Город Зверя(сборник фантастических романов)

Я поманипулировал управлением, и мы начали снижаться над Кенд–Амридом.

Позже мне пришлось пожалеть, что мы не приземлились на одном из островов, ибо Хул Хаджи обнаружил, что Кенд–Амрид изменился с известного ему времени, когда он как изгнанник провел некоторое время в этом городе.

В вечерних сумерках, погрузивших темные башни города в густую тень, мы проплыли над ним с легким сердцем.

Место это было безмолвное и огней горело мало, но я отнес это к тому факту, что обитатели его являлись людьми, по слотам Хула Хаджи, упорно трудившимися, с простыми удовольствиями и празднества их проходили только при свете солнца.

Мы снизились на окраине города, и я сбросил якорь — «кошку», вонзившую в землю острые лапы и давшую мне возможность спуститься по лесенке и прикрепить канаты к росшим поблизости чахлым деревьям.

Глава 2. ГОРОД ПРОКЛЯТЬЯ

Когда мы приблизились к Кенд–Амриду, рука Хула Хаджи инстинктивно легла на рукоять меча. Хорошо зная его, я заметил этот жест и нашел его тревожным.

— Что–нибудь не так? — спросил я.

— Не уверен, друг мой, — ответил он.

— Мне кажется, ты говорил, что Кенд–Амрид — безопасное место для нас.

— Я так думал, но мне неспокойно. Я не могу объяснить это чувство.

Его настроение передалось и мне, и в мозг стали закрадываться мрачные мысли.

— Я устал, — пожал плечами Хул Хаджи. — Мне кажется, что все дело в этом.

Я принял это объяснение, и мы пошли к воротам города, чувствуя себя немного менее встревоженными.

Ворота были открытыми, и никто не охранял их. Если жители настолько щедры душевно, чтобы позволять себе такое, то не возникает никаких затруднений найти у них помощь.

Хул Хаджи, однако, пробормотал что–то о том, что это необычно.

— Они народ не общительный.

Мы шли по безмолвным улицам. Высокие темные здания казались лишенными признаков жизни, словно декорации, возведенные на сцене для экстравагантной постановки — и сцена в данный момент была пустой.

Когда мы шли, наши шаги вызывали гулкое эхо. Хул Хаджи шел вперед, направляясь к центру города.

Немного позже я услышал еще что–то, кроме эха, и остановился, коснувшись ладонью руки Хула Хаджи.

Мы прислушались.

Тихие шаги, такие, какие издает человек, идущий в суконных шлепанцах или в сапогах из мягкой кожи.

Звуки донеслись до нас. Рука Хула Хаджи снова легла на рукоять меча.

Из–за угла появилась фигура, закутанная в черный плащ, закрепленный на голове в виде капюшона. В одной руке он держал букет цветов, в другой — белый плоский ящик.

— Приветствую тебя, — обратился я к нему в марсианском приветствии. — Мы — гости в вашем городе и ищем помощи.

— Какую помощь может оказать Кенд–Амрид человеческому существу? — мрачно пробормотал закутанный в плащ человек, и в голосе его не было ни единой вопросительной ноты.

— Мы знаем, что ваш народ практичен и полезен, когда речь заходит о машинах. Мы думали… — Заявление Хула Хаджи оборвал странный смех закутанного в плащ незнакомца.

— Машина! Не говорите мне о машинах!

— Почему же это?

— Не спрашивайте ни о чем! Покиньте Кенд–Амрид, пока можете!

— Почему нам не следует говорить о машинах? Ввели какое–то табу? Народ теперь ненавидит машины? — Я знал, что в некоторых обществах Земли страшились машин, и общественное мнение отвергало их, поскольку в них видели бесчеловечность, и упор на машинизацию заставлял некоторых философов обеспокоиться, что человеческие существа могут стать в перспективе слишком искусственными. На Земле, я, как ученый, сталкивался иногда с такой позицией на вечеринках, где меня обвиняли во всех смертных грехах из–за того, что моя работа имела отношение к ядерной физике. Я гадал: не довели ли жители этого города подобные взгляды до воплощения в жизнь и не запретили ли машины, поэтому решил задать такой вопрос.

Но человек в плаще снова засмеялся.

— Нет, — ответил он, — жители города не ненавидят машины, если они не ненавидят друг друга.

— Твой ответ невразумителен, — нетерпеливо бросил я. — Что случилось? — Я начал думать, что первый встреченный нами человек в Кенд–Амриде оказался сумасшедшим.

— Я же вам сказал. — Он быстро огляделся по сторонам, словно нервничал. — Не задерживайтесь здесь, чтобы выяснить, что случилось. Покиньте Кенд–Амрид сейчас же. Не оставайтесь ни на секунду дольше. Этот город проклят!

Наверное, нам следовало бы послушать его совета, но мы не послушались. Мы принялись спорить, и это оказалось в известном смысле ошибкой, о которой нам пришлось потом пожалеть.

— Кто ты? — спросил я. — Почему ты единственный, кто в это время разгуливает по улицам?

— Я врач, — ответил он, — или был им!

— Ты хочешь сказать, что тебя исключили из гильдии врачей? — предположил я. — Тебе не позволяют заниматься практикой?

Снова бесконечно горький смех — смех на грани безумия,

— Меня не исключили из нашей гильдии. Я просто больше не врач. В наше время я известен, как Обслуживатель Типов Третьей Градации. Эти Типы Третьей Градации — человеческие существа! — Слова эти перешли в крик страдания. — Я был доктором — все мое образование побуждало меня сочувствовать своим пациентам. А теперь я, — зарыдал он, — механик. Моя работа — осматривать человеческие машины и решать, можно ли заставить их функционировать с минимальным уроном. Если я решаю, что их нельзя заставить работать таким образом, то должен обозначить их для отправки в лом, а части пойдут в банк для использования в здоровых машинах.

— Но это же чудовищно!

— Это чудовищно без всякого «же», — тихо отозвался он. — А теперь вы должны немедленно покинуть этот проклятый город. Я и так слишком много сказал.

— Но как же возникло такое положение? — настойчиво спросил Хул Хаджи. — Когда я в последний раз был в Кенд–Амриде, жители показались мне обыкновенным, практичным народом — тускловатым, может быть, но это все.

— Есть практичность, — ответил врач, — и есть человеческий фактор в человеке, вместе они означают Человека. Но дайте одному фактору поощрение, а другой зажимайте, и вы получите одну из двух крайностей — с точки зрения человечности.

— И какие же они? — спросил я, заинтересовавшись этим вопросом.

— Вы получите либо Зверя, либо Машину, — просто ответил он.

— Мне кажется, это примитивное представление, — заметил я.

— Так оно и есть. Но мы имеем дело с обществом, ставшим сверхупрощенным, — сказал он, понемногу оживляясь, когда разговор зашел на эту тему, бросая, однако, нервные взгляды направо и налево по улице. — Здесь поощряют Машину в Человеке и, если вам угодно, поощряли именно глупость Зверя — ибо Зверь не может предвидеть, а Человек может. Зверь в Человеке приводит его к созданию машин для своего благополучия, а Машина многое добавляет сперва к его удобствам, а потом к знаниям. В здоровой семье все это относительно быстро разрешилось бы само собой. Но народ Кенд–Амрида слишком многого лишил себя. И теперь Кенд–Амрид стал нездоровым местом.