Горячая шестерка

– Ты че, рехнулся? – поинтересовался Митчелл. – Мы никаким дерьмом с внутренностями не занимаемся. А если уж придется, то не перед «7-Одиннадцать». Я захожу туда за воскресной газетой.

– Ладно, – задумался Хабиб. – Тогда можно придумать что-нибудь сексуальный. Мы можем попользовать ее извращенный способ... много, много раз. В моей страна она на всю жизнь была бы опозорен. Ее бы изгнать из общества. Конечно, раз она декадентка и аморальный американка, она не станет возражать против эти извращения. Очень может быть, что ей даже понравится, хотя мы ведь можем случайно ее и покалечить, вот тогда уж она не обрадуется.

– Эй, я ничего не имею против покалечить, но насчет секса попридержи язык, – сказал Митчелл Хабибу. – Я – человек семейный. Если моя жена о чем-нибудь таком узнает, не сносить мне головы.

Глава 2

Я воздела руки к небу.

– Какого черта вы от меня хотите?

– Нам нужен твой приятель Рейнджер, и мы знаем, что ты его тоже разыскиваешь.

– Да не разыскиваю я Рейнджера. Винни передал его дело Джойс Барнхардт.

– Я не отличу Джойс Барнхардт от пасхального кролика, – заявил Митчелл. – А тебя я знаю. И утверждаю, ты разыскиваешь Рейнджера. А когда найдешь, скажешь нам. И если ты считаешь, что все это шуточки, то скоро поймешь, как ты ошибаешься.

– Су-то-чки, – повторил Хабиб. – Мне нравится. Здорово сказал. Я запомнить.

– Шуточки, – поправил Митчелл. – Надо говорить шуточки.

– Суточки.

– Шуточки!

– Я так и говорить: суточки.

– Этот тряпичноголовый только что приехал, – пояснил Митчелл. – Он работал на нашего хозяина в Пакистане. Прибыл с последней партией груза, с тех пор никак не можем от него избавиться. Он еще не в курсе.

– Я совсем не тряпичноголовый, – заорал Хабиб. – Где ты видишь тряпку на моей голова? Я теперь америка, я такое не ношу. И ты зря это говорить.

– Тряпичноголовый, – упрямо повторил Митчелл.

Хабиб прищурился.

– Грязный американский пес.

– Пердун.

– Сын верблюда.

– Трахни себя, – предложил Митчелл.

– Чтоб твои яйца отвалилиться, – пожелал ему Хабиб.

Возможно, мне насчет этих ребят не стоит беспокоиться, они поубивают друг друга еще до заката.

– Мне пора, – сказала я. – Я направляюсь к родителям на обед.

– Наверное, твои дела идут не слишком хорошо, – заметил Митчелл, – раз тебе приходится объедать предков. Мы тут могли бы посодействовать, знаешь ли. Если мы получим от тебя то, что надо, мы готовы проявить большую щедрость.

– Если бы я и хотела найти Рейнджера, а я этого не хочу, я бы не смогла. Рейнджер, он как дым.

– Верно, но я слышал, у тебя особые способности, если ты понимаешь, о чем я. К тому же ты ведь охотница за преступниками... Доставить живым или мертвым. Короче, подавай своего парня.

Я открыла дверь «Хонды» и протиснулась за руль.

– Скажи Александру Рамосу, чтобы послал кого-нибудь другого на поиски Рейнджера.

У Митчелла был такой вид, будто он проглотил какую-то гадость.

– Мы не работаем на этого ублюдка.

Это сообщение не прошло незамеченным.

– Так на кого вы тогда работаете? – спросила я.

– Я же уже сказал. Мы этой информацией ни с кем не делимся.

* * *

Когда я подъехала, моя бабуля стояла в дверях. Она жила с моими родителями с тех пор, как мой дедушка начал покупать свои лотерейные билеты напрямую у господа бога. Седые, цвета стали, волосы завиты. Она ела как лошадь, и ее кожа напоминала кожу суповой курицы. Локти острые, как бритва. На ней были белые теннисные туфли и теплый красный спортивный костюм, и она слегка двигала челюстью, что всегда означало – она что-то задумала.

