Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941

Охватившая было нас всех депрессия после одного боя, в котором нам пришлось поучаствовать в снег и мороз и без соответствующего зимнего обмундирования, улетучилась без следа благодаря успешному развитию наступления на Москву. Мы первыми вошли в Белград, ну а почему бы не въехать парадным маршем в Москву? Разумеется, все кругом ныли и ворчали, как и прежде, но, несмотря на нытье и ворчание, в воздухе витал дух скорой победы.

Операции теперь, причем успешно, совершали настолько малочисленные группы, что наш инструктор по тактике лишь криво улыбнулся бы, расскажи мы ему об этом.

Когда заканчивались боеприпасы, мы выбивали русских с позиций саперными лопатками, кинжалами и прикладами винтовок. Русские с ужасом взирали из прорытых в земле нор, как мы вдруг словно ниоткуда появляемся на своих мотоциклах. Пока какой-нибудь там Гриша из Казани или Иваново приходил в себя от изумления, мы спрыгивали с наших машин, и ему ничего не оставалось, как поднять руки. Знай этот Гриша, что у нас было по обойме патронов для винтовки, да еще, может быть, пол-ленты для пулемета, он повел бы себя по-другому, но он не знал, поэтому и предпочитал сдаться в плен [23] . Девиз мотоциклетных частей – «Дерзость плюс скорость равняется победе» – был актуален, как никогда прежде. Мы не сомневались, что уже к Рождеству погреем озябшие ноги где-нибудь в Кремле у «папы Сталина»!

23

Бои в этот период были на редкость упорными, на участке фронта севернее Москвы-реки до Волги немцы бросили в бой с 15 ноября огромные силы – две танковые группы, 3-ю и 4-ю, наступление которых обеспечивали с севера 9-я армия, с юга 4-я армия. Немцы превосходили противостоявшие им советские 30-ю и 16-ю армии в людях в 1,6 раза, в орудиях и минометах в 2, в танках в 3,4 раза. Только в авиации советскому командованию удалось достичь превосходства. Тем не менее в ходе жестоких боев (которые болтуны-посыльные могли видеть издали), понеся огромные потери в людях и танках, немцы к 5 декабря выдохлись.

1 декабря батальон вышел к леску около Коётова (так у автора, определить не удалось. – Пер.). Стрелки спешились и, разомкнувшись, стали наступать на деревню. Приказов не требовалось. Каждый день одно и то же! Мы уже назубок знали, как нам действовать! Гауптштурмфюрер Тиксен, прихрамывая, шел впереди с палочкой. Вернер со мной в коляске осторожно пробирался за Тиксеном. Мы уже не обращали внимания на то, что идти в атаку на мотоциклах вместе с пешими стрелками для нас небезопасно.

Зато мы хорошо знали, что сразу же после взятия этой деревни Тиксен станет криком призывать к себе мотоциклистов-посыльных. Так что лучше уж не терять его из вида. Не дай бог, еще придется ему и не раз, и не два крикнуть: «Посыльные!» Конечно, ничего не мешало и нам спешиться, но обычная заурядная лень заставила нас не слезать с машин. Все равно – обернись эта атака не в нашу пользу, так или иначе пришлось бы бежать к мотоциклам и уже верхом на них уносить ноги.

Русские отчаянно пытались удержать позиции, сдержать наш натиск – куда там! То тут, то там кто-нибудь из наших падал как подкошенный ничком в снег. Самое время было слезать с мотоцикла. Потому что приближаться к деревне на них вплотную было равносильно самоубийству. Вот мы и оставили машину в какой-то ложбинке и стали пробираться вперед за нашим Кришаном.

Мы все ближе и ближе подходили к домам. Раздавались разрывы ручных гранат, пулеметчики с ручными пулеметами короткими очередями вели огонь. Тиксен палкой показал на одну из изб, засевшие в которой русские яростно отстреливались. Пулеметчики сразу же отреагировали на сигнал гауптштурмфюрера. Один унтершарфюрер, пробравшись к хате, швырнул в окошко связку гранат – крыша дома чуть приподнялась и снова опустилась. К 13 часам деревня была в наших руках.

Пока стрелки прочесывали деревню, мы с Вернером направились к деревянным ящикам, сложенным около горящего дома. Вернер уже пригнал мотоцикл, делать нам было особенно нечего, и мы, сдвинув на затылок каски, широко расставив ноги, глядели, что делалось вокруг. В тыл гнали группу взятых в плен русских, в общем – обычная картина, как только мы чем-то овладевали. Пылавшая хата приятно грела задницы, иногда приходилось даже отодвинуться к ящикам – так припекало.

Наш Кришан, как мы прозвали его, втихомолку ковылял по главной улице. Видя, что мы сидим сложа руки, остановился, обреченно покачал головой и метров с тридцати крикнул:

– Вы совсем рехнулись? Спешите первым поездом на небеса отправиться?

