Горожане
Шрифт:
— Андрей Фомич, я прошу выслушать товарища Печенкину, начальника смены. Мы не так часто приглашаем на заседание рядовых производственников, а их мнение значит очень много.
Теперь пришла пора удивиться мне: неужели у Ермолаева был с ней разговор, о котором я ничего не знаю? Почему он так уверен, что Тамара выступит в нашу пользу? Или Володя надеется, что направление разговора подскажет ей, как себя вести?
Тамара поднялась, неприязненно посмотрела на секретаря парткома:
— Чего мне говорить? Я не умею выступать красиво.
— Выступи как умеешь, — улыбнулся Ермолаев.
Плешаков беспокойно ерзал на месте, Вадим сказал с досадой:
— Что это еще за нажим! Не хочет говорить — и не надо.
Авдошина резко возразила ему:
— Хотим узнать правду!
— А кому правда эта нужна, кому? — неожиданно взорвалась Тамара. — Вы собрались сейчас, поговорите, а потом разойдетесь. А я приду завтра на работу, и кто меня там встретит? Он! — Тамара показала пальцем на Плешакова. — Вам правда,
— Нет уж, так не годится, — подал голос Колобаев. — Мы никому не позволим вас запугивать.
— Да чего запугивать! Я сама не из пугливых. Если что — пойду каландровщицей, без работы не останусь.
— Андрей Фомич прав: пора заканчивать, — энергично предложил Черепанов.
— А вы мне рот не затыкайте! — огрызнулась Тамара. — Когда захочу, тогда и сяду. Я одно скажу: могло и еще хуже случиться. Станция на пределе работает, но никого это не волнует. С тех пор как Игорь Сергеевич ушел со станции, порядка никакого не стало. Авдеев попробовал свое изобретательство, так с отчаяния же это! Главный инженер с Плешаковым сколько заставляли его пятый угол искать! Он еще не все рассказал вам.
В тягостной тишине уверенно прозвучал голос Черепанова:
— Хочу дать фактическую справку… Вчера директор комбината вручил Печенкиной ордер. Квартира получена без соблюдения очередности, с нарушением положенных норм.
Вот это ход! Второй раз за время заседания мне стало не по себе: я даже не успел подумать о том, как быстро, поистине со скоростью света, распространяются в нашем городе новости.
У Тамары на глазах навернулись слезы. Она рылась в клеенчатой хозяйственной сумке и ожесточенно выкрикивала: «Да подавитесь этим ордером! Чтобы всю жизнь за него упрекали!»
— Замолчи! — властно остановила ее Авдошина. — Тебе квартиру дал исполком, Советская власть дала. Жаль только, что не могли сделать этого раньше.
Большеротое лицо Тамары сделалось от слез еще некрасивее, но плакать она перестала, терла глаза ладонью.
— Теперь отвечу на упрек Вадима Николаевича, — сказала Авдошина.
Вадим запротестовал, галантно наклонил голову:
— Речь не о вас, Зоя Александровна! Вас могли ввести в заблуждение.
— Вадим Николаевич, родненький! Обмануть можно человека, который ничего в своем деле не понимает. А через мои руки прошло все жилье в нашем городе, каждый квадратный метр.
Крепко огрела она его, по самому темечку. Старая школа чувствуется, куда нам до нее! Нет, хорошо, что я не стал вчера темнить, повел разговор напрямую. Был в этом свой риск, конечно, но, с другой стороны, доверие всегда обязывает.
— У меня такие предложения, Андрей Фомич. Администрация комбината, надо думать, накажет виновных — и Авдеева и Печенкину. С директора же спрос особый. Я думаю, ему следует объявить замечание. А вот что дальше, что с другими делать? С Плешаковым, например? Он не справляется с работой, это же ясно. Или с Черепановым? Что я слышала здесь… мне страшно даже стало. Я, Андрей Фомич, не знаю, что и предложить.
Колобаев сделал вид, что не понял ее вопроса, и нетерпеливо поднял с места Ермолаева:
— Пожалуйста, Владимир Михайлович, И будем заканчивать, если больше нет желающих.
— Как-то я был в Москве, — негромким голосом, четко акцентируя паузы между словами, начал Ермолаев, — смотрел одну пьесу. Там, помню, герой жаловался: хотел купить маленькую рыбу, а купил большой огурец. Так и мы — собрались обсуждать аварию на станции, а заговорили о комбинате в целом. Полемика была резкой, в хоккее, например, нескольких игроков уже удалили бы за недозволенные приемы. Спорить мы совершенно не умеем, считаем, чем сильнее обидим человека, тем лучше. Но так или иначе симпатии и антипатии были выражены очень четко. Я не имею морального права свою личную точку зрения выдавать за позицию парткома. И все-таки, надеюсь, большинство согласится с тем, что я скажу. Плешаков вел себя малодушно. Нам не нужны красивые жесты, которыми, по существу, он пытался защитить себя от критики. Очистные сооружения нужно расширять, реконструировать, притом делать это без копеечной экономии, которая может обернуться убытками. Но кто должен думать об этом? Кто должен стучаться во все двери, предлагать, настаивать, требовать? Плешаков ничего этого не делал. Я, во всяком случае, не могу назвать ни одного случая, чтобы он обратился с конструктивными идеями. Вместо этого отбивался от рационализаторских предложений. Плешаков с обязанностями не справляется, для меня это совершенно ясно. Предлагаю освободить его от должности, подыскать работу по силам. Предлагаю также в течение ближайших трех месяцев заслушать на парткоме вопрос о перспективах работы станции. Я согласен: Авдеев и Печенкина заслуживают выговора. Но если бы этот вопрос ставился на голосование, я бы поднял руку с тяжелым чувством. Так или иначе, мы накажем людей, которые живут интересами комбината, болеют за него. И что будет с ними дальше? Не забросит ли Авдеев свои чертежи? Принесет ли он их в наш негостеприимный
БРИЗ? Я не могу не думать об этих вопросах. Быть может, задаю их с запозданием. Но всем надо извлечь из этого случая уроки, сделать выводы на будущее.
Володя взглянул на часы и сказал, обращаясь непосредственно к Колобаеву:
— А теперь, Андрей Фомич, я прошу не останавливать и не перебивать меня, если даже наши взгляды будут в чем-то расходиться. Я не злоупотреблю регламентом.
Я внимательно посмотрел на Ермолаева. Сегодня его худощавое бледное лицо сильнее обычного отсвечивало желтизной: мается, бедняга, печенью. Володя выглядел совершенно бесстрастным, и я не мог догадаться, о чем станет он сейчас говорить.
— Представьте себе современный корабль, курс которому прокладывает неопытный штурман. Время от времени на помощь ему устремляется капитан… Впрочем, не буду прибегать к иносказаниям. Давайте посмотрим правде в глаза: главный инженер комбината со своими обязанностями решительно не справляется… У Вадима Николаевича есть немало завидных качеств. Он красноречив, находчив — чему не раз сегодня мы были свидетелями, полон энергии. Наконец, он волевой человек, обладает редкостной выдержкой, всегда подтянут, в хорошем, бодром настроении. Быть может, все это подкупило управляющего трестом, когда он назвал Черепанова перспективным работником. Вадим Николаевич, дорогой, не обижайтесь на меня, но призвание ваше — не в инженерно-технической деятельности. Вы умудряетесь стоять над потоком бесконечных производственных забот, ежедневных, будничных, часто неблагодарных, состоящих из мелочей, а ведь все это жизнь комбината, и все это прямые ваши обязанности, Вадим Николаевич. Подумайте над этим. Вас все время подстраховывают то Новиков, то Чантурия, но комбинату не нужны два или три главных инженера, нужен один, который справляется со своим делом… И последнее. Не поймите меня так, Андрей Фомич, что я поднимаю вопрос о несоответствии главного инженера комбината занимаемой им должности. Сегодня, пока я так вопрос не ставлю. Все, что сказал я сейчас, — это разговор коммуниста с коммунистом, который я решился провести публично. Но если со временем мне придется поставить такой вопрос, я это сделаю.
Прошло несколько минут, как Ермолаев сел на место, а в кабинете все еще стояла глубокая тишина. Кажется, все не могли опомниться от предметного урока, который преподал сейчас секретарь парткома: вместо запутанных, обходных маневров он решился на прямой и кратчайший путь, по тонкой проволоке прошел, словно по гладкому асфальту. Одно фальшивое слово, неточная нота — и все летело бы с треском в тартарары, но Володя не допустил даже малейшего сбоя… Я, во всяком случае, был поражен дерзостью его замысла и безукоризненной чистотой исполнения. И если до последней минуты я все еще колебался, выступить или нет и какую выбрать тактику — защищаться? нападать? излагать программное заявление? — то сейчас ясно понял, что не нужны никакие слова и что я могу только испортить дело. Если, конечно, Вадим с отчаяния не выкинет какой-нибудь фортель, после которого уже нельзя будет промолчать.
— Нет больше желающих? — спросил Колобаев. — Вадим Николаевич? Игорь Сергеевич? Тогда будем закругляться.
У Черепанова было лицо несправедливо наказанного ребенка, на предложение выступить он обиженно пожал плечами: я, понятно, могу внести ясность, камня на камне не оставить от этих обвинений, но не стану этого делать — вы, мол, сами все прекрасно понимаете… В другой раз этот актерский этюд вывел бы меня из себя, но сейчас я воспринял его вполне добродушно.
— Мне понравилось выступление секретаря парткома, — начал Фомич неторопливым, размеренным голосом. — Оно конструктивное, продуманное. Так и нужно — больше заботиться о деле. Авдеев волновался, это понятно, но грубить все равно не нужно. Мы его поправили. Давайте помнить хороший девиз: правда, только правда и ничего кроме правды. Вводить в заблуждение товарищей по партии — это никуда не годится. Товарищ Барвинский, вы об этом серьезно подумайте. Это реплики в сторону. Теперь по существу. С Плешаковым дело ясное. Он не справился. Надо снимать с понижением в должности — есть такая форма наказания. Мы редко к ней прибегаем, а забывать ее не стоит. Коммунисту Новикову предлагаю объявить замечание. На комбинате немало недостатков, о многих я сегодня услышал впервые. Если нужна помощь горкома, мои советы — пожалуйста. Двери открыты всегда. Но, Игорь Сергеевич, надо исправлять дела на станции. Через полгода мы послушаем, что вы уже сделали и что собираетесь делать дальше. Поднимался вопрос, как быть с главным инженером. Я считаю, что он заслуживает той же формы наказания, что и директор комбината. Им вдвоем вытягивать дела на очистных сооружениях, вообще работать рука об руку, Владимир Михайлович! Кстати, все ли сделала партийная организация комбината, и партком, и вы как секретарь парткома, чтобы помочь Черепанову? Вы говорили, что он не нашел себя как производственник. Так помогите ему! Или, может, призвание его в чем-то другом, как вы здесь намекали. Тогда надо и об этом подумать. Но не решать с кондачка, не разбрасываться кадрами. Сейчас Черепанов возглавит на месяц комбинат, пока директор будет в отпуске. Посмотрим, что у него получится. Но надо помогать, а не отпихивать его от себя.