Города и годы. Братья

В конце концов эта неустанная легкость начала раздражать Родиона. Стало совершенно ясно, что Варвара Михайловна притворяется. Что ей тоже страшно трудно и утомительно вставать посреди ночи, садиться за стол и писать под диктовку Шеринга или Родиона. Что она измучилась от непрерывного ожидания опасности, от ожидания боя, от мысли, что, может быть, флот идет в ловушку, что ловушка поставлена в самом неожиданном месте, что вот, когда Шеринг тихо и устало скажет: «Точка, абзац», — в этот миг все полетит к черту! Конечно, Варвара Михайловна угнетена до крайности, но она с умыслом подавляет в себе изнурение и страх, чтобы показать ему, Родиону, что она сильнее его, сильнее всех. Это очевидно! Она непременно хочет как-нибудь уязвить Родиона, заставить почувствовать, что она превосходит его в настойчивости, выдержке и в образовании. Конечно, конечно! — в образовании! Это в ней самое неприятное, отталкивающее, раздражающее. Зачем, например, она молча, бесстрастно сидит, глядя черными своими остановившимися глазами в пространство, когда Родион, спотыкнувшись в диктовке, подыскивает нужное слово или — просто не знает, как начать бумагу? Варвара Михайловна держит наготове пальцы, ровно, незаметно дышит, взгляд ее пуст — да, черт побери! пуст! Но в губах, в губах! Словно вот сейчас сорвется нужное Родиону слово, и нет, нет! Не срывается! И как же это слово, как его?..

— Пишите! — говорит грубо Родион. — Дальше! Гм-м…

Она готова писать, совершенно готова, она даже приподняла локти, — но как же это слово?!

И хоть бы один слог сорвался с густо-красных ее, чуть вздрагивающих губ! И хоть бы один раз она пожаловалась на усталость!

Откуда у нее такое самообладание, такое чувство превосходства? Что руководит ею, чем объяснить присутствие ее здесь, на боевом судне, что понадобилось ей на фронте, на этой стороне фронта, а не на той? Зачем она пришла сюда?

Комиссар флагманского судна Родион Чорбов находит наконец минуту поговорить с машинисткой о посторонних предметах.

— М…М…М… — начинает он, — откуда у вас… этого… откуда вы запаслись… как его?.. геройством?

Варвара Михайловна подергивает бровью. Она слышала, что ее хотят оторвать от дела, и готова оторваться, только — вот сию минуту — дочитает две-три какие-то строчки.

— Не думаете вы, — продолжает Родион, — что наш пароходик напорется… это самое… на мину и мы с вами… понимаете ли…

— Да, — громко отвечает Варвара Михайловна, беззаботно встряхивая головой и вдруг уставив прямой свой взгляд в глаза Родиона. — Да, товарищ Чорбов. Вполне возможно, что наш пароходик напорется на мину и мы с вами… это самое…

Она делает неопределенный жест, показывая раскрытыми пальцами в потолок рубки, и Родиону кажется, что на ее лицо, прямо против глаз, наведена стосвечовая лампа.

— М-м, да… — хочет он сказать, — как его…

Но Варвара Михайловна еще не кончила:

— Ведь если даже вы, товарищ Чорбов, думаете о мине, на которую напорется наш пароходик, то мне тем более…

— То есть как? — грубовато перебивает он. — Почему — «даже я»? Что же я… какой-нибудь… как его?

Она не перестает глядеть на него, и лампа, озаряющая ее лицо, стремительно усиливает свет до ста пятидесяти свечей, до двухсот, до трехсот…

— Да! — спохватывается Родион. — Надо составить инструкцию об этом… о порядке отчетности… Возьмите пол-листа. Нет — лист! Полный лист, в разворот!..

У него голос командира, когда он выкрикивает — в разворот!

Иногда Варвара Михайловна бывает особенной. (Кстати, у Родиона такое чувство, что он плавает на флагманском судне давным-давно, что он не расставался с Шерингом и великолепно успел изучить Варвару Михайловну, со всеми ее хитростями.) Она как будто приоткрывает свое существо, показывает, что ей нечего таить от Родиона или бояться его, что она действительно забавляется работой.

