Ну хорошо! Я вам сам скажу! Это ваш любимый молодой человек, с которым вы поссорились, но из гордости не хотите звонить ему первая. И он тоже держит марку! Так? Так я говорю?

Вера снова покачала головой.

– А как? Слышите, Вера, мне это начинает надоедать!

Мягкое, слабовольное лицо девушки поплыло слезами.

– Мне стыдно… – бормочет, всхлипывая она. – Никакой он не любимый… Требует, чтобы я с ним встречалась… А я не хочу… Вот он и…

– Понял, – удовлетворенно кивнул я. – Значит, слушайте меня внимательно. Будем ждать его звонка. Когда позвонит, вы спросите: «Это ты?…» Как его зовут, кстати?

– Слава…

– Ага. Значит: «Это ты, Слава? Ну не молчи… Скажи что-нибудь…» Если ответит – разговаривайте с ним сколько сможете… Если не ответит – говорите сами все что в голову взбредет, только подержите его на проводе… Ясно?

Вера кивнула.

Я торопливо набрал номер:

– Григорий Иваныч? Я, Тихонов. Да-да… Попробуем. Значит, номер здесь… – Я посмотрел на цифры в рамочке аппарата. – Подождем его малость… Ага… Как позвонит, сообщим по рации, а вы уж через Центральную телефонную… Есть…

Положил трубку. В коридор снова вышли родители Веры.

Все ждут, напряженно глядя на телефон, друг на друга. Вера нервно теребит край передника… Звонок. Вера берет трубку…

– Алло… Алло… Слава… – Голос у Веры перехватывает от волнения. – Ну что ты молчишь? Слава…

Я моргнул Задираке, тот вихрем скатился на лестницу.

– Ну, Слава! – просит Вера. – Хорошо, не хочешь говорить – не надо! Но что ж ты меня-то мучаешь…

…Неизвестные преступники, взломав дверь киоска «Союзпечать», совершили кражу 5 руб. разменной монетой и скрылись. Розыск ведет 18-е отделение милиции.

Сводка

26 Григорий Иванович Севергин

…Женский «телефонный голос» из динамика сообщил: «… из автомата „57-643“ на площади Маяковского, около выхода на Садовую-Триумфальную улицу».

– Спасибо! – дал отбой и через радиоцентр запросил патрульного: – «ПМГ-119», слышали?

– Слышали, уже едем! – Голос патрульного доносится из того же динамика, но слегка искажен радиопомехами. – Через две минуты будем!

Я быстро, подошел к блоку телевизионных экранов, включил панораму площади Маяковского. Нажал тумблер, панорама на экране начала круговое движение – косо метнулся памятник, проскользнули колонны Концертного зала, широкий проем улицы Горького, и вот высветилась деревянная облицовка входа в метро, а за ним – будки автоматов. Я остановил моторы телекамер, укрупнил кадр. В будках – двое: мужчина с буйной, по плечи, шевелюрой, в модных очках, с красивым надменным лицом; видно, что он разговаривает с достоинством, не спеша. И молодой парень, с короткой «боксерской» стрижкой, нянчит в губах замусоленную сигарету. Видна и третья будка, но там женщина. Вот теперь надо точно угадать: который из мужчин? Тю-у, чертяка, – я подбежал к пульту, схватил бумажку, включил связь: