Горячее сердце

Двадцать шесть человек назвал Алтынов.

«Больше никого не помню», — заключил он.

В этой части расследования никаких провалов вроде бы нет. Надо полагать, армейская контрразведка не оставила без внимания алтыновских однокашников, дотянулась и до них, поставила перед военным трибуналом. Только вот с Мидюшко ничего не прояснилось. Где же и когда пересекся его путь с кривой дорожкой Алтынова?

9

Утром следующего дня Павел Никифорович Дальнов связался по телефону с облвоенкоматом. В комиссариате еще оставались работники военной поры, и Дальнов быстро получил необходимую справку: 162-я стрелковая дивизия формировалась на Урале из призывников Молотовской, Свердловской и Челябинской областей, потому и получила наименование Уральской. Осенью 1941 года в боях под Вязьмой была разбита и больше как воинское соединение с этим номером не восстанавливалась… О том, кто еще кроме Алтынова получил назначение в отдельный противотанковый дивизион, об этом сведения сохранились, возможно, в Молотовском облвоенкомате.

Переговорив с облвоенкоматом, Дальнов сразу же подготовил нужное письмо в Молотов. Потом зашел к Новоселову. Подавая руку, спросил:

— Проштудировал?

— Не все. На допросы тех, с кем Алтынов учился мосты взрывать, сил не хватило.

Дальнов заглянул под рукав.

— До твоего отлета пять с половиной. Так что проштудируешь. Билет на Батуми заказан. Председателю Комитета подполковнику Чиковани передашь: Алтынов пока ни в чем не замечен. Лагерные дела Алтынова и Сомова уже в Аджарии. Они тебе потребуются. И учти — Центр заинтересован в Мидюшко. Дело взято на контроль.

— А наш Алтынов неинтересен?

— Алтынов рядом — только руку протянуть, а до того еще дотянуться надо. Турки нам навстречу не пойдут, спросить же с Мидюшко за прошлое надо. Иначе погибшие на воине, их вдовы, дети убитых не простят нам.

Новоселов был, конечно, далек от мысли, что Павел Никифорович Дальнов, обрушив такой внушительный груз на его бедную голову, для себя ничего не оставил и ночь провел в преспокойном сне. Но и не рассчитывал на ту величину работы, которую он, оказывается, проделал. «Алтынов пока ни в чем не замечен…» Значит, у Павла Никифоровича снова состоялся разговор с Тавдой. Это первое. Второе. «Лагерные дела уже в Аджарии». Такую информацию во время сна не получишь. Третье — заинтересованность Центра. Выходит, подполковник и с Москвой беседовал. Вдобавок о билете в Батуми позаботился.

— Вы хоть спали, Павел Никифорович? — сочувственно спросил Юрий и тут же по глазам Дальнова понял, что сейчас ему выдадут по первое число.

— Юрий Максимович, я видел, как ты мысленно загибал пальцы в подсчете сделанного мною. Но ты не очень проницателен для контрразведчика, голубь мой. Спал я. И тебе советую спать столько, сколько необходимо, чтобы через двое-трое суток не превратиться в квашню. Чекист и квашня — понятия несовместимые.

— Смею… — начал было Новоселов, но Дальнов перебил его:

— Смеешь сказать, что работы — вагон и маленькая тележка? Тут ты прав. Только заметь себе: за счет сна работает тот, кто не умеет работать, или тот, кто пыжится показать, что работает. Обе категории кажущихся деятелей на поверку — чистой воды бездеятели. Таких из органов надо гнать в шею.

Новоселов упрямо возразил:

— Но ведь и вам приходится засиживаться, Павел Никифорович.

— Засиживаются в гостях, на работе — работают. Повторяю, не за счет сна. Иначе на второй день не засидятся, а работу засидят, как голуби откосы окон. Не будь голубем, голубь мой.

Павел Никифорович утверждал свое кредо с мягкой усмешкой, но Юрий чувствовал, что шутливость относится к форме разговора, а не к принципам, которых Дальнов стремился придерживаться неукоснительно. Это сейчас малость полегчало, а в первые послевоенные годы от запарки даже у молодых чекистов пробилась седина.

Свои наставления Дальнов завершил уже без улыбки:

— Невыспавшийся человек может вывалиться из седла и попасть под копыта. Я не хочу видеть своего перспективного сотрудника раздавленным так позорно.

