Город. Новый Год

– Это че за дерьмо?!
– кричу, спрашивая у бегущего солдата.

Тот не обратил внимания и помчался куда-то дальше. Тогда я схватил за рукав другого.

– Че тут у вас творится?!
– воплю ему в ухо.

– Танки! Танки херачат!
– заорал он, пытаясь вырвать рукав.

– Какие нахуй танки?!
– опешил я.

– Чеченские, блять!

От этих слов у меня все внутри перекосоебилось.

"Бдум!". Здание снова тряхнуло, да так, что я не удержался на своих ослабевших ногах и упал на пол, выпустив своего случайного собеседника. Затылок резануло острой болью.

– М-м-м-м-м-м!
– мычу, пытаясь приподнять голову и нащупать пальцами причину боли.

– Владимир, что с тобой?!
– пробасил Комлень рядом.

– Больно!

– всхлипываю, нашарив рукой осколки стекла в затылке.
– Федь... Федь, чей та, а?

– Лежи смирно! Не замай руками грязными!
– сказал он, отставив пулемет и сев рядом со мной на пол.
– Дай-кось погляжу!

Его огромные, но мягкие сейчас руки перевернули мою тушку и начали осторожно ощупывать затылок.

– Слышь, блять, хуле тут разлеглись?
– рявкнул выходивший из палаты Геродот.

– Иди к бесам! Не видишь, Владимир ранен?

– Ох ты ж блять!
– выматерился историк, ставший обладателем медицинской сумки после Креста.
– Че с ним?!

– Стеклами затылок посекло!

– Так, ясно! Значит так, у тебя во фляге что?

– Вода.

– Ясно... А, жопа! Ладно, похуй, так херачить будем! Дай флягу!

Геродот споро промыл водой затылок, после чего выдергивать кусочки стекла.

– У-у-у-у-у, блять!
– завыл я, дергаясь

– Лежи смирно, нахуй!
– Саня был напряжен. В его голосе чувствовалась практически атлантическая ответственность на плечах.

– Легко сказать!
– хриплю, сжимая зубы.

– Бля, у тебя тут всего два кусочка стекла застряло, а ты ноешь, как целка, которой в жопу без вазелина сунули!

– А-а-а-а-а-агх!
– захлебываюсь криком, когда первый кусочек все же был вытащен из меня.
– Блять, Федя, чем этот пидорас хоть дергает-то, а?

– Пинцетом. Не боись, все будет хорошо.

"Бумф!". На этот раз здание совсем не тряхнуло. Наверное, снаряд попал куда-то рядом со зданием. Или в другой корпус. Или...

– М-м-м-ма-а-а-а-ать!
– реву белугой, ощущая, как в затылок впивается что-то горячее и острое.

– Так, блять, все...
– выдохнул Геродот.
– Срань Господня, где у этого мудака перекись водорода была? О, вот!

Прохладная жидкость полилась мне на затылок, вызывая новые приступы боли, уже тупой и не такой сильной.

– Слушай, Хрящ, ты как так умудрился?
– спросил историк, перематывая мне голову белоснежным бинтом.
– Или они застряли в полу, как кинжалы?
– усмехнулся он своей собственной идее.

– Вот я не ебу, чесслово!
– ворчу, морщась от собственных воспоминаний.
– Просто чет ебнуло, здание затряслось и я ка-а-а-а-ак на пол шмякнусь. Затылком об пол приложился - и на тебе, кровяка.

– Ну ты, блять, везунчик!
– фыркнул Саня, затягивая узел.
– Все, нахуй, три клизмы два раза в день, клистир на мыле, гастроскопия каждый четверг после дождичка!

"Бдаух!". На этот раз чеченцы попали прямо по нашему этажу. Послушные воле ударившей в них сталисто-тротилловой чушки, кирпичи разлетели на крупные и мелкие обломки, пробив в стене дыру размером с мою голову.

– Подкалиберными херачат!
– произнес Без Пяти.

– Че?
– спрашиваю недоуменно.

Ну вишь, дырка какая!
– он ткнул в новое отверстие в стене.
– Это они подкалиберными противотанковыми херачат. Фугасный бы тут все нахуй разъебал.

– Ага. И твою жопу тоже!
– гыгыкнул Геродот, которому один из обломков кирпича снес с головы шапку.

– И твою тупую голову!
– не остался в долгу Без Пяти.