– Как мило. Мы как раз накрываем стол к ленчу, – сказала она. – Твоя мать приготовила салат из курицы и купила маленькие булочки у Джиовицини.

Я заглянула в гостиную. Кресло моего отца пустовало.

– Он работает на такси, – сообщила бабушка. – Позвонил Уитли Блочер и сказал, что им нужна подмена.

Последним местом отца перед уходом на пенсию была почта, но иногда он водит такси, больше для того, чтобы выбраться из дома, чем подработать. К тому же работать на такси на практике почти всегда означало поиграть в карты в салоне «Лось».

Я повесила куртку в стенной шкаф в холле и заняла свое место за кухонным столом. Квартира родителей небольшая, окна выходят на две стороны: окна гостиной выходят на улицу, окна столовой – на узкий проезд, отделяющий дом от соседнего, а кухонные окна и дверь – во двор, чистенький, а в это время года довольно унылый.

Бабушка уселась напротив.

– Подумываю, не перекрасить ли мне волосы, – сообщила она. – Роуз Котман выкрасила свои в красный цвет, вышло очень неплохо. И теперь у нее завелся новый дружок. – Она взяла булочку и разрезала ее большим ножом. – Я бы против дружка не возражала.

– Роуз Котман тридцать пять лет, – заметила моя мать.

– Ну и мне почти тридцать пять, – сообщила бабушка. – Все всегда говорят, что я не выгляжу на свои годы.

Это было правдой. Она выглядела на все девяносто. Я ее очень любила, но годы не были к ней милосердны.

– В клубе для пожилых есть один мужичок, на которого я положила глаз, – продолжала бабушка. – Красавчик, прямо надо сказать. Готова спорить, будь у меня красные волосы, он бы завалил меня в койку.

Мне как-то не хотелось представлять в деталях, как бабушка будет заваливаться в койку, поэтому я сразу перешла к делу.

– Вы слышали о пожаре в центре города?

Бабушка погуще намазала булку майонезом.

– Ты имеешь в виду здания на углу Адамс и Третьей? Я утром в булочной встретила Эстер Мойер, так она сказала, что ее сын Баки вчера ездил туда с баграми и лестницей. Она сказала, Баки говорит, ничего серьезного там не было.

– А еще что она говорит?

– Эстер говорит, что, когда они добрались до третьего этажа, они нашли там труп.

– Эстер сказала, кто это был?

– Гомер Рамос. Эстер говорит, его поджарило до хруста. И в него стреляли. В голове большая дыра. Я думала, его положат у Стива, но в утренних газетах ничего про это не было. Надо же, вот будет интересно. Хотя, я думаю, Стив вряд ли что сможет сделать. Он может замазать дырку в голове пастой, как сделал Мути Бью, но что он может сделать с телом, ведь оно сгорело? Верно, если искать во всем хорошее, то семейка Рамос сэкономила на кремации, раз Гомер и так сгорел. Может быть, им просто надо смести весь его прах в урну. Хотя, наверное, голова все же осталась, раз они заметили дыру. Тогда голова в урну не влезет. Если только они не расколотят ее молотком. Готова поспорить, стоит пару раз как следует стукнуть, и она рассыплется.

Моя мать прижала ко рту салфетку.

– Ты в порядке? – спросила ее бабушка. – У тебя что, снова прилив? – Она наклонилась ко мне и прошептала: – Это климакс.

– Это не климакс, – возразила мать.

– А они знают, кто пристрелил Рамоса? – спросила я у бабушки.

– Эстер ничего про это не говорила.

К часу дня я уже была полна салатом с курицей и рисовым пудингом, приготовленным мамой. Я вышла из дома и потопала к «Хонде». Тут я заметила Митчелла и Хабиба, припарковавшихся неподалеку. Митчелл заметил, что я смотрю в их сторону, и дружески помахал мне рукой. Я уселась в машину, проигнорировав его, и поехала к Лунатику.