Солдаты вокруг только усмехнулись. Вернер пробурчал про себя что-то весьма неприличное в адрес гауптштурмфюрера. И тут мой взгляд упал на эти самые деревянные ящики. Поняв, что в них, я, наверное, побелел как снег. Толкнув своего приятеля в бок, я заорал что было мочи:

– Прочь отсюда! Уходим!

И мы бросились наутек. Когда мы удалились на почтительное расстояние, до Вернера дошло, в чем дело. Это были ящики с боеприпасами! Оставшиеся от русских ящики с боеприпасами! Причем лежали они почти вплотную к огню. А мы придремать надумали в двух шагах от них! Очень скоро и на самом деле рвануло.

В ту же ночь нас разбудила стрельба. Выскочив на улицу, мы увидели, что деревню атакуют русские, каким-то образом проскользнувшие через наши посты боевого охранения. После непродолжительной стычки со стрельбой, перешедшей в рукопашную схватку, покой был восстановлен, можно было досыпать.

Следующим пунктом назначения было Жжёново. Мы приближались к Москве. Утром 3 декабря мы подошли к Роджествине (Рождествено. – Ред.), без боя заняв село, мы заняли там оборону. Широкое, покрытое ослепительно-белым снегом поле протянулось на восток до леска, скрывавшегося в морозной дымке зимнего дня. За этим леском начинались пригороды Москвы [24] .

Деревянные дома выстроились вдоль дороги до самого спуска. Нам поставили задачу охранять прямую как стрела дорогу на Москву [25] .

24

Город Дедовск, куда немцы продвинулись в самом начале (1–2) декабря.

25

Зоя Космодемьянская и Вера Волошина, схваченные немцами и после зверских истязаний повешенные в деревнях Петрищево и Головково 29 ноября 1941 года.

Вместе со связными роты мы забрались в один из небольших домов. Одни дремали, другие спали. Взвод связи соорудил временную землянку под командный пункт. Стоял пронизывающий холод. Сколько градусов? Этого мы просто не знали, но чувствовали – в последние дни стало значительно холоднее. Поговаривали о минус 30–40 градусах [26] . Никакого зимнего обмундирования до сих пор не поступало. Да и как оно могло поступить? Для нас оставалось вечной загадкой, как тыловикам удавалось подвозить за несколько сотен километров горючее и боеприпасы. Конечно, случались и перебои, но для мотоциклов горючее мы находили всегда.

26

В ноябре 1941 года средняя температура в Подмосковье держалась около 4–6 градусов ниже нуля, и только 5–7 декабря морозы достигли минус 28 градусов, но ненадолго.

Мне на дороге часто встречались грузовики войскового подвоза. По моему мнению, водители, вынужденные в таких условиях перевозить все необходимое для армии, невзирая ни на снег, ни на холод, ни на слякоть, ни на ужасающие дорожные условия, никакими тыловиками не были. Потому что от них нередко зависело, выживут их товарищи на передовой или погибнут. И не от них зависело отсутствие у нас зимнего обмундирования. Его не было вследствие допущенных на самом высоком командном уровне ошибок в планировании. Не нужно быть офицером-генштабистом, чтобы знать, что в России зимой довольно холодно! И нечего было сетовать на то, что, дескать, именно в этом году зима выдалась на редкость холодной даже для России [27] . В письмах от родных мы читали, что по всей Германии организуется сбор теплой одежды для войск Восточного фронта и что все, кто мог, отдавали самые теплые вещи. Но для нас лично эта помощь явно припозднилась. Дело в том, что первые партии теплой одежды стали прибывать на фронт лишь в январе, когда обморожения приняли размах эпидемии.

27

Предыдущая зима 1939/40 года была холоднее.

А мы тем временем напихивали полные сапоги газет, причем не важно, что это были за издания – «Правда» или же «Ангрифф». Мы снимали с русских меховые шапки и оборачивались вокруг пояса разорванными надвое одеялами. И шли на русских в атаку не только ради выполнения боевой задачи по захвату территории, но и в надежде разжиться теплым обмундированием. Как в свое время высказывался Фридрих II Великий: «Раз у вас нет боеприпасов, отбейте их у врага!»

Та же история была и с расквартированием. Нам было наплевать на тактические аспекты захвата той или иной деревни, главным для нас было найти подходящее место для ночлега. Избу потеплее. И побольше дров в печке. Когда мы смотрели на весело полыхавшие и потрескивавшие в печи поленья, наше настроение заметно улучшалось. Мы научились оценивать мелкие радости быта. Когда выдавалась свободная минута, кто-нибудь из взвода связи вслух читал ежедневные сводки Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), причем не скрывая иронии. А когда читавший, передразнивая диктора «Великогерманского радио», торжественным голосом продолжал, что «…наши доблестные войска, невзирая ни на снег, ни на мороз, продолжают наступать», тут Лойсль высказывался: