Городской мальчик

– Положительно, – сказал он учительнице, – мальчику следует снять эту штуку.

– Чтобы Грант стал похож на толстого одиннадцатилетнего мальчугана?

– Пусть, зато он перестанет шамкать, словно у него кляп во рту.

Так Герби, к своему облегчению, избавился от бороды. Но миссис Горкин вся кипела. После этого, однако, дело пошло на лад, и она начала было успокаиваться, как тут Ленни вынул саблю из ножен, дабы сдать ее победителю.

– Минутку, – встрепенулся директор. Действие остановилось. – Откуда вы взяли эту пьеску, миссис Горкин? – спросил мистер Гаусс.

– Сама написала.

– Вам, конечно, известно, дорогая моя, что легенда про то, как Ли сдал свою саблю, – чистый вымысел?

– Да, – ответила учительница, – но это знаменитая легенда, и в ней есть высокий нравственный смысл.

– Ложь не может иметь высокого нравственного смысла. Полагаю, эту сцену мы уберем.

Миссис Горкин ахнула и задрожала:

– Без нее рухнет весь замысел пьесы. Генерал Грант, возвращая саблю, говорит под занавес: «Генерал Ли, я не одержал победы над врагом; я обрел потерянного брата».

– Замечательные слова, дорогая моя. Но не можем же мы засорять головы детей этими глупыми небылицами.

– Без сабли пропадет вся зрелищность, вся увлекательность, – вскричала рыжая учительница.

Невидимые пальцы вздернули уголки рта мистера Гаусса, и на его губах появилась столь знакомая улыбка.

– Мы здесь не развлекаем, а учим, – с удовлетворением произнес патрон.

Миссис Горкин запрокинула голову и завыла в носовой платок.

Дети остолбенели от восторга. Мистер Гаусс опешил. Тишину огромного зала пронзил второй приглушенный вопль. Директор встал, похлопал миссис Горкин по плечу:

– Ну, полно, полно, дорогая моя, возьмите себя в руки. (Вопль.) Я не предполагал, что вы принимаете это так близко к сердцу. (Вопль.) Пожалуйста, оставим как есть.

Миссис Горкин еще всхлипнула раза три, и из-за носового платка выглянули ясные, счастливые глаза.

– Благодарю вас, мистер Гаусс. Мальчики, продолжаем репетицию. Давай, Ленни. «Сэр, сдавая эту саблю…»

Ленни, который глядел на учительницу разинув рот, снова быстро выхватил саблю из ножен и вскинул ее над головой.

– Сэр, сдавая саблю, я вручаю вам оружие Юга, но не его душу, – проговорил он.

– Минутку, – вмешался мистер Гаусс.

Миссис Горкин подскочила, точно по ней пробежал паук.

– Я только хотел спросить, не находите ли вы, что по этикету ему следовало бы расстегнуть ремень и сдать саблю, портупею и прочее?

– Мистер Гаусс… – Голос учительницы дребезжал, как перетянутая струна банджо. – Когда саблю вынимают из ножен, это выглядит эффектнее. – И она опять достала из-за манжеты носовой платок.

– Я только спросил, – поспешил заверить мистер Гаусс. – Вопрос снят.

Но тут раздался гонг на общешкольный сбор, и генеральную репетицию пришлось отставить. Через заднюю дверь в зал потянулись дети со скрипками, виолончелями, трубами и тромбонами. Появился худенький смуглый учитель музыки мистер Менг, игравший на пианино и руководивший школьным оркестром, и с ним три мальчика, которые притащили по охапке складных стульев, свалили их у пианино и, грохоча и царапая пол, начали расставлять по местам. В уборной миссис Горкин, с дрожью в руках и безумно вращая белками, дала последние устрашающие наставления актерской труппе.