– Но-но!
– усмехнулся историк.
– Она такая тупая, потому что в ней много знаний! Поэтому у нее такая интересная геометрическая форма!

На это никто не нашелся, что возразить и мы заржали, как кони.

– Че ржете?
– вкрадчиво поинтересовался Сержант, нависнув над нами, аки Сцилла над несчастной триерой.

– Эм...
– тут же замялись мы.

Впрочем, моя белоснежная повязка говорила сама за себя.

– В медпункт не надо?

– спросил Витя.

– Потом, после боя.

– Как знаешь. А теперь все по позициям, - произнес он без обычного своего надрыва.

Наша рота медленно рассосредотачивалась по всему корпусу. Нас было очень немного, а удержаться требовалось во что бы то ни стало. Отступить из той западни, в которую мы сами себя загнали, не смог бы никто. По этим узеньким городским улочкам, под огнем злобных чеченцев, плохо различимых в темноте... Нет уж, увольте!

А тем временем грохот боев начал нас настигать отовсюду. Кажется, чеченцы разом атаковали наши отряды по всему Городу. Отчаянная орудийная стрельба, стрекот автоматических пушек, грохот автоматных и пулеметных очередеей сливались в одну какафонию боя, достойную симфонии Вагнера. И это пугало тем сильнее, что нохчи пока что не атаковали нас. Да, обстреливали из танковых орудий...

"Бамф!". Здание содрогнулось. С пронзительным грохотом рухнул шкафчик для лекарств, разбив стеклянную дверцу на мелкие осколки.

... но не штурмовали. Пока что. Может быть. Так, лишь развлекались, подгатавливая нас, разминая, как это делают с пластилином или тестом. И собираясь начать готовить лишь тогда, когда генеральный повар этого сраного Ада сочтет нужным кинуть нас на огонь.

Махмуд с остервенением наводил орудие на проклятый хирургический корпус. Оптический прицел в его Т-72 отчаянно барахлил и орудие стреляло куда Аллах на душу положит, но, что уже радовало, хотя бы в направлении противника. Не помогало ни то, что танк стоял неподвижно и палил чуть ли не прямой наводкой, ни отсутствие какого-либо противодействия со стороны русских. Со времен его службы на Т-62 в рядах Советской Армии слишком многое поменялось и стало непонятным, а курсы переподготовки в Чечне никто и не думал проводить. Его, как одного из имеющих хоть какой-то опыт обращения с танками, выдернули из отряда безумного Арби Бараева еще месяц назад и приказали найти и подготовить экипаж для трофейного "Урала", захваченного во время провального ноябрьского штурма. И если подобрать водителя не составило труда, то все остальное было куда как печальнее. Наводчика он так и не нашел и был вынужден сейчас совмещать в себе обе роли, постоянно сражаясь с непокорной СУО, то ли сломанной кем-то из танкистов во время сдачи, то ли просто бывшей уже давно неисправной и так и доставшейся ему по наследству от предыдущих владельцев. Слава Аллаху, что в этом танке хотя бы не нужен заряжающий, хотя выбираться из своего места и пересаживаться на место наводчика для того, чтобы киянкой дослать снаряд из в очередной раз заклинившего автомата заряжания приходилось регулярно. Да и снарядов к танку было немного, а потому стрелять приходилось нечасто, редко и нерегулярно.

Тем не менее бывший сержант советской армии дело свое знал хорошо и целился старательно. И не его вина, что снаряд часто мог улететь в совершенно другое, незапланированное для этого место. Вот и сейчас, приникнув к прицелу, Махмуд наводил танковую пушку на второй этаж корпуса, а затем нажал на педаль выстрела. Послушное воле своего хозяина, орудие выплюнуло положенный боеприпас, с каким-то противным лязгом откатившись назад. А тем временем снаряд в едином порыве сгоревших сотен тысяч частей бездымного пороха летел вперед. Его удар о кирпичную стену был страшен. Корпус боеприпаса врезался в кладку, давая дорогу вольфрамовому стержню, проделавшему отверстие и конусом увлекавшим за собой куски и крошку красного кирпича, а затем и пробившим насквозь податливую человеческую плоть, скверно защищенную каким-то жалким сантиметром карбида бора. Убитый рухнул на бетонный пол, орошая его фонтаном хлещущей кровью, став очередным элементом рукотворного пейзажа смерти и разрушений. Лишь белоснежная повязка на голове выделялась из окружающей красно-серой грязи.