Город

Только повозки остановились, как двери распахнулись и наружу пестрой толпой бросились слуги. Двое подставили деревянную лесенку, чтобы Эм и Бартеллу легче было спускаться. Эти же двое проводили их к лестнице из трех невысоких ступенек. Слуги будто готовились подхватить гостей, если тех вдруг угораздит споткнуться. Стоило войти, и Эм с Бартеллом угостили прохладной водой в хрустальных стаканах. Остальная толпа под наблюдением солдат разгружала витраж. Эм слышала, как взволнованным голосом распоряжался Обтрепа.

Их провели во внутренний дворик, и здесь Эм была совершенно очарована: дворик оказался уменьшенным подобием площади снаружи, тоже шестиугольный, только вместо фонтана посредине располагался пруд с пестрыми рыбками. Здесь им навстречу вышел сам хозяин, румяный, потеющий, говорливый, доброжелательный. Пока Эм озиралась, разглядывала резные окна и бочком подбиралась к пруду, чтобы полюбоваться на рыбок, он улыбнулся и спросил:

– Тебе нравится мой дом, госпожа Эмли?

– Он очень… красивый… – прошептала она, кивнув из вежливости.

– Правда истинная! – Купец широко заулыбался, впервые услышав от нее хоть что-то. – Его выстроили пятьсот с лишним лет назад для спутницы императора. Ей очень нравились звери, птицы и всякие морские создания: обходя дом, их можно видеть во множестве. Оттого его так и зовут – Дом тварей земных.

Название привело Эм в восторг. Польщенный купец провел их в двери, увенчанные дельфинами, и они попали во второй дворик – точную копию первого, а из него, миновав очередную пару дельфинов, прошли в шестиугольную гостиную. После солнца снаружи в комнате, залитой светом ламп, было прохладно и темновато. Купец указал взглядом вверх и, приподняв бровь, вопросительно и весело посмотрел на гостью.

Она задрала голову. Потолок, к ее удивлению, оказался стеклянным, но света почти не пропускал из-за пышно разросшейся зелени, усеянной белыми цветами.

– Летом, – пояснил хозяин дома, – мы запускаем растительность, чтобы внутри было прохладно. А зимой подстригаем, чтобы впустить солнечный свет.

Больше в комнате никого не было. Эм устроилась в уголке на удобном мягком диване; деревянные подлокотники были вырезаны в виде бегущих кошек. Мужчины углубились в обсуждение новостей Города. Сидя рядом с отцом, Эм чувствовала себя хорошо и покойно, пока помещение не начало наполняться гостями.

А тут еще и Бартелл поднялся на ноги.

– Пойду помогу Обтрепе, – сказал он ей. – Посиди здесь, а я вернусь, как только смогу. – И скрылся за дверью, не замечая ее молящего взгляда.

Купец смеялся, приветствуя вновь входивших гостей. Эм забилась в уголок и попыталась стать как можно незаметнее.

Некоторое время на нее действительно не обращали внимания. Она сидела опустив голову и гладила деревянных кошек, гадая, как скоро удастся работникам собрать и водворить на место привезенный витраж. То есть, на самом деле, долго ли еще ей здесь торчать.

– Госпожа… позволь тебе водички поднести?

Она подняла глаза и увидела слугу, обращавшегося к ней, как и подобало, с почтительного расстояния. Она молча покачала головой.

К ее немалому облегчению, он отошел. Но только для того, чтобы вскоре вернуться с блюдом закусок. На ломтиках хлеба покоились розовые креветки. Зрелище заставило ее содрогнуться. Совсем другое дело – живые креветки, резвящиеся в океанских пучинах…

А слуга еще и наклонился к ней, чтобы доверительно прошептать:

– Следом подадут блюда из левиафана и спрута…

Она вскинула глаза и уставилась на него с ужасом и отвращением. Однако он улыбался; она поняла, что он ее поддразнивал, и неуверенно улыбнулась в ответ.

– Можно мне присесть? – спросил он.

Она огляделась, боясь, что за такое поведение буфетчик мог нажить себе неприятностей. Потом заметила: слуги, разносившие гостям закуски и напитки, были облачены в хлопковые блузы, а этот молодой человек был в шелковом наряде и начищенных кожаных сапогах. Она сразу почувствовала себя глупо, но ничего не успела сделать или сказать – он сел рядом с ней, положив руку на спинку дивана позади нее, и сказал:

– Меня зовут Толеми. Я сын хозяина.

Его лицо оказалось как-то совсем уж близко, Эм наклонила голову и попыталась отодвинуться, но он лишь придвинулся вплотную, так что она чувствовала тепло его дыхания. Он был вполне симпатичен, пожалуй, даже хорош собой, но глаза блестели от выпитого вина, а речь была немного невнятной.

– Видел я сейчас твое морское окно, – сказал он. – Просто чудо, что такая юная девушка – и создала подобную прелесть! У тебя, наверно, совсем особенные ручки… – И он накрыл ее руку своей.

Его ладонь была горячей и влажной. Эм стало неприятно, и она убрала руку.

– Отец говорил, что ты очень немногословна, Эмли. Еще он утверждал, будто ты красавица, но за вуалью разве что разглядишь? Может, откроешь личико ради меня?

Она замотала головой и принялась озираться: вот бы уже вернулся отец! Как-то так получилось, что гости стояли к ним преимущественно спиной, создав им с Толеми подобие уединения. Эм хотела встать и пойти либо к отцу, либо к хозяину дома, но, двинувшись с места, обнаружила, что Толеми сидел прямо на ее юбке, которую она расправила по дивану. Ее попытка высвободиться рассмешила его.

– Подними вуаль, и я тебя отпущу, – прошептал он, притискиваясь еще ближе.

Его рука заползла на ее талию… потом накрыла грудь… и наконец пребольно ущипнула сосок.

Она сорвала вуаль и отмахнулась от него. Он расхохотался и выпустил ее юбку. Эмли вскочила. Тут появился купец и подозрительно уставился на взволнованную девушку и своего хохочущего сынка.

– Милая моя, с тобой все в порядке? – спросил хозяин дома, наградив Толеми негодующим взглядом.

Она кивнула, чувствуя, что волосы у нее растрепались, а щеки горят огнем. Потом спросила:

– Отец?

– У них почти готово. Хочешь, пойдем сама все посмотришь? – И он подал ей руку.

Она благодарно закивала.

Официальное представление витража никакого удовольствия ей не доставило. Это притом, что место для него было выбрано с большим толком: на высокой стене, где сквозь него будет светить утреннее солнце. Гости, разодетые в шелка и драгоценности, хлопали в ладоши и хвалили ее искусство, а купец разразился целой речью, превознося и труд Эмли, и свою собственную проницательность в выборе мастера. Только Эм все равно чувствовала липкую ладонь Толеми, крадущуюся по ее телу, и негодовала сама на себя: ну что за доверчивость!