Город в песках

— Не возьметесь ли вы за обследование этого углубления? — обратился Сетон к Етти. — По-моему, оно сделано умышленно; я уже нашел в нем серебряную пластинку. И этот диск, наверное, тоже серебряный, не правда ли? Здесь, вероятно, спрятано что-то особенное.

Мы решили, что Етти придет сюда и сразу же после обеда займется расчисткой углубления в полу.

Приблизительно в половине третьего вернулась с раскопа Етти.

— Я извлекла значительную часть вещей, — сказала она. — Это клад драгоценностей, он великолепен, но там осталось еще очень много. Попадаются очень хрупкие предметы, поэтому будьте осторожны.

Я со всех ног бросилась к двери. Даже до южной части дворца было довольно далеко. Мимо конюшен и храма Гимилсина, по крутому каменистому подъему, мимо жилых кварталов я добралась наконец до дворца. За ним дальше на север, до самой линии горизонта простиралась пустыня — очень желтая в лучах послеполуденного солнца.

Выемка в полу имела в ширину около двух футов и оказалась довольно глубокой. По краям ее стояли маленькие картонные коробки, в которые Етти поместила различные находки. Я села на пол и принялась их разглядывать. Здесь были какие-то клинообразные куски красивого синего цвета. Я знала, что это лазурит; в изобилии имелись куски той же величины и формы, но тускло-серого цвета; Сетон сказал, что они серебряные. Кроме того, тут были карнеоловые, серебряные и ониксовые бусины и множество мелких круглых дисков — они напоминали большие подвески, так как у каждого диска имелись серебряные планки с отверстиями по краям, служившие, по-видимому, для продевания нескольких рядов нитей. Наконец я заметила две длинные булавки с крупными головками — лазуритовой и серебряной — и один или два лазуритовых амулета с изображением животных, похожих на быков. «Как красиво, должно быть, выглядело это сочетание красок с блеском металла, когда украшение было новым, — подумала я, — полупрозрачный золотисто-красный карнеол и синий лазурит в блестящей серебряной оправе». В тот момент я не знала еще, что благодаря искусству химика Пьера и реставратора Етти нам удастся почти полностью вернуть украшению былой вид. А пока я лежала плашмя на земле и, опустив коробку в яму, осторожно счищала землю; затем я просеивала содержимое коробки через мелкое сито, на случай, если мной упущен какой-либо предмет. И всякий раз в сите неизменно оставались мельчайшие бусины. Мне было интересно, для чего они предназначались? Ведь они настолько малы, что их невозможно нанизать на нити в промежутках между более крупными. Вдруг моя кисточка натолкнулась на что-то твердое. Я подула, и сквозь пыль проступил ярко-синий предмет. Я продолжала осторожно дуть, пока контуры предмета не очистились полностью. Затем, взяв нож с широким лезвием, я стала медленно окапывать его со всех сторон, пока предмет не оказался на поверхности. Тогда я вынула его из ямы и осторожно смахнула пыль маленькой кисточкой. Это была птица с распростертыми крыльями из лазурита. Кончик одного крыла был украшен серебряным колпачком, на втором же крыле колпачка не оказалось, но недалеко от кончика имелось маленькое отверстие, несомненно для того, чтобы продевать нить. Голова, тоже серебряная, не была, однако, головой птицы. Несмотря на то что она запылилась, потускнела и сплющилась от долгого пребывания под землей, мне было ясно, что это голова льва. Я увидела и другое: сквозь отверстие в серебряной части шеи птицы и в части, сделанной из лазурита, была продета проволочка, на которой виднелась маленькая карнеоловая бусина, подобная той, что я недавно нашла. Бусина, вероятно, служила лишь для усиления цветового эффекта, создаваемого серебром и лазуритом. Хорошо, что я не попыталась вынуть амулет большим и средним пальцами: головка птицы еле держалась, а проволока, вероятно, переломилась бы от прикосновения.

Я разыскала в коробке, в которую Етти сложила кусочки серебра, то, что надеялась в ней найти: маленький, слегка приплюснутый треугольник, похожий на наконечник для карандаша. Так и есть! Я надела его на кончик крыла, лишенный колпачка. Он идеально подошел. Птица была знакома мне по изображениям на цилиндрических печатях. Это был Имдугуд — орел с головой льва, символ бога войны и истребителя чудовищ Нинурты. Я нашла еще один амулет с изображением Имдугуда, но только меньшего размера. На этот раз его голова, туловище и хвост были из серебра и только крылья — из лазурита.

Етти в последний раз пошарила кисточкой по дну ямы.

— Кажется, все, — сказала она, но тут же остановилась. — Погодите, на самом дне имеется еще что-то…

Кисточка осторожно разметала пыль. И вот мы все увидели очертания круглого предмета.

— Дайте мне что-нибудь совершенно плоское, — попросила Етти, — я не решаюсь поднять его.

Ганс отломил кусок крышки от картонной коробки и передал Етти. Она сначала положила его рядом с круглым предметом, потом с величайшей осторожностью приподняла предмет кончиком ножа, подсунула под него картон и, осторожно расчищая кисточкой и сдувая пыль, извлекла находку наружу, и мы впервые увидели ее при свете дня. Это было великолепное серебряное украшение диаметром около пяти дюймов с выпуклостью в середине. Несмотря на то что украшение было сильно загрязнено, нам удалось разглядеть между выпуклой частью и краями четыре концентрических круга тончайшей филигранной работы. Украшение представляло собой увеличенный вариант маленьких дисков, найденных нами ранее. Оно отличалось только тем, что по краям его не было подвесок; ясно, что все они вместе с бусами и амулетами некогда составляли одно целое; но, судя по размеру и весу большого диска, украшение это не могло быть обыкновенным ожерельем. Держа в руке амулет с изображением Имдугуда, Ганс взглянул на нижний этаж развалин Малого храма, находившегося всего ярдах в десяти за дворцовой стеной.

— Сетон, — спросил он, — Ригмор уже сделала необходимые снимки храма в его настоящем виде?

Сетон ответил, что он утром видел проявленные негативы и остался ими доволен.

— В таком случае завтра же приступайте к сносу здания. Мне очень интересно узнать, что находится под ним.

— Кажется, мы отлично сможем реставрировать эту вещь, — сказала Етти, рассматривая на ладони темную серебряную пластинку с длинными подвесками. Кое-где на ней еще сохранились куски проволоки, которой они скреплялись. — Я совершенно точно представляю, каково было расположение подвесок, и мы сможем прикрепить обратно те, что отпали. Хорошо бы Пьер взялся за обработку серебра.

— Отличная идея, — ответил Ганс, — тогда вы сможете восстановить все украшения, а Рэчел зарисует его в натуральную величину.

После свободного дня Пьер не возвратился в Хафадже вместе с Хэмом и четой Мак-Эван; он удалился в маленькую лабораторию рядом с темной комнатой. Когда спустя несколько дней мы вновь увидели драгоценный клад, серебро блестело, а карнеол и лазурит сверкали. Теперь, когда диск был вычищен, мы заметили на нем со всех сторон дырочки, к которым прикреплялись три ряда бус; Ганс полагал, что это скорее всего священное нагрудное украшение, а темный серебряный обруч с длинными подвесками с одного края — головной убор. Етти проявила неистощимое терпение, собирая воедино сотни мельчайших фрагментов. Сначала она скрепила проволокой амулеты и, присоединив крохотные карнеолы к нити синих бусин, заполнила подвесками из серебра и лазурита пустые места на головном уборе. На это ушло немало дней. Наконец все было готово и передано Рэчел. Та обрадовалась такой не совсем обычной работе — ведь она была превосходной художницей. Она разложила всю коллекцию на чертежной доске: сверху головной убор, под ним — амулеты, далее — ожерелье из чередующихся серебряных и лазуритовых клиньев и наконец большое блестящее нагрудное украшение с тремя рядами бус. Все блестело и перепивалось. Весело напевая, Рэчел принялась за работу и сделала великолепную цветную репродукцию.

