Горящий рукав
Шрифт:
Устарел. Резко устарел! И секса мало, и, видимо, завлекательности!
Новое идет!.. Знал бы я тогда, что все будет еще гораздо хуже, чем я считал. Ни секса, ни занимательности не будет, а будет "проект", продукт, вычисленный на компьютере, и все вынуждены будут кушать этот сухой паек. Благодушен я был даже в моем пессимизме – мрачное будущее вовсе не таким серым видел, как то, что пришло.
"Литературные шампиньоны", что выращивают сейчас квадратно-гнездовым способом заместо писателей, тогда бы всех еще напугали, как нашествие роботов-марсиан. Приучили и к ним, однако! Но тогда я был еще бодр. Подтянем секс, накрутим интригу! –
Прежде чем спрятать свою рукопись в темницу навеки, хоть по Невскому погуляю с ней! Она-то хорошая, она-то не виновата ни в чем. Пусть хотя бы на жизнь посмотрит, единственный раз. Такое очеловечивание вещей мне свойственно: помню, мучился, какой именно в Англию взять помазок. Другому обидно будет. Оба взял!
Я выворачивал с моей рукописью на Невский с Лиговки и краем глаза увидал, что из гостиницы "Октябрьская" выходит элегантно небритый знаменитый московский писатель Александр Кабаков. Его роман
"Невозвращенец", вобравший в себя все, чего мы добивались, тогда гремел. Я бы радостно к нему подошел в другое время, но – сейчас? Уж нет! Встану вот здесь, скромно на остановке – подойдет так подойдет.
– Привет! – подошел ко мне Саша.
– О, привет!
– Чего это у тебя? Рукопись?
– …Где?! Ах, да! Вернули, старик. Сексу, говорят, мало!
– У тебя? Не верю! – Саша покачал головой.
Я пожал плечом. Помолчали. В такие вот секунды и решается жизнь. И у меня она почему-то решалась хорошо в такие секунды. Такие люди рядом подобрались?
– А ты можешь мне ее дать?
– Конечно!
– В Москве умные ребята открыли издательство. Коммерцию в основном печатают. Но с тебя, может, и другое что-то начнут? Если не ты – кто проломит дорогу?
– Спасибо тебе.
– На вот тебе телефончик их – недели через две позвони.
Я звонил и через две, и через четыре недели. Глухомань! Жизнь дала трещину, видать. И я со своим трудом по эту сторону трещины остался, в замшелом прошлом. А по ту сторону трещины те, кто в будущее проник! И их не достанешь. Но – звонил!
– Владимир Викторович вышел! Владимир Викторович еще не пришел!
С большим трудом я доказывал себе, что это вовсе не от меня Владимир
Викторович прячется, – я ж не говорю даже, кто звонит! Голос у меня приветливый, звонкий – не скажешь, что звонит глубокий старик.
Начало конца – это когда начинаешь видеть, как все стараются против тебя. Чушь это! Выкинь из башки! Никто тебя специально не преследует! Всем на тебя абсолютно наплевать. Я еще в молодости в детском рассказе написал: "Если ты звонишь и все время занято – вовсе не значит, что с тобой не хотят говорить!" Помни – "Жизнь удалась!". Утешал себя. И не только себя. Многие мне потом говорили, что заклинания мои и им помогли!
Приехал в Москву, на восьмидесятилетие мамы, которая давно уже внучку нянчила в Москве. До дватцатитрехлетнего возраста уже донянчила, но расставаться не хочет.
Отметили юбилей. Потом с кузеном и лучшим моим другом Игорьком свою надвигающуюся старость отметили – с юношеским задором, с песнями-плясками.
Проснулся у брата на диване. Разлепил глаз. Окна словно серой бумагой заклеены. Апрель называется. Вдали за окном огромное здание какого-то учреждения, и на нем, на плоской крыше, безвольно поник красный флаг. Что старый флаг сник – это понятно. Но где же наш – новый, озорной? Ладно –
не рви понапрасну душу. Не твой стиль! Звони лучше! Да-а! Ну и телефоны у нашего поколения! Еле кручу диск!– Алло! – прохрипел я. – Это Владимир Викторович?
И вдруг, вместо грубых отказов, жизнерадостный голос того самого
Викторыча:
– Это вы? Наконец-то! А мы тут ваши "Будни гарема" читаем нарасхват!
На тетрадки ее разделили. Приезжайте!
– Да я уж в Москве! – говорю ему радостно.
Тут пошла пауза. Видно, к такой радости он был не готов.
– …Да. Но дело в том, что я улетаю сегодня. В Париж!
Все ясно – понял я. Из Парижа не возвращаются. А если возвращаются, то совершенно другими, прежнего ничего не помнят. Чуть было трубку не положил. Да. Не перепрыгнуть мне щель между социализмом и капитализмом! Останусь тут. Но, однако, не умолк!
– Простите, а где вы находитесь? – вдруг слышу свой голос.
И слышу ответ: оказывается, издательство находится в соседнем доме со мной!
– Сейчас буду!
Крепко озадачил его. Но прибыл действительно – "сейчас". А говорят еще, что жизнь не помогает, что "жизнь сложна"! Жизнь сложна – зато ночь нежна! Перебежал только Гороховую улицу (бывшее Гороховое поле). Через калиточку в усадьбу Разумовских проник и – во флигель.
Через четыре минуты я уже в его кабинете стоял!
– Вы? – Глазам своим не поверил. – Так вот вы какой. Моложе, чем я думал.
– А я и есть моложе!
"Моложе, чем есть на самом деле". Но эта шутка, для первого раза, может сложноватой показаться. Сказал только:
– Вот и я.
– Тогда – виски, может быть?
– Обязательно!
И так моя третья молодость началась. Или, может, уже четвертая? Со счета сбиваюсь.
С московским издательством "Вагриус" молодость моя продлилась на десять лет. Два замечательных московских "плейбоя", Григорьев и
Успенский, показали мне, что такое Москва! При всей их удали – а может, благодаря как раз ей – роскошно дело вели! Книги их сияли! И они были первыми, кто среди затопившей все тогда вокруг "глянцевой пены" стали и литературу современную выпускать. Ну, конечно, – не скучную. И я – первый эту серию открыл! А следующая книга -
Александра Кабакова была, который сюда меня и сосватал. Спасибо ему.
Перепрыгнул с их помощью щель между социализмом и капитализмом. И вот – живу. Васильев, один из основателей "Вагриуса", к тому времени уже умер, остались только Гри – Ус, но и они, два красавца, прекрасно дело вели. И меня – дружбой дарили. Помню, как пригласили они меня в какую-то суперолимпийскую сауну. Тазы там были из золота, рюмки – из хрусталя, девушки – из фарфора. Даже страшно прикасаться.
"Нет! – понял вдруг с отчаянием я. – Не сумею я так писать, чтобы так жить!"
А кто – сумеет?
Однажды заглянул я к Григорьеву в кабинет. Над его столом нависал какой-то огромный лысый тип, сипло что-то требовал. Гигантский крест с могучей шеи свисал – "гимнаст", как называют такое распятие сами бандиты, что его носят. Я решил, что это нагрянул рэкетир, предпочел стушеваться.
– Валера! Заходи! – вдруг с каким-то отчаянием воскликнул Григорьев.
Подмога требуется? Ну что ж – поможем, чем можем. Но выяснилось, что моя помощь не нужна. Точней – бесполезна. Не гость это, оказывается, а главный автор пришел. Его книжки, рассыпающиеся после прочтения, и в прямом и в переносном смысле, кормили на самом деле издательство.