Город

Подъезжая к пирону, он обратил внимание на то странное оживление, которое сейчас на нём царило. Обычно этот утренний вокзал был тих и дремотен, но сегодняшнее утро, вопреки установившемуся правилу, составляло исключение и на этом его отличия ещё не закончились, и главное из них заключалось в том, что когда головной электропоезд въехал на станцию сразу несколько человек бросилось под колёса электрички.

Хотя состав и без того плавно сбрасывал скорость, старший машинист резко ударил по тормозам. Не прошло и пяти секунд, как оглашая округу зловещим скрежетом, многотонная вереница вагонов остановилась, но Григорий знал наверняка, что всё это уже слишком поздно.

Он моментально взмок, не в силах осознать того, что произошло, буквально лишь одно мгновение назад.

— Господи! Да что же это такое твориться?! — запричитал помощник машиниста Сергей.

Геннадий Александрович, на мгновение лишился не только речи, но и возможности двигаться. Он замер, у пульта чуть сгорбившись от тех тревожных мыслей, которые непосильным грузом навалились, на его плечи.

Похоже, что все его дурные предчувствия разом сбылись.

Он уже предчувствовал все предстоящие бесконечные объяснительные, изнуряющие разбирательства, расследования и судебные тяжбы.

«— Ну почему же это произошло именно сейчас, когда он расплатился по кредиту за свою квартиру, и жизнь вот-вот наладилась? За что?»- лихорадочно размышлял про себя машинист.

Внезапно Геннадий волевым усилием заставил отключиться от всех посторонних мыслей, ясно сознавая, что больше не может позволить себе находиться в прострации и медлить с принятием решений. Он всецело сосредоточился на том, что необходимо было сделать в первую очередь. Для этого существовала стандартная инструкция, и ему необходимо было во всём полагаться на неё. Чем больше неточностей и расхождений с установленными правилами он допустит, тем сильней будет его вина.

Он отдал помощнику приказ связаться с диспетчером вокзала и сообщить о происшедшем, а сам, более не колеблясь ни секунды, отварил дверь, для того чтобы, выйдя на перрон, осмотреть место происшествия.

Имея за своими плечами большой жизненный опыт, Геннадий, который однажды уже сталкивался с подобным инцидентом, правда, не таких грандиозных масштабов как сегодняшний (тогда под колёса поезда бросился самоубийца), уже заранее представлял как всё это будет выглядеть: куски мяса, костей и внутренностей, разбросанных по всему железнодорожному полотну, а ещё кровь, кровь везде, красная и густая как кетчуп, она неглубокими лужицами покоиться в небольших ямках гравийной насыпи, либо неряшливыми бесформенными мазками красуется на чёрных просмоленных шпалах, кровавые брызги повсюду, словно специально разбрызганные каким-то безумцем из распылителя. Геннадий даже прикинул заранее, сколько вёдер потребуется для того чтобы собрать всё это с насыпи.

Отогнав от себя навязчивое ведение, Геннадий решительно соскочил с платформы и присел на корточки, для того чтобы взглянуть под колёса состава.

Всё было почти, так как и рисовало его воспалённое воображение — части тел, перемолотые в винегрет и разбросанные по рельсовому пути, однако, крови, которой здесь должно было быть целое море, не меньше, он не увидел вовсе.

Но больше всего в увиденном его потрясло не это.

Если говорить откровенно, то отсутствие крови вообще вылетело у него из головы, как самая незначительная деталь.

Самая существенная разница между картинкой в его воображении и сокрушающей реальностью заключалась в том, что все эти тела, которые превратились в бесформенные обрубки, всё ещё были живы.

Испытывая непередаваемый ужас оттого, что, нарушая все известные ему законам природы, все эти расчленённые тела продолжали жить и двигаться (и это отнюдь не была предсмертная агония, как могло показаться вначале), Геннадий, как загипнотизированный, не отрываясь, глядел на всё это, до тех пор, пока его желудок не атаковал рвотный спазм.

А тем временем за его спиной с железнодорожного полотна, прямо перед головным электропоездом, на перрон попытался взобраться мужчина, у которого, начиная от грудной клетки, напрочь отсутствовала вся нижняя часть тела. Кроме того, когда он перебросил свои руки через край перрона, оказалось, что они тоже отрезаны чуть выше локтей.

Геннадий был настолько поглощён созерцанием мясорубки под колесами электропоезда, что вовсе не обратил внимания на то, как в распахнутые двери электрички хлынул поток людей находившихся до этого на перроне, и лишь после того, как из глубины состава послышались душераздирающие вопли он, всё-таки, сумел придти в себя и медленно попятился обратно в кабину машиниста.

Именно в этот момент, издав низкий гортанный звук, в щиколотку Геннадия зубами впился человек, который, выбравшись на перрон, и увлекая за собой неровную бахрому из немногих уцелевших внутренних органов, опираясь на свежеобрезанные культи рук, наконец, сумел достичь машиниста.

Правая нога Геннадия полыхнула огнём, словно угодил ей в раскалённый металл. Едва удержавшись на ногах, он бросил взгляд вниз и увидел там странное существо, некогда бывшее человеком, но сейчас превратившееся во что-то мерзкое противоестественное.

Одновременно испытывая отвращение и ужас, Геннадий попытался освободиться от этого мерзкого чудовища и несколько раз ударил его свободной левой ногой, в то немногое что от него ещё осталось, то есть в голову. Хотя это причиняло боль и ему самому, Геннадий всё же сумел от него избавиться. Оторвав от ноги чудовище, Геннадий, для того, чтобы оградить себя от дальнейших нападений мощным ударом, произведённым с силой, о которой он даже в себе не подозревал, отправил его обратно с перрона под колёса электропоезда.

Как только он это сделал, то, чуть прихрамывая, опрометью бросился к лестнице, ведущей в машинное отделение.

Единственным желанием Геннадия в данный момент, не смотря на нарушение всех имеющихся инструкций, было как можно скорее покинуть эту обезумевшую станцию.

* * *

На единственной дороге ведущий из городка в Томск, впрочем, точно так же как и по направлению к Новосибирску и Кемерово, царило безумие.

Леонид, мчавшийся сейчас на мотоцикле по трассе, едва успевал маневрировать между стихийно возникшими баррикадами, перегораживающими едва ли не всю проезжую часть. Кое-где ему приходилось съезжать с дорожного полотна, для того чтобы объехать непроходимые заторы, или особо плотное скопление психопатов — на его счастье поля, обрамляющие дорогу, после прошедшего ночного дождя ещё не раскисли настолько, чтобы стать абсолютно непроходимыми. В который уже раз он поблагодарил судьбу за то, что именно мотоцикл являлся его любимым средством передвижения, ведь, в отличии от неповоротливого и громоздкого автотранспорта, только он способен был преодолеть все те преграды, что в таком изобилии встречались у него на пути.

Всюду, насколько ему хватало глаз, он видел одно и то же — человеческую трагедию: сотни столкнувшихся машин, оставшихся на дорожном полотне, ещё больше автомобилей лежало в придорожных кюветах, и, конечно же, как неизменный атрибут свихнувшейся реальности — бродящие по дороге мертвецы.

Схожую картину Леониду доводилось видеть в городе, но тогда он всерьёз рассчитывал на то, что едва ему удастся из него вырваться, как всё тут же коренным образом изменится. Теперь же он воочию убедился насколько, наивными были его представления о скором спасении.