— Меня такая кончина тоже не устраивает.

— Вот и договорились. Теперь мотай на ус, что я скажу.

— Мотаю.

— У одного из наших коллег в Батуми бабуся живет у самого синего моря и имеет несколько метров свободной жилой площади. Посмотри. Сагитируем Татьяну махнуть туда с сыном.

Надо же! И об этом успел позаботиться.

— Не поедет одна, — уверенно заявил Новоселов.

— Не одна, говорю — с Алешкой. Нечего семьям из-за нас… Ваша милость пока без отпуска перебьется, на режиме дня выедет, — закруглился Дальнов и направился к выходу. Не оглядываясь, бросил все же: — Работай.

Работа — не волк, конечно, но убежать может. Не сама работа — время. Что-то, потеряв, можно снова найти. Что-то и заменить можно, другим восполнить. Время, утратив, не разыщешь и ничем другим не заменишь. Оно исчезает навечно. Юрий Новоселов не хотел терять его. И без того кот наплакал этого времени. Если взять отрезок до отлета в Батуми, то и всего ничего…

10

Значит, Алтынов назвал следователю армейской контрразведки двадцать шесть фамилий — курсантов и преподавателей диверсионно-разведывательной школы. Прохора Савватеевича Мидюшко в этом перечне нет. Вообще его не было в школе, или Алтынов по каким-то для него причинам не называет Мидюшко? Не называет его, но без опаски называет других обучавшихся и обучавших. Выходит, не боится, что они могут выдать того, кого ему выдавать не хочется. Диверсант-парашютист тоже не упоминал Мидюшко.

Где же сошлись дорожки Алтынова и Мидюшко? Вопрос первостепенной важности, с ним будет начинаться и кончаться рабочий день Новоселова, не исключено, будет преследовать и во сне. А пока — вперед.

…Наиболее полными оказались показания арестованного «Смершем» некоего Казакова Михаила Алексеевича. В январе 1945 года власовская воинская часть, в которой он служил, дислоцировалась в местечке Теплице в Чехословакии. Вот что было внесено в протокол допроса:

«Я был рядовым бойцом и, как все, носил немецкую форму с нашивкой на рукаве — РОА. Однажды в часть приехали два представителя унтер-офицерской школы «русской освободительной армии» и стали по одному вызывать всех военнослужащих в канцелярию штаба. Принимал майор Гун, очень старый человек, из эмигрантов. Он объяснял, что при унтер-офицерской школе создается учебная «зондергруппа», то есть особая группа. Для нее нужны умные и дерзкие люди, желающие вернуться в освобожденную от большевиков Россию. Но никакие блага просто так не раздаются. Надо везде и всюду бороться с коммунистами и политическими комиссарами, особенно в советском тылу. «Зондергруппа» будет готовить разведчиков, они получат хорошие навыки в обращении с оружием и радиосредствами, научатся взрывать мосты и важные объекты, добывать военные и экономические сведения. После выполнения задания разведчики возвращаются к месту службы и получают солидное вознаграждение».

Казаков изъявил желание вступить и оказался во взводе подрывников вместе с Алтыновым. Хотя эта школа была при РОА, руководили ею представители абвера — армейской разведки.

Перечисляя тех, кого помнил по «зондергруппе», Казаков тоже не упомянул Прохора Мидюшко. Но к тем двадцати шести добавились еще кое-какие фамилии. Одна из них была подчеркнута. Похоже, сотрудникам контрразведки надо было разыскать заинтересовавшего их человека. Показания Казакова о нем записывались очень подробно:

«Был среди нас еще младший лейтенант по прозвищу Сашка-СБ. Он летчик, летал на скоростном бомбардировщике — СБ, был сбит. Трижды бежал из лагеря, но в конце концов смирился, стал работать как все. Он одним из первых пришел в штаб и сказал, что имеет опыт по аэродромам и может пригодиться. Его записали. Но мы подозревали, что Сашка-СБ записался совсем для другого. На уроках отличался старательностью, много занимался спортом, много ел, пищу выпрашивал даже у других. Так и получилось — Сашка-СБ сбежал. Задушил писаря, охранника и сбежал. На столе канцелярии оставил записку: «Я еще вернусь сюда. Ждите. Вернусь на скоростном и вдребезги разнесу ваш гадючник». Дальнейшей его судьбы я не знаю».