Родион водит круглой головой из стороны в сторону, бугры на его лбу исчезают и появляются, он диктует сводку событий за истекший день.

— Отчаливая от села… как его… Воскресенского…

— «Как его» тоже писать? — невозмутимо спрашивает Варвара Михайловна.

Он смотрит на нее. Она не поднимает глаз с машинки.

— Не-ет! — нарочно помедленней, с угрожающей расстановочкой отвечает Родион. — Не-ет, дорогой товарищ, слов «как его» писать не следует.

И он круто меняет тон, продолжая важную диктовку:

— Отчаливая от села Воскресенского, на флагманское судно произошло нападение кучки неприятеля с берега.

Варвара Михайловна перестает трещать на «ундервуде» и улыбается.

— Вы что?

— Так нельзя сказать, товарищ Чорбов.

— Как?

— Нельзя сказать: отчаливая, на судно произошло нападение.

— Пишите, как вам говорят! — кричит он изо всей силы. — Я знаю, что вы образованней меня! Сейчас мне не время брать уроки!

Она пишет дальше, не произнося ни звука, пишет день, другой, как заводской раскрашенный автомат, не замечая Родиона, совершенно не замечая его, так что это становится даже… оскорбительно.

И потом — черт побери! — через два дня Родион обнаруживает, что все бумаги, продиктованные им, имеют едва уловимые исправления, хотя точно выражают его мысль. Нет, это уже невыносимо, это перешло всякие границы, это…

— Послушайте, вы, — сжав зубы, цедит Родион, — как его… вы это бросьте!

— Что?

— Делать все по-своему.

У Варвары Михайловны страшно перепуганный вид. Просто никогда нельзя было поверить, что она так испугается!

— Я что-нибудь напутала?

— Нет. У вас получается не теми словами, в другом порядке… не так, как говорил я…

— Лучше или хуже?

Варвара Михайловна испугана, это бросается в глаза, и неприятно: ведь человек не совершил ничего предосудительного, за что же с него взыскивать? Но Родиона не обманешь, он прекрасно подметил за испугом ту самую улыбочку превосходства, которая возмущает и отталкивает его.

— Может, и лучше, — язвительно говорит он, — но зачем вы себя затрудняете?

Ага, он попал в цель! Варвара Михайловна видит, что ее коварство позорно разоблачено, и она переходит на откровенность. Она чуть-чуть приближает свое лицо к Родиону, давая понять, что при желании они могут быть друзьями, и открыто, без утайки и хитрости, смеется.

— Милый товарищ Чорбов, ведь для меня не составляют никакого труда эти маленькие исправления Я делаю их обычно во время диктовки…

Ну да, он так и знал, что она не упустит случая порисоваться перед ним своими талантами, чтобы больнее унизить его, чтобы еще раз подчеркнуть свое превосходство.

— Я вам уже говорил, чтобы вы придержали образованность при себе. А если она не дает вам покоя, то…

Родион вне себя. Он взбешен. Нужно наконец поставить эту барышню на место, заявив ей, что от комиссара Ничего не скроется, что ему все известно! И он, задыхаясь, продолжает:

— …то вы можете… как его… давать уроки по грамматике… помощнику каптенармуса Чупрыкову… по вечерам… на корме…

Тогда Варвара Михайловна оглушает Родиона взрывом хохота, так что он на секунду стоит в растерянности: что с ней? В уме ли она? Может быть, она предполагает, что комиссару флагманского судна неприятны ее глупые встречи с Чупрыковым? Подумаешь! Очень ему нужен Чупрыков! Впрочем, приглядеть за ним не мешает: что-то он чересчур расторопен и угодлив.

Но где слыхал Родион этот грудной, глубокий смех? Когда видел точь-в-точь такие же сверкающие полосы зубов? Черт знает что за дрянь лезет в голову, в то время как с минуты на минуту должны наступить события решающие, громадные и удивительные!