Город туманов

Не прошло и нескольких часов, как весь Луд хохотал над итогом, которым обернулась высокопарная речь, произнесенная мэром в Сенате. Вечером толпа сожгла его чучело, а среди тех, кто плясал вокруг костра, были Распутная Бесс и мамаша Тиббс. Впрочем, едва ли мамаша Тиббс понимала, что происходит. Для нее главное было поплясать.

Стало известно, что йомены и их капитан участвовали в вышеупомянутой демонстрации, взирали на нее с благосклонными улыбками.

Среди респектабельных торговцев, издалека наблюдавших за разбушевавшейся толпой, находился часовщик Эбенеезер Прим. Он тем не менее не позволил своим дочерям присутствовать при столь знаменательном событии; и они скучали дома, разогревая ужин для отца и его подмастерья.

Однако Эбенеезер вернулся домой в одиночестве, а Рози и Летиция не решились задавать ему какие бы то ни было вопросы. Вечер неспешно влачился к ночи, Эбенеезер сидел за чтением «Прогулки доброго мэра по Луду» (нравоучительной и невыразимо нудной поэмы, восходящей к начальным временам существования Республики) и время от времени строго поглядывал поверх очков на дочерей. Они сидели с вязанием, перешептывались и то и дело поглядывали на дверь.

Когда наконец они отправились спать, ученик еще не появился, и, оказавшись в своей спальне, девицы вынуждены были признать, что более скучного вечера после появления в доме этого подмастерья, то есть с начала весны, у них еще не было. Оставалось лишь удивляться тому, сколько веселья скрывалось под чопорной внешностью этого молодого человека.

И действительно, насколько разнообразили вечера, проведенные в обществе сухого отца, комические рожи, которые он корчил за спиной сего Добропорядочного джентльмена! А уж как было здорово, когда с губ его вдруг срывалось пронзительное хо-хо-хо, немедленно превращавшееся в самое приторно-благочестивое выражение. Кроме того, он, казалось, располагал неистощимым запасом загадок и смешных песенок, а изобретательности и разнообразию его розыгрышей практически не было конца.

С самого раннего детства обе мисс Прим мечтали обзавестись обезьянкой или какаду, подругам их привозили из дальних плаваний братья и кузены, но отец категорически отказывался держать в доме такое создание. Однако его новый ученик оказался куда более забавнее, чем любая мартышка или какаду с Коричных островов.

На следующее утро, когда упомянутый молодой человек не спустился к раннему завтраку, состоявшему из рулета и бокала домашней настойки, девицы заглянули в его комнату и обнаружили в ней нетронутую постель, на полу лежал брошенный за ненадобностью аккуратный черный парик. Молодой человек так и не вернулся за ним. И когда девушки попытались робко спросить у отца о том, что произошло с подмастерьем, Эбенеезер самым строгим тоном запретил им когда-либо упоминать его имя и добавил, загадочно покачав головой:

— Мне давно казалось, что этот юноша не тот, за кого выдает себя. — И со вздохом сожаления добавил: — У меня никогда еще не было ученика с такими удивительно умелыми пальцами.

Ну, а господин Натаниэль во время сожжения его чучела на рыночной площади благополучно сидел в собственной трубочной, погрузившись в чтение увесистого фолианта.

Он вдруг вспомнил, что именно в материалах по делу вдовы Тарабар видел нечто связанное с шуткой господина Амброзия относительно кровоточащих покойников, и теперь перечитывал протоколы. И пока он читал, цвета его умственного ландшафта постепенно менялись, как меняются краски естественного пейзажа в зависимости от положения Солнца. Но если мир перед тобой прорезает белая дорога, она остается белой, даже если на небе вместо Солнца светит Луна. А таковая дорога по-прежнему простиралась перед умственным взором господина Натаниэля.

Глава XVI Процесс по делу вдовы Тарабар

На следующий день, при всем столь любезном Закону маскараде, сенат провозгласил господина Натаниэля мертвым. С него сняли соответствующие посту облачения, которые были водружены на господина Полидора Вигилия, нового мэра. Самого же господина Натаниэля, облаченного в саван и уложенного на носилки, отнесли домой четыре сенатора, в то время как высыпавшее на улицы население сопровождало ложный траур кошачьими воплями и победными криками.

После завершения унизительной церемонии, когда кипящий гневом господин Амброзий явился, чтобы навестить друга, перед ним предстал весьма жизнерадостный покойник, приветствовавший его шлепком по спине и возгласом:

— Брози, жизнь никогда не прекращается! Хочу показать тебе одну интересную вещь.

И господин Натаниэль протянул другу открытый фолиант.

— Что это? — спросил господин Амброзий.

И с ноткой торжественности в голосе господин Натаниэль ответил:.

— Это Закон, Амброзий, в тех гомеопатических дозах, в которых его нашли полезным наши отцы. Садись и прочти все до конца.

Господин Амброзий знал, что когда Нат одержим какой-нибудь идеей, спорить с ним бесполезно. К тому же его разбирало любопытство, поскольку он давно понял, что под мимолетными настроениями Ната иногда кроются тонкие и полезные откровения интуиции. И потому, повинуясь силе привычки, что-то пробурчав насчет того, что сейчас не время для всякого вздора, он принялся читать книгу с того самого места, на котором ее оставил открытой господин Натаниэль, а именно с отчета о суде над вдовой Тарабар, обвинявшейся в убийстве мужа.

Обвинителем, как мы уже знаем, был работник по имени Рой Карп, которого нанял покойный фермер еще при жизни. Работник утверждал, что хозяин уволил его после уборки урожая, когда не легко найти работу.

Причина увольнения осталась неназванной, поэтому Рой отправился к самому фермеру, которого знал как доброго и справедливого хозяина, чтобы умолить того не увольнять Роя. Фермер признался, что причин для увольнения нет, если не считать того, что хозяйка невзлюбила Роя.

— Женщины вообще тонкая скотинка, Рой, — сказал он с виноватой улыбкой, — их лучше ублажать. Хотя тому, кого они невзлюбят, приходится несладко. Поэтому для всех будет лучше, если ты оставишь мою ферму, Рой.

Фермер наградил работника лишней горстью флоринов и сказал, что тот может взять из кладовки мешок чечевицы, только втайне от хозяйки.

Рой догадывался, почему хозяйка хочет от него отделаться. Вторая жена фермера, она была почти девчонкой, и скорее годилась своей падчерице в старшие сестры, чем в мачехи, однако ума и рассудительности ей было не занимать. Рой знал, что у нее есть любовник, и однажды вечером застал ее в саду в объятиях молодого иностранца Кристофера Месоглина — ботаника, объявившегося в окрестностях фермы как раз перед великой засухой.

— С тех пор, — показал на допросе Рой, — она все время придиралась ко мне и хотела побыстрее избавиться.

В общем, сам он и его жена и дети лишились крова.

В первую ночь заночевали в поле, и когда разгорелся костер, Рой развязал мешок, который с позволения фермера прихватил из амбара, чтобы сварить на ужин суп из чечевицы. Но вместо чечевицы в мешке оказались плоды, к которым Рой Карп, как житель западных краев, родившийся и выросший у Эльфовых переходов, не посмел бы прикоснуться сам и не позволил бы сделать этого жене и детям. В мешке оказались плоды фейри. Рой зарыл их в поле, поскольку слышал, что из них получается отменное удобрение.