Тем временем здание Малого аккадского храма навсегда исчезло с лица земли; рабочие-шергати Сетона осторожно подбирались к расположенному под ним слою. Однажды утром, когда я наблюдала за их работой, Ганс нагнулся к траншее, откуда появилась голова шергати, и сказал:

— А вот и плоско-выпуклые кирпичи! Вы только посмотрите, — продолжал Ганс, указывая на стену внутри траншеи. — Кирпичи выложены наклонно, то в одну, то в другую сторону. Один слабо держится, я выну его.

Он вынул кирпич и подал его мне. Кирпич имел плоскую основу и выпуклый верх; он был весь шероховатый, точно кто-то в спешке кое-как сгладил глину рукой; я даже различила два ясных отпечатка большого пальца.

— Мне известно, как их изготовляли и как воздвигали эту стену, — сказала я Гансу, — но что все это значит?

— Это означает, — ответил он невозмутимым тоном, хотя его, по-видимому, удивляло, как можно в течение целого месяца записывать решительно каждую мелочь и не знать таких элементарных вещей, — что мы добрались до раннединастического периода. Применение этих кирпичей почти полностью совпадает с периодом, который начинается со вступления на престол первых правящих династий и заканчивается победой аккадцев над шумерами, одержанной ими шестьсот лет спустя. Где бы вы ни увидели эти кирпичи, можете не сомневаться, что имеете дело с раннединастическим периодом. Верхние кирпичи доказывают, что здесь стоял последний чисто шумерский храм, а над ним — первый аккадский.

Вот, оказывается, в чем дело!

— А под дворцом вы тоже предполагаете найти здания раннединастического периода?

— Конечно. Несмотря на то что клад драгоценностей обнаружен в аккадском слое, судя по некоторым признакам, найденные предметы относятся к значительно более раннему периоду. Например, такие же маленькие промежуточные диски с пластинками для продевания нитей бус обнаружены в Уре раннединастического периода.

В тот же вечер Сетон принес последние предметы из Малого аккадского храма; среди них оказалась цилиндрическая печать из серого камня. На ней были выгравированы два бога, которые с копьями нападали на страшное чудовище — семиглавого дракона. Богу, атаковавшему головы, удалось уничтожить четыре из них, и они безжизненно повисли, а острие копья все еще пронзало верхнюю голову. Но три остальные головы были живы и угрожали богу своими раздвоенными языками. Из спины чудовища поднимались длинные языки пламени.

Ганс пришел в сильнейшее возбуждение.

— Истребитель чудовищ! Интересно, нет ли связи между печатью и амулетами Имдугуда из драгоценного клада? — обратился он к Рэчел. — Возможно, это ритуальные драгоценности, которые надевали жрецы храма бога Нинурты; в углу дворца, что примыкает к храму, вероятно, помещались жилые покои его служителей.

— Хотела бы я знать, не Геракл ли это? — сказала Рэчел, глядя на печать.

— Вы имеете в виду семиглавого дракона?

— Да, — ответила Рэчел, — кроме того, имеется еще второй бог, который помогает убить дракона, точно так, как Иолай помогал Гераклу. И потом, взгляните на пламя: ведь Геракл в конце концов победил гидру при помощи огня.

Слова Рэчел проложили новый путь на северо-запад, через Малую Азию в Грецию, в глубь веков, в эпоху, когда рождались легенды, теперь полузабытые, о богах, которые помогали людям охранять стада от чудовищ. Начав с маленького звена, каким явилась цилиндрическая печать, Рэчел постепенно сковала цепь выдвинутых ею веских доводов, с помощью которых ока доказала, что прообразом Геракла, могучего героя Греции, послужил бог войны древней Месопотамии.