Горячее сердце. Повести

— Крой, язви в самую печень! — гаркнул сосед Веры.

Она приблизилась к нему.

— Очень правильно этот товарищ говорит.

Солдат хитровато ухмыльнулся:

— А то как же? Очень даже верно.

— Значит, нравится вам большевистская линия?

Солдат потеребил круглую бороду, приметливо посмотрел на Веру.

— Мужицкая это линия.

«Себе на уме солдат, но будет нашим, — подумала о нем Вера. — Надо с ним познакомиться».

— Вам вбивали здесь в мозги, — все напористее говорил Кучкин, — что войну надо вести до победного конца. Не нужна она нам с вами! Мир нужен нам. Долой войну!

Последние слова толпа повторила гудящим эхом, сыпнули ливнем аплодисменты.

По крутой лестнице, скрипя перилами, скатились вниз офицеры, рассыпались в толпе. С разных сторон взметнулось с угрозой и возмущением:

— Долой его! Немецкий шпион! Оратор с Вшивой горки!

Грудастый поручик, побагровев, свистел в два пальца.

— Тише, ваше благородие. Не мешай говорить, — словно уговаривая, сказал спокойно круглобородый. — Как дите!

Поручик зло насупился.

Толпа зашумела. Офицеры, обжегшись, примолкли.

Председатель потеснил Кучкина квадратным плечом.

— Поступило предложение ограничить время оратора. Кто за? — и поспешно вскинул руку,

— Без ограниченьев! Просим! Пусть говорит! — закричали солдаты.

Кучкин продолжал речь.

Радость за успех, гордость за Андрея тепло разлились под сердцем. «Молодец. Умница», — подумала Вера.

Закончив, Андрей взмахнул листом бумаги. Он предлагал свою резолюцию, требующую окончания войны. Солдаты опять зааплодировали. Вера и Виктор взбежали на балкон. Хотелось поздравить Андрея. Кучкин и Степан стояли у стены. Андрей еще не успокоился. Лицо горело сухим румянцем. Степан, глубоко затягиваясь дымом папиросы, рассказывал:

— Думаю, вот-вот схватят тебя — и вниз головой с балкона...

Солдаты освистали Алеева, требовали кучкинскую резолюцию. Председатель, злея, косился на Кучкина. Подскочил и спросил ехидно:

— Быть может, уймете эту стихию?

— Товарищи, — зычно крикнул Андрей, — послушайте до конца алеевскую резолюцию, и вы увидите неприкрашенную физиономию эсеров и меньшевиков!

Алеев оскорбленно крякнул; нацепив на хрящеватый нос очки, начал читать, и опять его голос потонул в реве.

Глубокомысленно хмуря лоб, председатель крикнул, что вопрос очень серьезный и решение его следует перенести на другое собрание.

Теперь уже Кучкин оттеснил его в сторону и взял председательство в свои руки. Вера с нараставшим волнением следила за тем, как Андрей объяснял, почему штабс-капитан хотел закрыть митинг. Договорить ему не пришлось.

На соседней веранде рыкнул тромбон, ухнул барабан, и оркестр вдруг яростно ударил краковяк, заглушив голос Андрея и крики толпы. Офицеры не хотели уходить с митинга побитыми.

Сухо хрустнуло дерево, посыпалось со звоном стекло. Солдаты утихомиривали музыкантов. Взвинченный Алеев, трезубцем вскинув пальцы, визгливо кричал Андрею, что он «разжигает черные страсти толпы». Офицеры угрожающе приблизились к Кучкину. Вера, Виктор, Степан встали возле него.

На балкон, скрипя ступенями, вдруг двинулась разъяренная толпа солдат.

— Сказали, бить его начали, — задохнулся круглобородый солдат с детскими глазами. Он был впереди всех. Голубые глаза отливали стальным холодком, ноздри короткого носа широко раздувались. «Да он уже наш», — подумала Вера. Степан подмигнул Вере.

— Мой, из роты, — и она поняла, что Барышников уже «поработал» с ним.

Офицеры отступили.

Кучкин рванулся к перилам и сорванным до сипоты голосом крикнул:

— Спокойно! Вас вызывают на провокацию. Голосуем! Кто за большевистскую резолюцию — отходи влево, за меньшевистскую — вправо!

Вера видела, как зеленая масса, взбивая пыль, откатилась влево. Редкой, растерянной кучкой сиротели справа офицеры и чиновники.

— Резолюция принята! Объявляю митинг закрытым. Ура! — окончательно срывая голос, крикнул Андрей. Снизу ободряюще, рокочуще ударило:

— Ур-р-ра-а!

У Веры влажно блестели глаза. Она пожимала Андрею руку.

— Это победа! Ведь весь полк влево, к большевикам, качнулся!

Андрей счастливо щурил глаза.

В город возвращались все вместе, шумливые, взбодренные успехом. У выхода из сада Андрей неожиданно закашлялся. Кашель терзал легкие, сгибал и сотрясал тело.

— Что с вами? — кинулась к нему Вера, заглянула в побагровевшее лицо. — Вы не простыли?

— Ничего, так, — махнул рукой Андрей. — Не в то горлышко попало...

Вера молчала всю дорогу. Она видела, как Андрей вытирал с побледневших губ кровь. «Неужели чахотка?» Прощаясь, задержала его руку.

— Сходите обязательно к врачу. У вас очень нехороший кашель.

Андрей увел взгляд. Видимо, он знал об этом.

Глава 31

На кухонном столе, гордо сияя начищенными боками, мурлыкал беспечную песенку самовар. Перед ним, отирая с кумачового лица пот, сидела Саша.

— Чай, он слаще всего, когда с мятой. Старухи такого по полведра выпивают, — знающе рассказывала она.

Плечистый парень в рубахе, вышитой крестиками, дул в поставленное на растопыренную пятерню блюдце и почтительно слушал. Вера решила, что это Сашин родственник из деревни, и хотела пройти к себе. Но парень поднялся, громадный, как вставший на задние лапы медведь.

— Не опознали, Вера Васильевна? — застенчиво прогудел он.

Это был Васюня, Васюня Законник из Мерзляков.

Обрадованно пожимая его шершавую, как черствая горбушка, руку, Вера смотрела в широкое лицо и удивлялась: как возмужал человек за какие-то два года. Совсем другим стал. Огромный, вовсе взрослый человек.

Глаза по-прежнему слегка косили, волосы лежали такой же овсяной копной, но весь он неузнаваемо изменился, почти на целую голову стал выше, раздался в плечах.

— Еле отыскал вот, — комкая порыжелый картуз, бормотал Васюня. — В газете прочитал, что вы с прислугами собрание проводили...

Вера взяла его под руку.

— Ну, идем, идем, все у меня расскажешь.

Заливаясь жаркой краской, Васюня, не дыша, прошел в ее комнату.

«Интересно, что теперь в его голове?» — подумала Вера.