Горячий лед

Лена кивнула.

— Я вам сейчас дам адрес. Но вы обещайте, что во всем сами очень хорошо разберетесь!

Лене было больно смотреть на это, и она сказала:

— Вы вправе предупредить сына. Я пойму.

Но женщина отрицательно покачала головой и только повторила:

— Обещайте, что хорошо во всем разберетесь.

Лена пообещала. А что ей еще оставалось делать?

К тому же и безо всяких обещаний, она и так собиралась «хорошо разобраться во всем этом».

11

«Надо было сказать, в чем я подозреваю ее сына… — думала Лена. — Зачем я сказала про мошенничество? Убийство — это куда серьезней мошенничества. Но тогда она могла вообще ничего о нем не сказать… Да, собственно, и правильно сделала бы. Она же все-таки Мать… Уж не я ли сама говорила ей, что она имеет право предупредить сына. Но я — следователь, и моя работа выяснить все. Вот я и выясняю».

Думая так, Лена шла по направлению к дому, где жила синицынская зазноба.

«Так, а этой-то что говорить? Кто я на сей раз? Близкий друг, любовница? Или прямо сказать, что я — следователь Генпрокуратуры? Боже мой, ну и морока! Скоро раздвоение личности начнется! Что ей говорить-то? Она, поди, не мать, про своего милого больше знает. Может, ей даже известно, что это именно он грохнул Колодного… Другом не представишься, она наверняка всех его друзей знает. Если скажу сразу, что я следователь, наверняка ничего не расскажет, не выдаст. Может, сказать, что я его как свидетеля разыскиваю? Тоже вообще-то смешно. Синицын — свидетель! Эх, чего врать-то? Со следователем она обязана поговорить. Скажет, так скажет. А нет… Ну, на нет и суда нет. В конце концов, элементарные законы и ей известны. Это, конечно, не допрос. Это скорее некое испытание морально-этического характера. И для меня, кстати, тоже. Только вот что-то мне подсказывает, что у Синицыной я его не на «ура» прошла».

Шестнадцатиэтажный дом, где жила Лена Арбузова, сожительница Синицына, великаном возвышался над девятиэтажками, а рядом находились три его брата-близнеца.

Был вечер. Солнце потускнело, но все еще играло на верхушках редких тополей. Небо было красивого глубокого цвета. Лену одолевала мягкая меланхолия. Ей не хотелось идти к Арбузовой, задавать какие-то там вопросы, выслушивать ответы. Но, подойдя к двери подъезда, Лена все-таки отворила дверь подъезда со сломанным домофоном, потом вошла в лифт, нажала на десятый этаж и вскоре уже стояла перед квартирой Арбузовой. Эту квартиру, судя по словам Акулины Михайловны, бывшая школьная красавица вместе с Синицыным снимает уже третий год.

Звонок прозвучал резко и неприятно. После него воцарилась напряженная тишина. Потом за дверью раздался усталый женский голос:

— Кто там?

— Генеральная прокуратура… — Лена вздохнула.

Уж очень как-то зловеще для простого человека звучат такие слова, отметила про себя Лена. Некоторое время стояло недоуменное, а то и испуганное молчание. Потом дверь открылась, но не нараспашку. В проеме появилось достаточно спокойное лицо тридцатилетней женщины. Приятное такое лицо с большими глубокими глазами, с утонченными чертами.

— Чем могу быть полезна? — холодно спросила она.

— Елена Арбузова?

Та кивнула.

— Следователь Бирюкова, — представилась Лена.

— По какому вопросу?

— Я хотела бы поговорить с вами о Валерии Синицыне. Вы ведь не станете отрицать, что близко с ним знакомы?

— Нет, не стану, — спокойно ответила Арбузова.

Лена немного замялась, но потом в мыслях ее появилась прежняя уверенность, и она сказала:

— Елена, это вовсе не допрос. Это обыкновенный разговор…

— Обыкновенный? Навряд ли, — перебила ее та. — Когда человек представляется следователем, обыкновенного разговора от него ждать не приходится.

— Да, это так. Я хотела задать вам несколько вопросов о Синицыне. Но говорю вам откровенно, это не допрос, поэтому вы вправе сейчас просто закрыть дверь перед моим носом.

К ее удивлению, Арбузова так не поступила. Она открыла шире дверь, молча приглашая гостью войти. Бирюкова вошла в прихожую.

— Я, конечно, вправе закрыть дверь перед вами, но это не значит, что вы не позвоните мне в дверь еще раз… уже с каким-нибудь ордером, ведь так? — Арбузова пожала плечами.

Лена прошла за ней в гостиную. Это была достаточно просторная комната. Из мебели все самое необходимое, никаких излишеств: диван, два кресла, небольшой столик и шкаф. Они сели за столик. Арбузова достала пепельницу, сигареты, нервно закурила.

— Чай? — предложила она.

— Нет, спасибо. Если вы не возражаете, я тоже закурю…

— Конечно, курите.

— Елена… — Бирюкова вопросительно посмотрела на Арбузову.

— Можно просто Лена.

— Хорошо, Лена. Мы, кстати, с вами тезки. Вы давно встречаетесь с Синицыным?

— Не помню. Видимо, давно, — улыбнулась та. — Мы с ним не из тех трогательных парочек, которые каждый год отмечают день их знакомства. Знакомы-то мы с ним еще со школы. А встречаться начали давно, практически сразу после того как он из армии пришел. Хотя нет, не сразу. Ну, короче говоря, лет восемь, наверно, уже встречаемся, то ссоримся, то миримся. На этот раз, правда, видимо, уже все…

— Что это значит? — поинтересовалась Лена.

— Это значит, что мы с ним давно уже не встречаемся. Он не приезжает и не звонит. Я тоже.

— Может быть, у него дела?..

— У него, вообще-то, всегда дела, — усмехнулась Арбузова.

— А какого характера, вам известно?

— Видимо, что-то криминальное. То какие-то темные дела были, о которых он не рассказывал, теперь просто дань с торговцев собирает. Что-то такое…

— А как давно он не появлялся?

— Да уж, кажется, больше двух месяцев.

— И вам неизвестно, где он пропадает?

— Нет, — подруга Синицына покачала головой. — Я для себя решила так: чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Это вы зря. Он же вам все-таки не чужой человек.

— Зря?.. Я ничего поделать не могу. А от того, что он мне не чужой человек, мне только еще тяжелее. Исправить я уже ничего не могу. Да и его не изменишь.

— Я могу вам сообщить, где он пропадал.

— И где же?

— В тюрьме.

— И до сих пор там? — спокойно поинтересовалась Арбузова.

— Нет. Уже нет. А сидел он по подозрению в убийстве адвоката Колодного. Вам об этом что-нибудь известно?

— Нет. То есть об убийстве я слышала… по телевизору. Но конкретного ничего не знаю. Я же вам говорю, от Валеры ни слуху ни духу уже месяца два.