Город пропащих

– А чего хотят?
– озадаченно спросил Федор.

– Мне расщелкали, но ведь трудно судить... Тоже по слухам все... Старик помолчал.
– Будто бы хотят с "новыми", с "шерстяными" этими, договориться. Наша, мол, "крыша" и участие, живите спокойно, но берите в долю...

– Неплохо придумано...
– заметил Федор.
– Надоело, значит, в подполье сидеть, когда деньги легально "отмыть" можно. Хоро-ошо...

Он засмеялся, представив, как Артур Нерсесович договаривается с "ворами в законе". Но и удивительного здесь ничего не было. Решение простое, как яйцо. Само напрашивается. То, что называли "дном", становится поверхностью и в полном праве теперь вершить любые дела, и никакой УК - не указ! Да какой УК? Это для нищих, бомжей да карманников на вокзале. Солидные люди сами законы пишут, и не для них они писаны.

– После Крота, ну, кумекаешь, когда он узнал про Китайца и хотел его гэбэшника в заложники взять, - продолжал Игнат, - в "Руне" большой шмон был - Мирон всех сменил, защиту какую-то, говорят, установили. От "прослушки". Теперь обслугой там Зяма Павлычко командует. Зяма - мужик скользкий. Продался с потрохами, но фасон перед остальной шатией-братией держит. Скажу так: доверять никак нельзя. А на тебя не зря глаз положили, у них там слизь одна. А ты боевой, молод еще, но опыт имеешь.

– А ты про Купца, конечно, ничего не слыхал?
– усмехаясь, спросил Федор.

– Да откуда? У меня здесь телефона нет, и не приезжал никто давно. Вот Мишку жду. Что-то подзадержался он в Москве.
– Игнат навострил уши: Случилось что с ним?

– Он на Китайца наехал, конкретно. Гранатомет, стрельба, но в "молоко"...

– Вот это да!
– выдохнул изумленный Игнат.
– Тихо сидел, никуда не лез...

– Видно, подперло, бабки понадобились...

– Сам? Без Мирона?
– недоверчиво покачал головой старик.

– Вот уж не знаю... Судя по тому, что он рассказал, сам рискнул...

– Замочат!
– уверенно проговорил Игнат.
– Кранты Купцу. И не Китаец. Свои.

– Короче, дядька Игнат, завтра прямиком потопаю в "Руно", - сказал Федор, как отрезал.
– Затянул я дело, пора мне в этой навозной куче пошуровать.

– Смотри, такое говно пристанет, не отмоешься, - предостерег Глухарь.

– Не, я там долго не задержусь. У меня свои планы...
– Федор поднялся.
– Пора мне...

– Ты постой...
– Игнат как будто о чем-то раздумывал. Потом решился, встал и пошел в глубь сада, поманив рукой Федора. Тот двинулся за стариком.

Глухарь подошел к огромной поливочной бочке. Рядом с ней под кустом смородины на деревянных решетках стояли ведра и лейки. Старик поставил ведра на землю, поднял одну из решеток - под ней лежала присыпанная соломой сколоченная из досок плита. Федор недоумевающе смотрел на Глухаря.

– Давай-ка сдвинем, - попросил старик. Они взялись с обоих концов, нажали, и плита съехала в сторону, открывая лаз.

– Погреб у меня там, - пояснил Игнат. Вниз вела грубо сколоченная лесенка. Сначала по ней спустился Глухарь, а за ним следом и Федор. Он подумал, что там придется стоять пригнувшись, но внизу оказалось довольно большое помещение. Старик вытащил из кармана фонарь, посветил, и Федор увидел впереди узкий проход. Именно туда устремился Игнат.

Проход был тесный, Федор, идя боком, почувствовал, что стены его выложены камнем.

– Это что же такое?
– спросил он.
– Неужто ты вырыл такой схорон?

– Куда мне!
– отозвался Глухарь.
– На этом участке, видно, большой дом стоял. Когда я в пятидесятые годы в здешних краях впервые объявился, тут стрелочником мой свояк работал, от него это место ко мне и перешло, когда я в последний раз освободился и решил завязать. Свояк в Коломне осел, а я на переезде остался. Свояк говорил, что когда он в сороковые годы здесь работать начинал, сразу после войны, то еще кирпичный фундамент торчал и стены. Бомбили, знать... Железная дорога-то рядом. А подвалы остались.

И они действительно скоро очутились в просторном подвале. Щелкнул выключатель, и под потолком, до которого можно было достать рукой, зажглась яркая лампа, осветив старый, позеленевший кирпич стен. Посередине стоял большой, крепко сколоченный стол, а рядом - несколько табуреток.

– Ого!
– сказал Федор.
– Бомбоубежище!

Но когда он взглянул на то, что лежало на столе, то потерял дар речи.

– Вот так, Федя!
– скромно сказал старик.
– Теперь ты понял, чем я на досуге промышляю? Сначала так, баловался, а теперь хоть из пыли, хоть из дерьма такое изделие могу испечь, что мало не покажется...

Федор перебирал в руках разноцветные проволочки, батарейки, на одном конце стола в аккуратной коробочке тикало несколько будильников. В банках и колбах переливались яркими красками какие-то порошки, жидкости, лежали стопочкой завернутые в вощеную бумагу плотные брикеты. Были тут несколько спиртовок, реторта с резиновыми трубками, множество газовых баллончиков, а также полный набор слесарных инструментов. Около стола возвышался плотно закрытый шкаф.

– Да ты алхимик, дядька Игнат!
– Федор хотел пошутить, но не получилось, серьезным делом занимался старик.

– Мне давно Мишка помогает, - объяснил Игнат, - я в этой химии не петрю ничего, все по наитию. В зоне со мной сидел один, ну, так, на досуге балакали... Большой человек был, ученый. На фронте этим занимался, в партизанах. А я памятливый. Мишка-то в химии голова. Вот вдвоем и колдуем. Могу с наперсток подарочек сделать, а рванет по высшему классу.

Показав свое хозяйство, Глухарь заторопился назад. Федор шел за ним и размышлял о том, что не случайно, совсем не случайно старик раскололся. Не похвастаться хотел, а прямо намекнул на то, что должен бы сделать Федор.

Они вышли в сад. Уже совсем смеркалось. Игнат задвинул лаз плитой, укрыл соломой, сверху положил решетку, поставил на место ведра и лейки.

– Думай, паря, думай, - бросил Стреляному. Когда Федор уже прощался с ним у калитки, из сгущающейся темноты со стороны линии послышались быстрые дробные шаги. И через несколько минут перед ними выросла фигура Мишки. Парень был явно взволнован.

– В Москве опять потеха, - сказал он после приветствий.
– Купца разжаловали. Мне из его охраны один шепнул, что всех их рассчитали. Уматывает Купец за бугор со всем семейством.