Мистер Гаусс занял место в большом нарядном кресле посреди сцены. По одну руку от него села завуч – здоровенная, желтоволосая и злобная миссис Корн, по другую – полная дама из городского отдела просвещения. Снова ударил гонг. Мистер Менг, сидящий за пианино, поднял одну руку вверх и взглянул на мистера Гаусса. Директор кивнул. Рука опустилась, взвыли духовые, заскрипели смычковые, грянули ударные, и зал потонул в мутной, грязноватой пелене звуков, сквозь которую глухо пробивалось пианино, выстукивавшее удвоенным фортиссимо «Звезды и полосы во веки веков». В одну дверь начал заходить строй мальчиков, в другую – строй девочек. Хоть и несладко приходилось миссис Горкин в должности руководителя драмкружка, но одним обстоятельством она была счастлива, как никто: ее спектакли всегда игрались при полном зале.

Вскоре зал заполнился. Головы, глаза и руки стоящих детей замерли без движения. Миссис Корн вышла на авансцену и, точно сержант на строевой подготовке, рявкнула: «Почетный караул, со знаменем вперед шагом МАРШ!» Трое тщательно причесанных и умытых отличников из восьмого класса, средний – с флагом в руках, зашагали по центральному проходу. Их подгоняли бой барабанов и звон тарелок, которые неуверенно стихли, когда флаг доплыл до сцены. Миссис Корн вскинула правую руку ко лбу; дети дружно сделали то же самое. Тысяча юных голосов затянули: «Я флагу в верности клянусь…»

Зорким оком миссис Корн прочесала зал: не болтает ли кто рукой, не глазеет ли по сторонам, не пришел ли в грязной рубахе или в галстуке неположенного цвета. В конце клятвы прозвучало два фортепьянных аккорда, и все головы разом нырнули вниз – дети сели. Миссис Корн спустилась по ступенькам со сцены и одним молчаливо-грозным взглядом выставила вон из зала девочку, которая зевнула во время клятвы: та встала и отправилась в кабинет завуча ждать неминуемой кары. Когда миссис Корн вернулась на свое место, мистер Гаусс взошел на кафедру и прочитал из Библии псалом, начинающийся словами: «Господи! Как умножились враги мои», – но даже если дети и уловили, сколь уместно звучат эти слова в устах директора, они не выдали себя ни единой усмешкой.

Тем временем актеры, предоставленные сами себе, вовсю веселились в уборной. В нашей жизни мало с чем сравнится удовольствие наблюдать, как твоих товарищей заставляют проделывать всякие глупости на казенном мероприятии, от которого сам ты освобожден (в этом кроется секрет популярности всех парадов и военных смотров). По наущению и под водительством Ленни ребята азартно играли в «билетики». Это разновидность покера, родившаяся в числе множества других игр в чреве Нью-Йорка, а играют в нее маленькими, зверски раскрашенными карточками бейсболистов, что продаются блоками по центу за десяток. За неимением билетиков Герби не участвовал в игре и с увлечением разглядывал саблю генерала Ли, которая лежала в углу. Наконец он нацепил ее на себя, вытащил из ножен и несколько раз самозабвенно взмахнул над головой.

– А ну, снимай саблю, генерал Помойкин, а то по морде надаю, – рыкнул Ленни, оторвавшись от игры. Мальчишки засмеялись.

Герби, сгорая от обиды, подчинился. Когда он ставил саблю обратно в угол, то заметил на рукоятке черную кнопочку. Он нажал ее. Кнопочка туго, но поддалась, и сабля еще на дюйм вошла в ножны. Герби снова попробовал вытянуть саблю, однако у него ничего не получилось, пока он не нажал кнопку, и тогда клинок легко выскользнул наружу. Ленни явно проглядел это хитрое приспособление. Неудержимый хвастун, он сообщал на зависть ребятам о каждой замеченной им мелочи. А тут проглядел! Герби глянул через плечо на генерала Ли: ставки были высоки, и, сдвинув бороду на лоб, тот целиком погрузился в игру. Упитанный коротыш перебрал в уме некоторые события этого дня: нос, уткнутый в бетон, издевки над его фетровой бородой, «генерал Помойкин» и недавняя угроза разукрасить его лицо. Затем заговорщик плавно нажал кнопку, запер клинок в ножнах, прислонил саблю к стене и как ни в чем не бывало пошел посмотреть на сбор через щелку в двери.